Восток

Москва. Нулевой километр.

У этого термина существуют и другие значения, см. Восток (значения).

Восто́к — сторона света, противоположная западу, в направлении которой вращается Земля. Первоначально это слово обозначало «восход», поскольку Солнце всегда восходит приблизительно на востоке (за исключением высоких широт: приполярных и полярных). Русское обозначение востока — В, международное — E (от east). Направление на восток перпендикулярно направлениям на север и юг, то есть, на географические полюса Земли. В дни весеннего и осеннего равноденствия Солнце восходит строго на востоке. На современных картах восток, как правило, находится справа.

Слово «Восток» в обиходной речи новейшего времени чаще всего используется по отношению к странам Азии (при этом Европа — это запад или «западный мир»), которые в самом деле находятся восточнее Европы. Этот собирательный термин оказался очень устойчив, несмотря на то, что Запад включает в себя далеко не только западные страны, но также Северную Америку, Австралию, Новую Зеландию и некоторые другие страны, расположенные совсем не на западе. Концепция западной части земли берет свое начало в Западной Римской империи и западном христианстве.

Восток в кратких цитатах и определениях

	На Западной горе, Сишань, свирепствует белый тигр; В восточном море не может найти места зелёный дракон.[1]:168
	— Чжан Бо-дуань, Главы о прозрении истины, 1075 г.

	Победы ль исчислять? Победам нет числа: Рука его Стамбул с Востоком потрясла.[2]
	— Василий Майков, «Графу Михайле Петровичу Румянцеву», 1774

	Восток алел… Она молилась, С кудрей откинув покрывало…[3]
	— Фёдор Тютчев, «Восток белел. Ладья катилась...», 1830-е

	Когда же ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит звонким криком всю стаю…
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника», 1852

	Что за страна Восток!.. Вообразите: направо — гора, налево — гора, впереди — гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!..
	— Козьма Прутков, «Опрометчивый Турка, или: Приятно ли быть внуком?», 1863

	Чувствуется мне, что народная русская волна недаром стремится на юг и восток. Не одни материальные выгоды и политические соображения влекут нас сюда, а народный инстинкт, бессознательно сохранившийся в коллективной памяти народных масс, подобно инстинкту перелетных птиц.[4]
	— Василий Флоринский, из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894

	Стану я на Восток, Свод небесный широк...
	— Константин Бальмонт, «Заговор на посажение пчел в улей», 1906

	Видно, скоро на востоке Кровью зорька занялась...[5]
	— Михаил Савояров, «Тартарары» (из сборника «Не в растения»), 1908

	Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса...[6]
	— Владимир Ленин, «О национальной гордости великороссов», 1914

	Хотя некоторые, — служилые люди и крестьяне, жившие недалеко от литовского рубежа, — искали порой убежища на Западе, уходя на Литовскую Русь, однако в общем они предпочитали двигаться на Восток. На Восток были обращены и их умственные взоры.[7]
	— Георгий Плеханов, «История русской общественной мысли», 1918

	А дальше Восток, Восток от Пскова до утконоса, от Новой Земли до старой Африки, Восток восточный, Восток южный, Восток западный.[8]
	— Виктор Шкловский, «Сентиментальное путешествие», 1923

	Восток есть страна откровения. Там Бог говорил с человеком лицом к лицу. Все религии возникли на Востоке...
	— Николай Бердяев, «Восток и Запад», 1930

	Восток — царство генезиса. Он видел сотворение и падение мира и в нем остался еще первозданный хаос. Мир сотворен был на Востоке, на Западе сотворена была цивилизация и пробудился разум.
	— Николай Бердяев, «Восток и Запад», 1930

	Россия есть Востоко-Запад и в этом источник сложности и мучительности её судьбы, её несчастной истории. В душе культурного русского человека всегда происходит борьба Востока с Западом.
	— Николай Бердяев, «Восток и Запад», 1930

	Старый Восток, Восток традиции, не любит одробления жизни, хроматизма копеек, размельчения дня на секунды. <...> Восток и сейчас ещё меряет время колебанием длины тени. И не тени солнечных часов, а просто тени, отброшенной столбом...[9]
	— Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933

	Для Польши Россия была действительно тюрьмой, для евреев гетто. Эти два народа Империя придавила всей своей тяжестью. Но на Востоке, при всей грубости русского управления, культурная миссия России бесспорна.[10]
	— Георгий Федотов, «Судьба империй», 1947

