Кишинёв

Ночной Кишинёв (вид из района «Чеканы»)

Кишинёв (Chișinău, Кишинэу) — столица и крупнейший город Молдавии. Экономический и культурный центр, расположенный в центре страны на реке Бык. Кишинёв обладает особым статусом в административном делении Молдавии — он является муниципалитетом. Кроме самого города Кишинёва, в состав одноимённого муниципалитета входят шесть окрестных городов-спутников и двадцать пять населённых пунктов, объединённых в тринадцать коммун (сёл).

Кишинёв впервые упоминается в грамоте 1436 года. Статус города получил в 1818 году после вхождения в состав Российской империи, статус муниципалитета — в 1995 году.

Кишинёв в прозе

	Приехал в Кишинёв на несколько дней, провёл их необъяснимо элегически — и, выехав оттуда навсегда, о Кишинёве я вздохнул.
	— Александр Пушкин, 25 августа 1823

	Население города представляло невообразимую пестроту — смесь востока и запада, с преобладанием востока: армяне и греки… турки в неизменных красных фесках с чубуками в руках, цыгане в пёстрых хламидах, евреи, немцы, французы, итальянцы…[1]
	— Александр Вельтман, 1830

	Правилен и красив, стоит на возвышенности, имеет много каменных домов, расположенных кругом обширной площади, на которой красуется собор. Кругом собора вьётся английский сад, крестообразно пересечённый огромными тополевыми аллеями, и возле них публичный сад (городской) с лучистыми аллеями, беседками и цветниками.
	— А. Голумбевский, 1840-е

	Город провинциальный, красивый, очень оживлённый по случаю приезда главного штаба.
	— Лев Толстой, 1850-е

Во-первых, каким образом корреспондент наш мог попасть в Кинешму ― мы решительно недоумеваем. Скорее всего мы склонны думать, что следует читать: «Кишинев», превратившийся в Кинешму вследствие одной из тех прискорбных ошибок, от которых, к величайшему нашему сожалению, телеграфное наше ведомство далеко не может считать себя свободным. Во-вторых, предположив даже, что наш корреспондент, вследствие разных замедлений, неразлучных с военным временем, достиг только Кишинева (о Кинешме мы, конечно, и не думаем), каким образом могло случиться, что телеграмма наша попала по назначению лишь через неделю после того, как радостная весть о переходе наших войск у Мачина, а потом и у Систова, уже облетела всю Россию, была опубликована во всех газетах и сделалась драгоценнейшим достоянием всего русского народа? Все это наводит на весьма невеселые мысли о действиях нашего полевого телеграфного ведомства.[2]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «В среде умеренности и аккуратности», 1877

Ехали мы долго и, миновав модные, широкие и сравнительно культурные улицы нового города, долго вертелись по узким, кривым, очень своеобразным переулкам старого Кишинёва, где камень, черепица и извёстка глушат тощие деревца, растущие из камня, где, кажется, носятся ещё тени каких-то старых историй времён боярства, а может быть и турецких набегов. Дома здесь малы. Много каменных стен, какбы маскирующих входы во дворы, кое-где сохранились узкие окна, точно бойницы.[3]

— Владимир Короленко, 1903

Я приехал в Кишинев спустя два месяца после погрома, но его отголоски были еще свежи и резко отдавались по всей России. В Кишиневе полиция принимала самые строгие меры. Но следы погрома изгладить было трудно: даже на больших улицах виднелось еще много разбитых дверей и окон. На окраинах города этих следов было еще больше. Настроение было напряженное, тяжелое. <...> Впрочем, «все (теперь) похоже на правду», все может случиться в Кишиневе, где самый воздух еще весь насыщен дикой враждой и ненавистью. Жизнь города как бы притихла. Постройки приостановились: евреи охвачены страхом и неуверенностью в завтрашнем дне. В такие дни я приехал в Кишинев и, стараясь разъяснить себе страшную и загадочную драму, которая здесь разыгралась так недавно, бродил по городу, по предместьям, по улицам и базарам, заговаривая о происшедшем с евреями и христианами. Я, конечно, не имею претензии разъяснить здесь сколько-нибудь исчерпывающим образом этот потрясающий эпизод, этот изумительный процесс быстрого, почти внезапного исчезновения всех культурных задержек, из-под которых неожиданно прорывается почти доисторическое зверство. Нет ничего тайного, что бы не стало явным.[4]

