У этого термина существуют и другие значения, см. Снег (значения).
Снег — форма атмосферных осадков, состоящая из мелких разветвлённых кристалловльда. Снег относится к обложным осадкам, выпадающим на земную поверхность. Белый цвет снега получается благодаря воздуху, содержащемуся в снежинках.
Снег образуется, когда микроскопические капли воды в облаках притягиваются к пылевым частицам и замерзают. Появляющиеся при этом кристаллы льда, не превышающие поначалу 0,1 мм в диаметре, падают вниз и растут в результате конденсации на них влаги из воздуха. При этом образуются шестиконечные кристаллические формы. Из-за структуры молекул воды между лучами кристалла возможны углы лишь в 60° и 120°. Основной кристалл воды имеет в плоскости форму правильного шестиугольника. На вершинах такого шестиугольника затем осаждаются новые кристаллы, на них — новые, и так получаются разнообразные формы звёздочек-снежинок.
...если бы сии снега могли вдруг растопиться, то второй потоп поглотил бы все живущее в нашем мире.[1]
Простое дело, ― говорит он, ― снег уминать книзу: ногами топчи, и все тут. А я кверху снег уминаю, ― когда снег подходящий да когда в крайность запонадобится...[2]
Снег шёл целый день. Крупные, с пятикопеечную монету, снежинки падали медленно, густо. Город как бы оглох. Листья на деревьях еще были зелены и странно выглядели под шапками снега.[6]:96
Явление грозы со снегом было так ново и необычно, что все с любопытством посматривали на небо, но небо было тёмное, и только при вспышках молнии можно было рассмотреть тяжёлые тучи, двигавшиеся в юго-западном направлении. Один удар грома был особенно оглушителен. Молния ударила как раз в той стороне, где находилась скалистая сопка. К удару грома примешался ещё какой-то сильный шум: произошёл обвал. Надо было видеть, в какое волнение пришёл солон! Он решил, что чёрт сердится и ломает сопку. Он развёл ещё один огонь и спрятался за изгородь. Я взглянул на Дерсу. Он был смущён, удивлён и даже испуган: чёрт на скале, бросивший камнями, гроза со снегом и обвал в горах ― все это перемешалось у него в голове и, казалось, имело связь друг с другом.[7]
Герой его сказок Сеня Малина ― всесилен. «Простое дело, ― говорит он, ― снег уминать книзу: ногами топчи, и все тут. А я кверху снег уминаю, ― когда снег подходящий да когда в крайность запонадобится». Он пьет звёздный дождь, саркастически смеется над всем злым и спит на берегу, натянув на себя море. Язык Писахова ― явление первородной мощи.[2]
В ноябре США произвели мощный взрыв на атолле Эниветок (Eniwetok). Через несколько дней, когда, по нашему мнению, радиоактивные продукты с верховыми ветрами должны были достигнуть наших долгот, произошел сильный снегопад (первый в этом году). То ли Давиденко, то ли я предложили собрать этот снег и выделить из него радиоактивные осадки. Мы поехали на “газике” за город и набрали влажного свежевыпавшего снега в несколько больших картонных коробок. Затем начались операции по концентрированию. Мы рассчитывали найти элементы, специфические для тех или иных вариантов термоядерных зарядов (бериллий-7, уран-237 и другие). К несчастью, концентрат не дошел до физиков. Одна из научных сотрудников-радиохимиков машинально вылила концентрат в раковину (она, кажется, была в расстроенных чувствах по чисто личным причинам).[8]
Этот загадочный снег... Ну что в нем загадочного, удивится читатель, для которого снег обычен так же, как обычны весенняя гроза или летний зной. Снег он, и есть снег… Растопи его, и получишь воду. Стало быть, снег ― это замерзшая вода. Но вот вам на ладонь упала снежинка. Вы успели ее рассмотреть? Снежинка ― ледяной кристалл, который может иметь самую удивительную форму.[4]
— Владимир Мезенцев, «Чудеса: Популярная энциклопедия» (том первый), 1991
И сразу стало заметно, как изменился цвет снега в городе. Когда ленинградские дома «дымили», снег от этого за зиму становился черным, когда же провели газ, он стал намного чище. Мы видели это в нашем большом парке при академии, где бегали, играли, катались на лыжах. После того как в городе и жилые дома, и промышленные предприятия постепенно переходили на газ, снег становился светлее. По-настоящему белым он стать, естественно, не мог, поскольку Ленинград ― город промышленный. <...>