	Соединить Запад и Восток: Восток, где мир держится в прозрачных лучах божественной воли, и Запад, где он держится разумным усилием человека. Одно без другого чудовищно.[11]
	— Владимир Бибихин, «Из записей на тему самопознания», 1990

	...невольно вспоминаешь Киплинга: Запад есть Запад, Восток ― Восток, и вместе им не сойтись…[12]
	— Геннадий Горелик. «Андрей Сахаров. Наука и свобода», 2004

Восток в публицистике и научно-популярной литературе

	На Западной горе, Сишань, свирепствует белый тигр; В восточном море не может найти места зелёный дракон. Двумя руками ты их схвати, чтоб насмерть дрались; Тогда, превратившись, вдруг станут они комком золотого пурпурного инея.[1]:168
	— Чжан Бо-дуань, Главы о прозрении истины, 1075 г.

Когда же ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит звонким криком всю стаю, и она снова, вслед за стариками, полетит уже в знакомое поле и точно тем же порядком примется за ранний завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином. Снова набиваются едва просиженные зобы, и снова по призывному крику стариков, при ярких лучах давно взошедшего солнца, собирается стая и летит уже на другое озеро, плёсо реки или залив пруда, на котором проводит день…

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника», 1852

Теперь дошла очередь и до луны. Посмотрите на неё в ясный вечер и заметьте её положение среди окружающих её звёзд; трудно видеть маленькие звёзды вблизи и потому лучше всего нужно пользоваться случаем, когда она находится близ какой-нибудь большой звезды. Затем спустя несколько часов наблюдайте её снова и даже, если нужно, и на следующий вечер; вы сейчас же заметите, что она занимает уже не то положение между звёздами, но что она подвинулась между ними значительно к востоку. Вы заметите, что каждый день она восходит позже и позже, на промежуток от нескольких минут до полутора часа, как это вы легко можете заметить, записывая восхождение её несколько дней сряду. Она как будто отстаёт от солнца до того, что наконец вместо того чтобы быть видимою при заходе солнца, она восходит только утром, как раз перед восходом солнца. Затем кажется, как будто солнце обгоняет её, проходит мимо неё и спустя несколько дней она снова бывает видима на западе как раз после захода солнца; но потом опять отстаёт от него и снова обгоняется им по-прежнему каждые 28 дней, совершенно таким же образом как на часах часовая стрелка отстаёт от минутной стрелки, которая каждый час снова догоняет и обгоняет её.[13]

— Джозеф Норман Локьер , Астрономия, 1876

Когда в 1704 году вышел французский перевод Сказок «Тысячи одной ночи» Галлана..., это было, в известном смысле, целое откровение. <...> И вот перед читателем открылся особый мир, знакомый и незнакомый вместе, фантастический и реальный; те же образы, что и в народной сказке, но окутанные теплом и ароматами востока <...> Декорацией такой физиологически понятной красоте служит роскошный пейзаж Востока, то жгучий, то цветущий, полный чарующих звуков, отголоски которых передались и в текст «Тысячи одной ночи» в виде лирических intermezzo, перемежающих рассказ... Таково впечатление Сказок «Тысячи одной ночи» и, прибавим от себя, особливо в переводе Галлана.

— Александр Веселовский, «Сказки «Тысячи одной ночи» в переводе Галлана», 1890

Для народной совести, и для предчувствия будущего далеко не всё равно, будем ли мы сознавать, что славянское племя водворилось в нынешних землях путем насилия и захвата, хотя бы и слишком отдаленного от нашей эпохи, или оно наследует родную землю и в дальнейших территориальных приобретениях — лишь возвращает себе то, что было неправильно отнято в минувшие века. Такие мысли навеяли на меня Тобольские курганы. Чувствуется мне, что народная русская волна недаром стремится на юг и восток. Не одни материальные выгоды и политические соображения влекут нас сюда, а народный инстинкт, бессознательно сохранившийся в коллективной памяти народных масс, подобно инстинкту перелетных птиц.[4]