— Владимир Короленко, «Дом No 13», 1903

	Читая газеты, мы не могли не содрогаться при мысли, что в наш век возможны такие безобразия, как избиение евреев — в Кишинёве в продолжение двух дней на глазах полиции и местной интеллигенции…
	— Шолом-Алейхем, ок. 1903

Кишинёв в поэзии

Проклятый город Кишинёв! Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на грешный кров Твоих запачканных домов Небесный гром конечно грянет, И — не найду твоих следов! Падут, погибнут пламенея, И пёстрый дом Варфоломея И лавки грязные жидов: Так, если верить Моисею, Погиб несчастливый Содом. Но с этим милым городком Я Кишинёв равнять не смею, Я слишком с библией знаком, И к лести вовсе не привычен. <...> Но в Кишинёве, знаешь сам, Нельзя найти ни милых дам, Ни сводни, ни книгопродавца.— Жалею о твоей судьбе!

— Александр Пушкин, Из письма к Вигелю.

	как ходили мы ходили от порога в Кишинёв проплевали три недели потеряли кошелёк...[5]
	— Даниил Хармс, «Вьюшка смерть , 1926

	Я не ватному снегу ― я птицам веселым поверил. И сейчас же откуда-то ветер июньский повеял, и трава поднялась, и тутовник зацвел во дворе… Вот что было со мной в Кишинёве зимой в декабре.
	— Юрий Левитанский, «Птицы в Кишиневе» (из сборника «Стороны света»), 1959

	Утром шагаю по улицам города, Плаваю в солнечных тёплых волнах, Кажется мне, будто тополи гордые — Стражи на сказочных берегах…
	— Богдан Истру, «Утренние стихи», 1960-е

В масскультуре

Мой белый город, ты цветок из камня, Омытый добрым солнечным дождем, Как ветрами, овеян ты веками, Как песня, в сердце ты звучишь моем. Мой теплый город в переливах света И в зелени, и в звездах, и в огнях, Я так люблю, когда живут рассветы На улицах твоих и площадях! Мой нежный город — свет мой негасимый, Ты весь в моей, а я — в твоей судьбе. Так радостно здесь встретится с любимым И вновь услышать песню о тебе. Мой белый город, вечный как сказанье. В тебе наш труд и молодость, и смех. я чувствую всегда твое дыханье — Ты мой, ты наш, и ты открыт для всех.

— Владимир Лазарев, «Песня о моём городе», 1970-е

	В зимнюю стужу и в летний зной Я по земле прошагал немало, Но ни разу так не бывало, Чтоб забыл Кишинёв родной. И лишь встречи время настало — Птицей быстрой мчусь к тебе, город мой. Есть в Кишинёве район такой, Имя красивое: Боюканы. Боюканы — клёны, каштаны, Небо ясное над тобой. Боюканы — высятся краны, Хорошеешь с каждым днём, город мой.
	— Зиновий Столяр, «Мои Боюканы», 1980-е

Источники

1. ↑ Вельтман А.Ф. Повести и рассказы. Москва, «Советская Россия», 1979 г.
2. ↑ М.Е. Салтыков-Щедрин, Собрание сочинений в 20 т. — М.: «Художественная литература», 1966 г. — Том 12.
3. ↑ В. Г. Короленко, Собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1954 г.
4. ↑ В. Г. Короленко, Собр. соч. Т. 5. Библиотека «Огонек». — М.: «Правда», 1953 г.
5. ↑ Д. Хармс. Собрание сочинений: В трёх томах. — СПб.: Азбука, 2011 г.

См. также

• Молдавия
• Киев