Где-нибудь вблизи <арктической> станции отыскивали место с нетронутым снежным покровом. Здесь начинали пилами разрезать снег на квадратные блоки, складывали их в ряд, а потом доставляли на станцию, на крышу главного здания рядом со специальным бункером. Затем ежедневно снег забрасывали в этот бункер, откуда он попадал в специальную бочку со змеевиком, где циркулировала горячая вода. Работа сама по себе несложная, но при недостатке кислорода и сильных морозах требует больших физических затрат. Выпилив десять ― двенадцать кусков, начинаешь чувствовать сильную одышку, воздух кажется пустым, его глотаешь, как рыба, выброшенная на берег.[9]
К середине IV в. относится церковь Санта Мария Маджоре, выстроенная по преданию папой Либерием на том месте, где после появления Богородицы среди лета выпал снег.[10]
— Светлана Еремеева. Лекции по истории искусства, 1999
Действительно, подобные явления происходят по всему миру. В феврале 2004 года на границе Польши и Украины шел снег оранжевого цвета. Причину странного явления до сих пор не выяснили. В 2001 году жители Забайкалья и Хабаровского края России наблюдали жёлтый, зелёный и оранжевый снег. Местный Гидрометцентр убеждал, что в этом виноват циклон из Китая и Монголии, где прошли сильные пылевые бури, поднявшие пыльцу растений и песчинки. А во Владивостоке выпал даже черный снег.
Три месяца назад — 31 января 2007 года в пяти районах Омской области на территории 1,5 тыс. кв. км с неба начал падать снег светло-желтого и оранжевого цветов, он был маслянистым и обладал неприятным гнилостным запахом. Синоптики сказали, что это смесь водорослей и песков. Правда, специалисты МЧС обнаружили в снеге четырехкратное превышение допустимого уровня содержания металлов, продукты окисления которых, по их предположениям, и стали причиной странной окраски снега.[11]
— «Вечерний Харьков», Цветные осадки, 2008
Более четырех часов взбирался я на гору Шейдек, и с такою же трудностию, как вчера на Венгенальп. Горные ласточки порхали надо мною и пели печальные свои песни, а вдали слышно было блеяние стад. Цветы и травы курились ароматами вокруг меня и освежали увядающие силы мои. Я прошел мимо пирамидальной вершины Шрекгорна, высочайшей Альпийской горы, которая, по измерению г. Пфиффера, вышиною будет в 2400 сажен; а теперь возвышается передо мною грозный Веттергорн, который часто привлекает к себе громоносные облака и препоясывается их молниями. За два часа перед сим скатились с венца его две лавины, или кучи снегу, размягченного солнцем. Сперва услышал я великий треск (который заставил меня вздрогнуть), ― а потом увидел две снежные массы, валящиеся с одного уступа горы на другой и наконец упавшие на землю с глухим шумом, подобным отдаленному грому, ― причем на несколько сажен вверх поднялась снежная пыль. На горе Шейдеке нашел я пастухов, которые также потчевали меня творогом, сыром и густыми, ароматическими сливками. После такого легкого и здорового обеда сижу теперь на бугре горы и смотрю на скопище вечных снегов. Здесь вижу источник рек, орошающих наши долины; здесь запасная храмина натуры, храмина, из которой она во время засухи черпает воду для освежения жаждущей земли. И если бы сии снега могли вдруг растопиться, то второй потоп поглотил бы все живущее в нашем мире.[1]
Просто смешно, что делается с нашим климатом, настоящая весна, тепло, ясно и солнце греет. Снег на улицах быстро исчезает, а сегодня 18 Февраля феномен с утра до 3 часов дня проливной дождь, а потом ясно и чистое небо с солнцем и почти 4° тепла; за то ветер сильный и minimum был не далеко тоже необыкновенный, а именно 719, этого я не видал никогда! На юге на оборот сильные морозы, в Елизаветграде, например, 23° морозу, в Киеве 17° мороза и т. д. Что всего досаднее, что в Греции холода ужасные, ветер и снег, так что бедный Жоржи за всю неделю мог выйти гулять только раз.[12]
Вот уже три дня, как беспрерывно идёт снег. Каждые пятнадцать минут раздаётся «бух»! Обвал? «Большая Берта»?[13]
Нет! Просто снег, скопившийся на соседней крыше, разом оползает на землю.[14]:120
— Морис Равель, из письма мадмуазель Марно, 7 февраля 1919
Сегодня утром еще я видел в Брусничном враге, засыпанном снегом, местами пробивался поток, как богатырь-ребёнок в бочонке, по сказке, нажимая на дно, ― теперь весь снежный потолок обрушился, и поток свободно несся, шумел и ревел в высоких снежных берегах. Орех еще не зацвел, и я не видел еще маленьких певчих дроздов, которые делают малиновую зарю.