— Василий Флоринский, из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894

Во всех местах культа жрецы принимают целые вереницы титулов, так как рядом с местным божеством чтились едва ли не все египетские божества. Характерным примером нагромождения божеств является уже упомянутый нами наос Нектанеба II в Сафт-элъ-Хенне: «Он пришёл и умертвил Апопи и открыл благоприятный год; боги и богини ликовали и веселились в его святилище, ибо он связал врага; земля востока в радости: он убил врагов; гора Ману в веселии, когда его дух восходит и идет на горизонте: его враги изрублены. Когда он плывет по небу с благоприятным ветром, он достигает хорошего запада; обитатели запада в радости, видя, что он приближается к ним, члены их дрожат при виде его: он всегда на устах их... Когда он поднимается на гору Баху, все животные ликуют ему; его лучи и сияние на них; он приводит девятый час, когда таинственное время прошло в Нут. Неразрушимые звезды не останавливаются...»[14]

— Борис Тураев, «История Древнего Востока, Египет при XXVIII — XXX династиях», 1911

Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; — особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»; — в такое время, когда именно на дальнем востоке Европы и в Азии капитализм будит к жизни и к сознанию целый ряд «новых», больших и малых наций; — в такой момент, когда царская монархия поставила под ружьё миллионы великороссов и «инородцев», чтобы «решить» целый ряд национальных вопросов сообразно интересам совета объединенного дворянства и Гучковых с Крестовниковыми, Долгоруковыми, Кутлерами, Родичевыми.[6]

— Владимир Ленин, «О национальной гордости великороссов», 1914

Хотя некоторые, — служилые люди и крестьяне, жившие недалеко от литовского рубежа, — искали порой убежища на Западе, уходя на Литовскую Русь, однако в общем они предпочитали двигаться на Восток. На Восток были обращены и их умственные взоры. Читатель помнит, надеюсь, как часто приводил в пример Турцию московский публицист XVI века И.Пересветов. Автор «Беседы валаамских чудотворцев», желая сказать: в иных государствах, делает иногда характерный lapsus linguae, говоря: в иных ордах.[7]

— Георгий Плеханов, «История русской общественной мысли», 1918

	Но есть один камень, который обладает замечательной прочностью — это нефрит, или жадеит. Его нередко считают на Востоке полудрагоценным камнем, а в Китае — священным талисманом. Его свойства были подмечены еще первобытным человеком, который, выбирая себе среди множества голышей, лежавших на берегу реки, наиболее прочные камни, обратил внимание на нефрит.[15]
	— Александр Ферсман, «Занимательная минералогия», 1928

Водораздел данной части хребта, круто поворачивая на восток, перемещает к востоку километров на 30 и западный склон Урала. Начиная с р. Маньи до р. Хобею маршрут лежал к востоку от «Исследовательского кряжа» по высокогорной ледниковой долине, расположенной параллельно кряжу. Положение долины обусловлено выходом кристаллических сланцев, главным образом, талько-хлоритовых и хлоритовых, легко поддающихся разрушению. Общий ровный характер ее с пологими склонами к долинам речек, текущих в поперечном направлении, нарушается редкими скалами жильного кварца. В некоторых участках, на местах выдувания и развития пятнистой тундры, кварц настолько обилен, что получается впечатление о преобладании его в строении местности.