20 Апреля. Всю ночь на 20-е буря. Утро: ноябрь и ноябрь. Хлещет косой дождь, меняется вдруг на снег. Так ни один дождь не проходит и кончается снегом и морозом.[15]
С утра ― снег огромными хлопьями, потом солнце проталкивается сквозь облака, тает, с крыш вода, под ногами лужи, проталины, ручьи. Потом резкий холодный ветер, гололедица, сосульки. Потом теплый, ленивый и уже почти душистый ветерок, и вновь снег хлопьями, а затем дождит. И так ― целыми днями и ночами. И вот, шла я по мостику через овраг, на меня накинулся влажный ветер и начал рвать с меня платок и хватать за колени, бросил мне в лицо несколько угрожающих пригоршней снега, заставил запахнуться и чертыхнуться.[16]
Утро праздника. Мокрядь, на шоссе корка тающего льда, скользота, по краешкам обнажается мокрый асфальт. Оказывается, это не была еще зима. Вчера ― на осевшем и кой-где продырявленном, протаявшем снегу ложился слой листвы жасминов и некоторых яблонь. Эта желтозеленая или бурая («муругая» ― Бунин; но это и наше, смоленское словечко), потиснутая морозцами и отпаренная мокрядью пошла вторым листопадом. Сегодня снег еще больше протаял и зарябил, листва падает на листву, ушедшую неделю назад под снег.[17]
Когда я вышла на площадь Испании, поднялась настоящая русская метель. Мокрые хлопья снега мгновенно побелили зеленые пальмы и пинии, принарядили старые дома, густо облепили прохожих. Метель в Риме, родная российская метель! Легко, по-южному одетые римляне натянули ― словно противогазы ― шарфы на носы и рты и ускорили шаги. На площади сразу же стало пустынно и неуютно.[18]
Метель становилась сильнее и сильнее, и сверху снег шел сухой и мелкий; казалось, начинало подмораживать: нос и щеки сильнее зябли, чаще пробегала под шубу струйка холодного воздуха, и надо было запахиваться. Изредка сани постукивали по голому обледенелому черепку, с которого снег сметало. Так как я, не ночуя, ехал уже шестую сотню верст, несмотря на то, что меня очень интересовал исход нашего плутания, я невольно закрывал глаза и задремывал. Раз, когда я открыл глаза, меня поразил, как мне показалось в первую минуту, яркий свет, освещавший белую равнину: горизонт значительно расширился, черное низкое небо вдруг исчезло, со всех сторон видны были белые косые линии падающего снега; фигуры передовых троек виднелись яснее, и когда я посмотрел вверх, мне показалось в первую минуту, что тучи разошлись и что только падающий снег застилает небо. В то время как я вздремнул, взошла луна и бросала сквозь неплотные тучи и падающий снег свой холодный и яркий свет.
К вечеру еще ниже свесились тучи над полями. Казалось, стоило бросить шапку кверху, и она застряла бы в тучах. Повалил мокрый, пухлый снег. Дали сначала завесились метелью, как будто кисеею, затем потонули в мутном, медленно зыблющемся море, сквозь которое только смутно синели леса и чернелись поселки. Но скоро море это сгустилось и, споспешествуемое наступающею тьмою, покрыло непроницаемой завесой и дали, и леса, и деревни. Хутор остался лицом к лицу с снежною бездной, тихо, но неудержимо падающей с неба.[19]
На прогулке она ясно слышала, как смягчается воздух, как мякнут тучи и мягчеет чок подков. Еще не зажигали <фонарей>, когда в воздухе стали, виясь, блуждать сухие серенькие пушинки. Но не успели они выехать за мост, как отдельных снежинок не стало и повалил сплошной, сплывшийся лепень. Давлетша слез с козел и поднял кожаный верх. Жене с Сережей стало темно и тесно.[20]
— Как же мне не радоваться, если я тогда полтора месяца у себя на Малой Кисловке пролежал. Лежу в чистенькой постельке, доктор каждый день, а в окно — рябина в снегу, а на снеге голубые бриллиантики от солнышка горят. Тепло, в печке дрова гудят, а передо мной — яички всмятку и котлетка, только что изжаренная. И все кругом говорят: «Ах, мы, Семён Николаевич, так об вас беспокоились, так беспокоились!..» А теперь кто разве будет беспокоиться? Чёрта с два!
Зима 1931 года была в Гаграх необычайно суровой. Весь декабрь шёл дождь; в январе повалил снег. Это был очень странный снег, хотя так, по-видимому, и должен был выглядеть субтропическийснегопад. Огромные, величиной с черешню, снежинки, нарядные, как елочные украшения, медленно опускались в неподвижном воздухе, и это медленное, монотонное падение не прекращалось ни на минуту в течение шести недель. Листья пальм не выдерживали тяжести непривычного снежного груза и ломались.[21]
Поздней осенью бывает иногда совсем как ранней весной там белый снег, там чёрная земля. Только весной из проталин пахнет землёй, а осенью снегом. Так непременно бывает: мы привыкаем к снегу зимой, и весной нам пахнет земля, а летом принюхаемся к земле, и поздней осенью пахнет нам снегом. Редко бывает, проглянет солнце на какой-нибудь час, но зато какая же это радость! Тогда большое удовольствие доставляет нам какой-нибудь десяток уже замерзших, но уцелевших от бурь листьев на иве или очень маленький голубой цветок под ногой. Наклоняюсь к голубому цветку и с удивлением узнаю в нём Ивана: это один Иван остался от прежнего двойного цветка, всем известного Ивана-да-Марьи. По правде говоря, Иван не настоящий цветок. Он сложен из очень мелких кудрявых листиков, и только цвет его фиолетовый, за то его и называют цветком. Настоящий цветок с пестиками и тычинками только жёлтая Марья. Это от Марьи упали на эту осеннюю землю семена, чтобы в новом году опять покрыть землю Иванами и Марьями. Дело Марьи много труднее, вот, верно, потому она и опала раньше Ивана. Но мне нравится, что Иван перенёс морозы и даже заголубел после снега.[22]
И я тебе в тот столб снеговой, в тот снеговорот нож залукну, вгоню нож в снег по самый черенок, и весь красный в крови из снега выну. Что, видала? Ага? А думала, вру. А откеда, скажи, из завирухи буранной кровь? Ветер ведь это, воздух, снеговая пыль. А то-то и есть, кума, не ветер это буран, а разведенка-оборотенка детеныша-ведьменочка своего потеряла, ищет в поле, плачет, не может найтить. И в нее мой нож угодит. Оттого кровь. И я тебе тем ножом чей хошь след выну вырежу и шёлком к подолу пришью.[23]
Возьмём хотя бы раннюю весну. У неё, у этой ещё зябнущей от последних заморозков девочки-весны, есть в котомке много хороших слов. Начинаются оттепели, ростепели, капели с крыш. Снег делается зернистым, ноздреватым, оседает и чернеет. Его съедают туманы. Постепенно развозит дороги, наступает распутица, бездорожье. На реках появляются во льду первые промоины с чёрной водой, а на буграх ― проталины и проплешины. По краю слежавшегося снега уже желтеет мать-и-мачеха. Потом на реках происходит первая подвижка льда (именно подвижка, а не движение), когда лёд начинает косо колоться и смещаться и из лунок, продухов и прорубей выступает наружу вода. Ледоход начинается почему-то чаще всего по тёмным ночам, после того как «пойдут овраги» и полая, талая вода, звеня последними льдинками ― «черепками», сольётся с лугов и полей.[24]
Я знал весёлость лоз, меняющих окраску весной много раз, ― то темно-розовых, то оранжевых, то бледно-зелёных, будто обтянутых цветной лайкой. Лиственницы протягивали тонкие пальцы с зелёными ногтями, вездесущий жирный кипрей покрывал лесные пожарища. Всё это было прекрасно, доверчиво, шумно и торопливо, но всё это было летом, когда матовая зелёная трава мешалась с муравчатым блеском замшелых, блестящих на солнце скал, которые вдруг оказывались не серыми, не коричневыми, а зелёными. Зимой всё это исчезало, покрытое рыхлым, жёстким снегом, что ветры наметали в ущелья и утрамбовывали так, что для подъёма в гору надо было вырубать в снегу ступеньки топором.[25]
…таким образом, оставив далеко и глубоко внизу февральскую вьюгу, которая лепила мокрым снегом в переднее стекло автомобиля, где с трудом двигались туда и сюда стрелки стеклоочистителя, сгребая мокрый снег, а встречные и попутные машины скользили юзом по окружному шоссе, мы снова отправились в погоню за вечной весной… В конце концов, зачем мне эта вечная весна?