— Александр Алёшков, «Северный Урал. Ляпинский край», 1929

Восток есть страна откровения. Там Бог говорил с человеком лицом к лицу. Все религии возникли на Востоке — религия еврейская и наша христианская, как и магометанство, буддизм, браминизм, парсизм. Запад не создал ни одной религии и не слышал прямо голоса Божьего. Запад, правда, развивал религию христианскую и много тут сотворил, но развивал методами цивилизации. Запад есть страна цивилизации и люди Запада редко сомневаются в абсолютной ценности и абсолютном благе цивилизации. Символика Востока и Запада значит: Иерусалим или Афины, откровение или культура. Мы можем не захотеть делать выбора и сказать — и Иерусалим и Афины, и откровение и культура. Уже первые учителя Церкви соединяли Иерусалим с Афинами. Но нужно делать различие между этими двумя мировыми началами и установить между ними иерархическое соподчинение. Центр мировой культуры, конечно, на Западе, но истоки, в которых этот мир соприкасается с миром иным, — на Востоке. Восток и Запад — не географические и исторические сферы, всегда условные и подвижные, даже не типы культур, ибо нет западных культур, в которых не вошли бы элементы Востока, — Восток и Запад — символы, символы солнца восходящего, откровения и солнца заходящего — цивилизации. Восток — царство генезиса. Он видел сотворение и падение мира и в нем остался еще первозданный хаос. Мир сотворен был на Востоке, на Западе сотворена была цивилизация и пробудился разум. Запад есть середина исторического пути мира и человечества, но не начало и не конец. В этой середине создавалась и развивалась великая культура, мысль человека развернула свои силы. Но конечные судьбы культуры остаются скрытыми и нередко людям Запада она представляется бесконечной. Чтобы раскрыть конечные судьбы нужно вернуться на Восток, к источникам вещей, подобно тому, как Апокалипсис, откровение конца, возвращается к началу, к книге Бытия. Но что такое Россия, которой интересуются в этих собраниях — Восток или Запад? Весь XIX вк русская мысль мучилась над этим вопросом и создала два противоположных направления — славянофильство и западничество. Россия не есть только национальность, Россия — целый мир, почти что часть света. И в ней бесспорно произошла встреча Востока и Запада, в ней есть два элемента, которые и соединялись между собою и ведут между собою борьбу. Россия есть Востоко-Запад и в этом источник сложности и мучительности её судьбы, её несчастной истории. В душе культурного русского человека всегда происходит борьба Востока с Западом. Русский человек тоскует по Западу и мечтает о нем. Он хочет выйти из восточной замкнутости и ищет восполнения. Западничество есть чисто русское, восточно-русское явление. Русские культурные люди не только любили Запад, но они были влюблены в него, они не могли жить без него. Россия бесконечно много от Запада получила. Русским принадлежат самые трогательные и проникновенные слова о великой культуре Запада. Славянофил Хомяков назвал западную Европу «страной святых чудес». В великое прошлое западной культуры был совершенно влюблен византиец К. Леонтьев. Наконец, Достоевский, который для многих людей Запада олицетворяет собою таинственный, хаотический и отталкивающий Восток, говорил самые потрясающие слова о величии Западной Европы и назвал русского человека патриотом западной Европы. Величайшие русские мыслители и писатели обличали не Запад вообще, не вообще западную культуру, а современную западную цивилизацию, безбожную и буржуазную, отступившую от своего великого прошлого. Россия не есть тот Восток, который видел сотворение мира и начало вещей. В России мир не начинается, как на настоящем Востоке, а скорее кончается. Россия хотела бы увидать конец вещей, в этом её религиозный пафос. Таков и должен быть Восток христианский.

— Николай Бердяев, «Восток и Запад», 1930

Старый Восток, Восток традиции, не любит одробления жизни, хроматизма копеек, размельчения дня на секунды. Не только узбекская песнь, при встрече с ней моего уха, оказалась строго диатоничной. И шаги здесь диатонично широки, потому что хотят скорее дошагать до бесшажия. Запад и Восток по-разному видят время. Мы видим его с наших круглых светлых циферблатов, напоминающих диск солнца; это солнце мы каждое утро заводим и прячем в жилетный карман ― оно у нас в услужении. У него только три луча: часовой, минутный и секундный. И странно: минутный длиннее часового, хотя мы из этого не решаемся сделать вывод, что минута в наших раздёрганных жизнях оказывается иной раз больше и важнее часа. Восток и сейчас ещё меряет время колебанием длины тени. И не тени солнечных часов, а просто тени, отброшенной столбом, выступом, стеной. Жизнь здесь ― говорю о старом, исламистском Востоке ― ориентируется не на солнце с его полднем, а на ночь с её… но «полночь» ― это уже дробь. Наши пифагорийцы встречали гимном приход солнца. Мусульмане приветствуют намазом ― через закат ― близящуюся ночь. Жизнь покорно следует за тенью: утром, когда она длинна, и жизнь растягивается во всю длину базаров; к полудню, вместе с укорачивающейся тенью, укорачи вается, втягивается в дома и жизнь, и только с наступлением ночи, когда тень поднимается во весь свой рост, Шахразада продолжает прерванный солнцем рассказ.[9]

— Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933

Наконец, Польша, эта незаживающая (и поныне) рана в теле России. В конце концов вся русская интеллигенция ― в том числе и националистическая ― примирилась с отделением Польши. Но она никогда не сознавала ни всей глубины исторического греха, совершаемого ― целое столетие ― над душой польского народа, ни естественности того возмущения, с которым Запад смотрел на русское владычество в Польше. Именно Польше Российская Империя обязана своей славой «тюрьмы народов». Была ли эта репутация заслуженной? В такой же мере, как и другими европейскими Империями. Ценой эксплуатации и угнетения они несли в дикий или варварский мир семена высшей культуры. Издеваться над этим смеет только тот, кто исключает сам себя из наследия эллинистического мира. Для России вопрос осложняется культурным различием ее западных и восточных окраин. Вдоль западной границы русская администрация имела дело с более цивилизованными народностями, чем господствующая нация. Оттого, при всей мягкости ее режима в Финляндии и Прибалтике, он ощущался как гнёт. Русским культуртрегерам здесь нечего было делать. Для Польши Россия была действительно тюрьмой, для евреев гетто. Эти два народа Империя придавила всей своей тяжестью. Но на Востоке, при всей грубости русского управления, культурная миссия России бесспорна.[10]

— Георгий Федотов, «Судьба империй», 1947

Трудно сказать, что больше привлекает в сказках «Тысячи и одной ночи» — занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей — живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок.