― Пить… Пить… ― просила Кисличка. «Надо лежать как мёртвому…» ― твердил Снег, и вдруг ему пришла другая, новая мысль: «Но зачем тогда жить на свете, если я буду совсем как мёртвый?» И он подумал о своих друзьях в лесу, ― вот дикая Коза беспокоится о козлятах, вот серенькая Тетёрка бросается под ноги охотнику, отвлекая его от птенцов, вот далее крохотная Кисличка, расцветая в тени под ёлкой, заботится о семенах. И деревья, и травы, и птицы со зверями ― все живут как живые: любя и тревожась, огорчаясь и радуясь… «И я тоже полюбил Кисличку, ― думал Снег, ― и я волнуюсь за неё, тревожусь, и если Кисличка погибнет, то разве нужна мне будет моя долгая бесполезная жизнь? Для чего я один во всём лесу буду жить как мёртвый?!»[26]
У неё оказалась машина с открытым верхом, «мерседес», что ли. Пока ехали к городу, усиливалась непогода, или правильнее сказать «она усугублялась», во всяком случае сначала пошел снег, потом дождь со снегом, потом наоборот, а потом и просто снег повалил, вернее, полетел на их башки свирепыми зарядами. Нора чертыхалась: механизм, поднимающий крышу, заело. Остановились на обочине, пытались вручную, ничего не получалось, выход один ― целоваться взахлеб! Иные из проезжающих успевали ткнуть в них пальцем, обхохотать. Поехали дальше и прибыли к дому со снежными пирожками на макушках.[27]
Когда в полдень необыкновенно заблистало солнце и в лучах его все в природе засверкало, ― от выплаканных слез облегчившись душой, Сысоев проснулся на мокрой подушке ― словно от грома ― от музыки журчания. На стенах переливались золотистые и серебряные отражения от веселых ручьев с горки на улице. С крыши ослепительно лилось, будто в слепой дождь. Ветки на деревьях вздрагивали, когда роняли снег, который вдруг рассыпался в брызги.[28]
Люди шли сквозь твёрдую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре по Речникам метлою проходился ветер и обдувал тротуары, отчего город казался приготовленным к зиме, как покойник к погребению. Но снега всё не было.[29]
Снег шёл целый день. Крупные, с пятикопеечную монету, снежинки падали медленно, густо. Город как бы оглох. Листья на деревьях еще были зелены и странно выглядели под шапками снега. После обеда, ближе к вечеру, разразилась гроза. Никогда прежде я не видел более мрачного и притягательного зрелища. При полном безветрии черные хвостатые молнии рассекали пепельно-серое небо. Удары грома следовали один за другим. Я стоял в лоджии, и внутри меня все замерло в предчувствии чего-то необычного. Очередная вспышка молнии высветила и на мгновение зафиксировала поразительную картину. Внизу, у санатория имени Семашко, по проезжей части дороги шел, волоча перепончатые крылья, Демон — тот самый, из грота у Лермонтовской площадки, — рядом пружинисто вышагивал невысокий, коренастый офицер, эполеты его тускло блестели, третий, весь в черном, хромой, показался мне знакомым.[6]:96
Она была немолода, некрасива: дрябловатая шея, крупные мужские уши, коротковатые, пожелтевшие от никотина пальцы. Воротник мужской рубашки широко расстегнут, виднелись перекрученные бретельки лифчика. Я попытался вспомнить, где я видел эту женщину. Ведь видел! А где?