— Михаил Салье, Предисловие ко 2-му изданию, 1958

Взрывы следуют один за другим, столб огня колышется. Конус вулкана то и дело осыпается фонтанами и раскаленными бомбами. Кажется, что кто-то выбрасывает снизу пригоршню за пригоршней сотни золотых слитков. Но вот, как по сигналу, над кратером все замерло, и через мгновение у подножия конуса над лавовой рекой вырвалась струя огненной лавы, рассыпалась снопом из лоскутов и брызг рядом с потемневшим конусом. Этот огненный всплеск достиг высоты нескольких десятков метров... Ночь у огненной реки кончается. На востоке над Тихим океаном загорается заря, и на белые гребни Кумрочского хребта и склоны Ключевской Сопки ложатся ее розовые отсветы.[16]

— Александр Святловский, «Тектоника Камчатки», 1967

Невидимые вещи невидимы; праведник невидим; он невидимо и спасает. Читай, думай, пиши; ладно, плачь, но в слезах еще ложь, хотя они нужны тоже для лучика правды потом. На востоке в треть неба двойная, тройная, четверная полная радуга, темный фон; на западном яростное солнце бьет сквозь холодные тучи. Земля приподнялась, наклонилась, словно смирилась перед небесным знаком. Человеку стыдно за бескрылость, медленность ног, мысли, языка, невозможность броситься к другому и с ним вырваться из тела. <...> Соединить Запад и Восток: Восток, где мир держится в прозрачных лучах божественной воли, и Запад, где он держится разумным усилием человека. Одно без другого чудовищно.[11]

— Владимир Бибихин, «Из записей на тему самопознания», 1990

Всем известно, что прежние художники Востока, например, старые арабские мастера, смотрели на мир так, как сегодня смотрят европейские гяуры, и рисовали всё, что видели вокруг: уличного бродягу, собаку, продавца с сельдереем на прилавке. Сегодня европейские мастера не имеют понятия о стиле, которым так надменно хвастаются, и мир у них ограничен и скучен; они и способны-то видеть только собак и сельдерей. Мир художников перевернулся.

— Орхан Памук, «Меня зовут Красный», 1998

Видно, что у «отца» советской водородной бомбы была тогда не менее ясная военно-политическая картина мира, чем у «отца» американской, в которой «красный блок стремился к мировому господству». Когда на эти две картины, разделенные железным занавесом, смотришь из нашего далека, невольно вспоминаешь Киплинга: Запад есть Запад, Восток ― Восток, и вместе им не сойтись… А если бы сошлись? Очень любопытно было бы посмотреть, как эти два физика сравнивают свои черно-белые ― или красно-белые ― политические картины, в которые искренне верят.[12]

— Геннадий Горелик. «Андрей Сахаров. Наука и свобода», 2004

Восток в мемуарах и художественной прозе

Константин приехал часов в десять, огорчённый, возмущённый до крайности. Вести, привезённые им, привели нас в ещё большее негодование. Легче было бы перенести такой удар, если бы это совершилось вследствие необходимости, если бы мы уступили силе, превосходству врагов; но когда это всё даром; когда, напротив, мы одержали победу, отбив их почти на всех пунктах, и после этого по соображениям какого-нибудь Горчакова отдали Севастополь, не только Севастополь, но всю славу, всё значение России, честь и целость нашей земли, всё её будущее, все её предания, наследственное влияние её на востоке; когда даром были в продолжение года все её успехи, неимоверные труды и самопожертвования, до сих пор увенчавшиеся полным успехом, всех беспримерных защитников Севастополя, это невыносимо, возмутительно![17]

— Вера Аксакова, Дневники, 3 сентября 1855

Кн. Батог-Батыев. (шепелявя, с присвистом) Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо — гора, налево — гора, впереди — гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку; так что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно; разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе, как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами. И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну: ибо и впереди восток, и с боков восток, а запад?.. Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали? Г-жа Разорваки. (громко, сдобно и ударяя кулаком по столу) Конечно! Кн. Батог-Батыев. Неправда! И сзади восток!.. Короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!