Мы познакомились. Ее звали Полиной. Оказалось, что она журналистка. Мы выпили, закурили.
— Как вам нравится? — спросила Полина. — Снег в октябре. В Пятигорске вчера была гроза. Со страшными молниями.
— Здесь тоже…[6]:101
Лежит, занесенная, только глаз открыт. Только снег, снег, слепящая белизна, ничего нет под этим скользящим саваном… Вы мертвы?
— Как видите, — говорит егерь.
— Но в то же время вы и живы?[30]
Пока вас не было, улицы десятки раз заносило снегом, — снег таял и чавкал под ногами, а потом проливался дождём, а небо оставалось таким же серым и сумрачным, каким вы успели его запомнить.[31]
Градины превратились в хлопья мокрого снега, который падал тяжело и стремительно и таял, не долетая до земли. Лешка подумал, что самый пик бури уже прошел, и шагнул от окна. Но не успел он сделать и трех шагов, как снаружи грохнуло, как из пушки. Мигнули лампы, кто-то из девчонок взвизгнул, за окном на разные голоса заорали сигнализации автомобилей. Лешка, похолодев, застыл на месте. «Взрыв! — первым делом подумал он. — Теракт!» <...>
Он приник к окну. И тут в небе полыхнуло. Облака словно вспыхнули изнутри. Небо распорола ослепительная белая молния.
На какую-то долю секунды все в школьном коридоре приобрело мертвенно-синеватый оттенок. Откуда-то из облаков снова пришел гром, на этот раз мягче и как будто издалека.
— Вы видели?! Молния!
— Это же гроза! — воскликнул кто-то.
Лешка испытал невольное облегчение, сменившееся безграничным изумлением перед выкрутасами питерской природы. Это же надо — гроза в ноябре! Натуральное чудо, почище чем снег в июне. Хотя снег-то в июне как раз периодически выпадает…
Прошло несколько минут. Ни гром, ни молния больше не повторились. Только снег летел за окном, да и тот, кажется, понемногу прекращался.[32]
— Анна Гурова, «Мой друг бессмертный», 2019
Великолепные картины!
Престолы вечные снегов, Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном, Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.[33]
Свет серебристо-голубой, Свет от созвездий Ориона, Как в сказке, льется над тобой На снег морозный с небосклона.
И фосфором дымится снег,
И видно, как мерцает нежно
Твой ледяной душистый мех,
На плечи кинутый небрежно...[35]
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
— «Серые шинели»,[37]Марина Цветаева, «Генералам двенадцатого года», 26 декабря 1913
Снег яблонь — точно мотыльки,
А мотыльки — как яблонь снег.
Ещё далёко васильки,
Ещё далёко ночи нег. И всё — в огне, и всё — в цвету, Благоухает каждый вздох!.. Зову и жажду — жажду ту, От чьих слезинок дымен мох!..
Покой, уют. Озябший гость в столовой
Пьёт чай и трёт ладонью о ладонь. ― Да-с, знаете, и то сказать ― на юге И осень поздняя не больно весела. ― Не весела. А что у вас в Калуге? Чай, вьюга все дороги замела?
Чай, снег давно? ― Нет-с, снегу нет покуда, Морозец лёгонький, да это пустяки.
На лужахлёд ― прозрачней изумруда,
И облака легки и высоки. <...> Все слушают внимательно. И длинно Рассказывает гость, что под окном В Калуге у него как жар горит рябина Последним, холодеющим огнём.[38]
Падает снег на дорогу —
Белый ромашковый цвет.
Может дойду понемногу
К окнам, где ласковый свет?
Топчут усталые ноги
Белый ромашковый цвет. <...> Жизнь — океан многозвонный —
Путнику плещет вослед. Волгу ли, берег ли Роны —
Всё принимает поэт...
Тихо ложится на склоны белый ромашковый цвет.
Как смотрит тальник на поляны,
Где снег предвешний, ноздреватый
Метут косицами туманы, ―
Побеги будут терпко рьяны,
Но тальник чует бег сохатый
И выстрел…[39]
— Николай Клюев, «Я человек, рождённый не в боях...», 1933
— Борис Поплавский, «Рокот анемоны спит в электричестве...», 1934
Третий день подряд идет мокрый снег,
Мне невмочь уже третью ночь ―
Стонет старая рана, как человек.