— Козьма Прутков, «Опрометчивый Турка, или: Приятно ли быть внуком?», 1863

Яков сидел в своей вышке и наслаждался ночью. Наблюдать небо было неудобно ― слишком ярко светила луна и облака быстро и бестолково носились по небу, то очищая весь свод, то вдруг заполняя его, точно испуганное стадо. Яков навел телескоп на одну звезду и долго смотрел на нее. Скромный Альдебаран из созвездия Тельца светил ему кротким блеском. Он любил эту звезду. Когда-то, гуляя с любимой девушкой, он долго вместе с нею любовался ею, и девушка, охваченная внезапным порывом восторга, сказала: «Пусть эта звезда будет наша!» Наша! Как мусульманин, молясь, смотрит на восток, так Яков, заканчивая свой скучный день, обращал последний свой взгляд на эту звезду, думая, что, может быть, он смотрит на нее в одно время с нею… из года в год уже много лет![18]

— Андрей Зарин, «Казнь», 1902

У каждого атамана есть свои излюбленные счастливые пункты, и он их находит в открытом море, за десятки верст от берега так же легко, как мы находим коробку с перьями на своем письменном столе. Надо только стать таким образом, чтобы Полярная звезда очутилась как раз над колокольней монастыря св. Георгия, и двигаться, не нарушая этого направления, на восток до тех пор, пока не откроется Форосский маяк.[19]

— Александр Куприн, «Листригоны», 1911

Кругом были турки, и курды, и персы, озлобленное коротковолное море мусульман, и выстрелы из-за камней, и бои в ущельях между скал, в которых протекают быстрые речки по камням, и камни со скал, и скалы, скалы, персидские скалы, как сильные волны каменного, каменной рябью покрытого моря. А дальше Восток, Восток от Пскова до утконоса, от Новой Земли до старой Африки, Восток восточный, Восток южный, Восток западный. И в это время на Волгу, идя с востока, шли чехи. И навстречу им шли с запада на восток русские, и в это время горцы спустились с гор и резались с терцами и кубанцами. И в это время после боев в Германии плыли в Африку из Франции черные сенегальцы. И, должно быть, пели.[8]

— Виктор Шкловский, «Сентиментальное путешествие», 1923

12 августа ― Ты, Федя, взорвешь мост на Гжати. Вы, Вреде, войдете во Ржев с востока, по московской дороге. Я войду от Сычевки, с юга. Мы взяли Ржев. Мы взяли его на рассвете, когда всходило румяное солнце и в пригородной церкви Николы на Кузнецах звонили к ранней обедне. Зачем же мы брали Ржев? Вреде докладывает, что красные наступают. Из Москвы идут три дивизии… Три дивизии… Хорошо. Мы уйдем. Хорошо. Мы уйдем без Груши. Я зову Федю: ― Федя, сколько на площади фонарей? ― Не считал, господин полковник. ― Сосчитай. И на каждый фонарь повесь. Понял? ― Понял. Так точно.[20]

— Борис Савинков, «Конь чёрный», 1924

	Светил очень ярко бублик месяца, и на севере было, как на востоке утром, белое светлое пятно. Нельзя было понять, вечер это или утро: зори начали сходиться. Да, хороший был вечер.[21]
	— Михаил Пришвин, «Дневники», 30 апреля 1925

Война нависала над нами, как грозовая туча. Город заполняли беженцы с запада и раненые с востока, и там, где они жили, лежали или останавливались, постоянно шёл разговор о таких страшных вещах, как ковровая и утюжная бомбёжка, о том, что в городе стоят кварталы чёрных развалин, что людей заваливает в бомбоубежищах и они гибнут там. Рассказывали, как из зоопарка после бомбёжки вырвались звери и метались по улицам.