Третий день подряд идет снег. Третьи сутки осколок в теле моем Бродит, тычась то тем, то другим углом, Словно выхода ищет и не найдет. Третий день подряд снег идет. Снег идет… <...>
Снег растает и станет вчерашним днем,
Превратится зима в весну,
Но железный осколок в теле моем
Не растает, пока я помню войну![41]
Где-то снег порошил, и морозы в ту пору крепчали,
а у нас под окошком по-летнему птицы кричали. <...>
Я не ватному снегу ― я птицам веселым поверил.
И сейчас же откуда-то ветер июньский повеял,
и трава поднялась, и тутовник зацвел во дворе…
Вот что было со мной в Кишинёве зимой в декабре.
— Юрий Левитанский, «Птицы в Кишиневе» (из сборника «Стороны света»), 1959
Север, воля, надежда, — страна без границ, Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья. Вороньё нам не выклюет глаз из глазниц, Потому что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.
Промчался миг, а может, век,
а может, дни, а может, годы ―
так медленно рождался снег
из этой ветреной погоды. Все моросило, и текло, и капало, и то и дело тряслось оконное стекло, свистело что-то и гудело.
Когда метель пошла кружить,
никто из нас не мог решиться
хотя бы и предположить,
чем это действо завершится.
— Елена Шварц, «Грек, ты помнишь ли — во сколько обошёлся?..» (из цикла «Кинфия», из книги «Оркестр»), 1978
Поздравляю с нашествием снега!
Как он в стёкла ломился с разбега!
Захватило нас белое войско,
Расправляется с нами по-свойски! Что же делать и нам, и деревьям, И домам с наваждением древним? С этим сном? С этим звездным мерцаньем? Чудно нам, и деревьям, и зданьям…
Может ― я, этот дом, эта пихта
Заблудились в пространствах каких-то?
Может быть ― это Сириус, Вега?
Сколько снега, летящего снега!..[43]
— Иван Елагин, «Поздравляю со снегом, со снегом...», 1979
Снег летит как попало; диктор твердит: «циклон».
Не выходи из бара, не выходи из бара.
Автомышь светом фар толчею колонн
сводит вдали с ума, как слонов Ганнибала.
Пахнет пустыней, помнящей смех вдовы.
«Бэби, не уходи», ― говорит Синатра.
То же эхо, но в записи; как силуэт сената,
скука, пурга, температура, вы.[5]
Закипает Венера, взрываясь потоками молний,
Выплывает горящей стрелой к мезопаузным швам.
Не тревожьте жилища чужие, пытаясь заполнить
Размельчённой золой очаги, не подвластные вам. Кислород и снега не подходят для данной планеты.
Не пытайтесь наполнить водой и цветами её.
Либо в гости летайте без страха поломок ракеты,
Либо сквозь расстояния волнами гладьте сырьё[44].
Я, я мечтаю о белоснежном Рождестве,
И я пишу на каждой рождественской открытке:
Пусть ваши дни будут радостными и светлыми,
А каждое ваше Рождество — белоснежным[45].
I'm, I'm dreaming of a white Christmas
With every Christmas card I write
May your days be merry and bright
And may all of your Christmases be white[46]
Не расти траве после осени; не цвести цветам зимой по́ снегу[47].
Если в декабре большой иней, бугры снега, глубоко промерзшая земля — к урожаю[48].
Коли в декабре снег привалит вплотную к заборам — плохое будет лето; коли же остается промежуток — урожайное[48].
1 2 Карамзин. Н.М. Письма русского путешественника. — Москва: Советская Россия, 1982. — 608с. — (Библиотека русской художественной публицистики). — 100000экз.
1 2 Казаков Ю.П. «Две ночи: Проза. Заметки. Наброски». — Москва, «Современник», 1986 г.
1 2 Елена Шварц. Войско. Оркестр. Парк. Крабль. — СПб.: Common Place, 2018 г.
1 2 В. А. Мезенцев «Чудеса: Популярная энциклопедия». Том 1. — Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1991 г.
1 2 Иосиф Бродский. Собрание сочинений: В 7 томах. — СПб.: Пушкинский фонд, 2001 г. Том 5
1 2 3 Пахомов Ю. Н. Знакомое лицо: рассказы. — М.: Журнал русской культуры «Москва», № 8, 2016 г. – стр.91-138
↑ В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
↑ Юрий Сенкевич, «Путешествие длиною в жизнь». — М.: Вагриус, 1999 г.
↑ С.А.Еремеева. Лекции по истории искусства. — М.: ИДДК, 1999 г.
↑ РИА «Новости», Лариса Ильич: зелёный дождь в Харькове. Материал от 26.03.2008.
↑ Александр III. Письма наследнику цесаревичу великому князю Николаю Александровичу. — Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Т. 9. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999 г. — С. 267
↑ Здесь Морис Равель вспоминает недавние события войны, когда немецкая пушка под называнием «Большая Берта», словно часы, каждые 15 минут стреляла по Парижу.
↑ Составители М.Жерар и Р.ШалюРавель в зеркале своих писем. — Л.: Музыка, 1988. — 248с.
↑ Пришвин М.М. Дневники. 1926-1927. Москва, «Русская книга», 2003 г.
↑ А.С.Эфрон. Письма Б. Л. Пастернаку. — М.: 1992 г.
↑ А. Т. Твардовский, Рабочие тетради 60-х годов. ― М.: «Знамя», № 7-9, 1989 г.
↑ Юлия Друнина. Избранные произведения в двух томах. Том 1. Проза (1966–1979). — М.: Художественная литература, 1981 г.
↑ Эртель А. И. «Записки Степняка». Очерки и рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.
↑ Б. Пастернак. «Воздушные пути». Проза разных лет. — М.: «Современник», 1989 г.
↑ А. В. Козачинский. Зеленый фургон: Повесть, рассказы. — Ростов-на-Дону: Ростовское книжное издательство, 1986 г.
↑ М. Пришвин. «Зелёный шум». Сборник. — М., «Правда», 1983 г.
↑ Борис Пастернак. Доктор Живаго. — М.: «Художественная литература», 1990 г.
↑ К.Г. Паустовский. «Золотая роза». — М.: «Детская литература», 1972. г.
↑ Шаламов В.Т., собрание сочинений, Москва: «Художественная литература» «Вагриус», 1998, том 1.
↑ Эдуард Шим в книге: Сказки советских писателей. — Мн.: Юнацтва, 1987 г.
↑ Василий Аксёнов. «Новый сладостный стиль». — М.: Эксмо-Пресс, ИзографЪ. 1997 г.
↑ Юрий Петкевич. «Явление ангела». — Москва, «Вагриус», 2001 г.
↑ Иванов А.В. «Географ глобус пропил». Москва, Вагриус, 2003 г.
↑ С. В. Соловьёв. «Барка». — Нижний Новгород: «Волга», № 5-6 2012 г.
↑ К. В. Арутюнова. Пока вас не было. — Саратов: «Волга», № 1-2, 2014 г.
↑ Анна Гурова. Мой друг бессмертный. — Москва: Т8, серия: Миры Анны Гуровой, 2020 г. — 502 с.
↑ Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах, Том 2
↑ А.А.Блок. Собрание сочинений в восьми томах. — М.: ГИХЛ, 1960-1963 гг.
↑ И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.
↑ К.Р.. Избранное. — М.: Советская Россия, 1991 г. — стр. 157
↑ На это стихотворение написан романс «Серые шинели», романс Настеньки (музыка Андрея Петрова) из фильма «О бедном гусаре замолвите слово» его исполняет Ирина Мазуркевич. Количество строф по сравнению с первоначальной версией стихотворения сокращено вдвое (с двенадцати до шести).
↑ Катаев В.П. Избранные стихотворения. Москва, «Астрель», 2009 г.
↑ Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
↑ Б.Ю. Поплавский. Сочинения. — СПб.: Летний сад; Журнал «Нева», 1999 г.
↑ Симонов К.М. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Ленинград, «Советский писатель», 1982 г.
↑ Б.А.Слуцкий. Собрание сочинений: В трёх томах. — М.: Художественная литература, 1991 г.
↑ Елагин И.В. Собрание сочинений в двух томах. Москва, «Согласие», 1998 г.
.svg){kind=logo}