— Юрий Домбровский, «Обезьяна приходит за своим черепом» (Пролог), 1944

Восток в стихах

Ужасно, еже древность вси со страхом чтили, Отколь с Запад до Восток росски стали силы! И пространного царства пространны пределы К Северу мраз удержал, и не сосед смелый ― К Югу, но вредный нам зной и место ненравно. Сие же веждь, что того не прежде отьяти Имаши от россиян, нежли бег начати Вторый солнце имеет от запад к востоку, С северным ветром ведущ хлад, зиму глубоку; Суть бо, яже довершить с зачатых имеет И нива, по нем расти имуща, посеет...[22]

— Антиох Кантемир, «Петрида, или Описание стихотворное смерти Петра Великого, императора всероссийского», 1730

	И се от Севера вспылала Война, несущись на Восток, Земля срацинска восстонала, Пия кровей сыновних ток. И что рекла Екатерина, То нам исполнила судьбина И ей подвластный росский род; Он понт и сушу обтекает И там противных посекает, Где солнца запад и восход.[23]
	— Михаил Муравьев, «Ода Ее Императорскому Величеству Государыне Екатерине II, императрице всероссийской, на замирение России с Портою Оттоманскою», 1774

	Ты туркам был Борей, ты россам стал Зефир, Тобою возвещен нам радостнейший мир, Который с Портою отцом твоим поставлен, Двояким действием он в свете стал прославлен. Победы ль исчислять? Победам нет числа: Рука его Стамбул с Востоком потрясла.[2]
	— Василий Майков, «Графу Михайле Петровичу Румянцеву», 1774

	А на востоке встал тогда Рогатый месяц, и звезда Запуталась в рогах.
	While clombe above the Eastern bar The horned Moon, with one bright Star Almost atween the tips.
	— Сэмюэль Тэйлор Кольридж, «Поэма о Старом Моряке», часть IV (варианты 1798 и 1817 годов), перевод Николая Гумилёва

	Так, окроплён росой отрадной, В тот час, когда горит восток, Вновь воскресает ― ночью хладной Полузавялый василёк...[24].
	— Кондратий Рылеев, «Элегия», 1825

	И день и ночь — царят попеременно. Безмолвен лес. Не дышит ветерок. Но есть сердца, где мрак царит бессменно, Где никогда не заблестит восток.
	— Ганс Христиан Андерсен, «Вечер» («И день и ночь — царят попеременно…»), 1830

	Восток белел… Ладья катилась, Ветрило весело звучало… Как опрокинутое небо, Под нами море трепетало… Восток алел… Она молилась, С кудрей откинув покрывало, — Дышала на устах молитва, Во взорах небо ликовало…[3]
	— Фёдор Тютчев, «Восток белел. Ладья катилась...», 1830-е

	Смотри, как запад разгорелся Вечерним заревом лучей, Восток померкнувший оделся Холодной, сизой чешуей! В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них И, неподвижною средою Деля, не съединяет их?[25]
	— Фёдор Тютчев, «Смотри, как запад разгорелся...», 1838

	Уж недра Азии бездонной, Как разгоравшийся волкан, К нам слали чад своих мильоны: Дул с степи жаркий ураган, Металась степь, как океан, ― Восток чреват был Чингисханом![26]
	— Аполлон Майков, «Клермонтский собор», 1853

	Восседает меж белых камней на лугу с лучезарностью кроткой незнакомец с лазурью очей, с золотою бородкой. Мглой задернут восток… Дальний крик пролетающих галок… И плетет себе белый венок из душистых фиалок.[27]
	— Андрей Белый, «Восседает меж белых камней...» (из цикла «Золото в лазури»), 1903

	Пчёлы роятся, Пчёлы плодятся, Пчёлы смирятся. Стану я на Восток, Свод небесный широк, А в саду у меня тесный есть уголок. Беру я пчелу, и в улей сажаю, Вольную, в тесном и тёмном, пчелу замыкаю. Её, золотую, жалею, Беседую с нею, Любя.
	— Константин Бальмонт, «Заговор на посажение пчел в улей», 1906

	Видно, скоро на востоке Кровью зорька занялась... Я бульвар, а ты бульварник, Между нами тоже связь. Я кошмар, а ты кошмарник, Ты татарин, я ― татарник, Это ― скоро не пройдёт: Значит, кто́ кого возьмёт?[5]
	— Михаил Савояров, «Тартарары» (из сборника «Не в растения»), 1908

	Вот через Тобол мы плывем на тоболке, И снова качаются дикие елки. И тут есть Сибирь. На ее косогоре Я встал и смотрел. Я забыл свое горе. О, боже! Драконоподобные зори Стоят над востоком, как будто в дозоре! Всё ярче, всё жарче. Путь к югу. И вскоре Сверкнул солончак ― пересохшее море.[28]
	— Леонид Мартынов, «Пленный швед», 1936

	От края тундры до степных угодий, Распространясь на запад и восток, Иваном-чаем прозванный в народе, Прижился этот розовый цветок.[29]
	— Аркадий Штейнберг, «Кипрей», 1953

	Молчит полумесяц, и снова с Востока Таинственный ветер подул. Молчит полумесяц, и снова идут на Войну Петербург и Стамбул. <…> Жизнь висела на волоске. Шаг — и тело на скользкой доске. Сталь хотела крови глоток, Сталь хрипела: «Идём на Восток!»
	— Максим Покровский, «Идём на Восток», 2005

Примечания

1. 1 2 Чжан Бо-дуань, перевод Е.А.Торчинова Главы о прозрении истины. — СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1994. — 344 с.
2. 1 2 Майков В.И. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Москва-Ленинград, «Советский писатель», 1966 г.
3. 1 2 Ф.И.Тютчев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1987 г.
4. 1 2 В. М. Флоринский. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. — Томск: Типо-Лит. П.И.Макушина, 1894—1897 гг. Часть первая. — 1894 г. — XXIV, 355 с.
5. 1 2 Михаил Савояров. ― «Слова», стихи из сборника «Не в растения»: «Тартарары»
6. 1 2 Ленин В. И. «О национальной гордости великороссов» // газета «Социал-демократ» №35. 12 декабря 1914 г.
7. 1 2 Г.В.Плеханов, Сочинения (в 24 томах). Москва, Петроград, 1923-1927 гг.: том 21, стр.22-23
8. 1 2 Виктор Шкловский, «Ещё ничего не кончилось». — Москва: изд. Вагриус, 2003 г.
9. 1 2 С.Д.Кржижановский. Сказки для вундеркиндов: повести, рассказы. — М.: Советский писатель, 1991 г.
10. 1 2 Г. П. Федотов, «Судьба и грехи России», том 2, — Санкт-Петербург, издательство «София», 1992 г.
11. 1 2 В.В.Бибихин, Узнай себя. Из записей на тему самопознания. Отдельные записи и отрывки из дневников. — СПб.: «Наука», 1998 г.
12. 1 2 Геннадий Горелик. «Андрей Сахаров. Наука и свобода». — М.: Вагриус, 2004 г.
13. ↑ Локьер, Н. Астрономия (Astronomy). — С.: А. Черкесов и К°, 1876 г. — С. 49.
14. ↑ Тураев, Б. А.. История древнего Востока / Под редакцией Струве В. В. и Снегирёва И. Л. — 2-е стереот. изд. — Л.: Соцэкгиз, 1936 г. Том 2.
15. ↑ А.Е.Ферсман. «Занимательная минералогия»: — Свердловск. Свердловское книжное издательство, 1954 г.
16. ↑ Святловский А. Е.. «Очерк истории четвертичного вулканизма и тектоники Камчатки». — М.: «Наука», 1968 г. 218с.
17. ↑ Аксакова В.С. «Дневник: 1854 — 1855 гг.» Санкт-Петербург, 1913
18. ↑ А.Е.Зарин. «В поисках убийцы», романы, рассказы. — М.: Современник, 1995 г.
19. ↑ А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 т. Том 2. — Москва: «Художественная литература», 1971 г.
20. ↑ Б. В. Савинков. Избранное. — Л.: Художественная литература, Ленинградское отд., 1990 г.
21. ↑ Пришвин М.М. «Дневники. 1923-1925». ― Москва, Русская книга, 1999 г.
22. ↑ А. Д. Кантемир, Собрание стихотворений. Второе издание. Библиотека поэта. Большая серия. — М.-Л.: Советский писатель, 1956 г.
23. ↑ М. Н. Муравьев. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. — М.-Л.: Советский писатель, 1967 г.
24. ↑ Кондратий Рылеев, Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1971 г.
25. ↑ Ф.И.Тютчев. Полное собрание сочинений и писем в шести томах. — М.: Издательский центр «Классика», 2002 г. — Т. 1. Стихотворения, 1813-1849 гг. — Стр. 181
26. ↑ А. Н. Майков. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1977 г.
27. ↑ А. Белый. Стихотворения и поэмы в 2-х т. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
28. ↑ Л. Мартынов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1986 г.
29. ↑ А. Штейнберг. «Вторая дорога». М.: Русский импульс, 2008 г.

См. также

• Сутки
• Солнце
• Восход
• Заря
• Рассвет
• Вечер
• Запад
• Ночь
• «Восток-Запад»