Фиалка душистая

Фиалка душистая (Париж)

У этого термина существуют и другие значения, см. Фиалка (значения).

У этого термина существуют и другие значения, см. Виола (значения).

Фиа́лка души́стая (лат. Víola odoráta) — травянистое многолетнее растение из рода Фиалка, наряду с анютиными глазками — самый известный вид. Русское название представляет собой прямой перевод с латыни: Viola (фиалка), возможно, уменьшительное от греч. ιον; odorata от лат. odor — запах, аромат. Фиалка душистая — маленькое растение (высотой до 15 см), с толстым ползучим корневищем, цветёт в апреле-начале мая и второй раз в конце лета, плодоносит в июне. Растение чутко реагирует на приближение дождя или грозы. Чтобы влага не попала на тычинки и пестики, цветки поникают, их лепестки прижимаются друг к другу. Заметив такое явление, можно с уверенностью ждать ухудшения погоды.

Фиалка душистая широко распространена в Европе (преимущественно в западных и центральных районах), а также в Крыму, на Кавказе, на Балканах, в Малой и Передней Азии, а также на севере Африки. В России встречается в на юге вропейской части, тяготея к чернозёмной полосе, а также в Закавказье и Хабаровском крае. Встречается во многих среднероссийских областях. В целом — это растение более южное и европейское, чем анютины глазки, которые растут севернее и не имеют запаха. Именно по этим двум признакам, встретив в литературе упоминание фиалки без уточнения вида, часто бывает несложно определить, о каком именно растении идёт речь.

Душистая фиалка в афоризмах и кратких цитатах

	Твоё пение пробудило в моей душе тоску и желание познать прекрасный мир Божий, в котором я знала лишь душистые фиалки, да тёплое солнышко. Твой поцелуй обжёг меня, согрел моё сердце, как солнечный луч!
	— Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835

	Одним лишь нам душистая весна, Одним лишь нам душистые фиалки...[1]
	— Валерий Брюсов, «В безмолвии слова так хороши...», 1895

	Прощение — это аромат, который фиалка оставляет на сапоге, растоптавшем её.
	Forgiveness is the fragrance that the violet sheds on the heel that has crushed it.
	— Марк Твен, 1880-е

	Сорвав фиалку, мы непременно сейчас же инстинктивно подумаем: скромность!
	— Ганс Гейнц Эверс, «Из дневника померанцевого дерева», 1907

	Мы очень любили искать душистые фиалки, которые когда-то бабушка Марья Васильевна привезла из Италии и посеяла по всему саду. Это был своего рода наш спорт: кто первый принесет первую фиалку, кто наберет их больше.[2]
	— Анна Левицкая, Воспоминания, 1943

	...нашла студентку, у которой хороший голос. Мне передали, что она сказала: «Её голос ― как душистая фиалка…»[3]
	— Ирина Архипова, «Музыка жизни», 1996

Душистая фиалка в мемуарах и научно-популярной литературе

Со станции Белореченской Армавир-Туапсинской жел. дор. (Черноморской губ.) также извещают о стоящей там совсем необычайной теплой погоде. Бывают совсем летние дни (до 20° Р., в тени); ночи также теплые (большей частью 8-10°Р). «Солнце ярко светит, гуляем в летних костюмах; воздух необыкновенно легкий, чистый, прозрачный; на лугах уже пасется скот. В рощах цветут даже душистые фиалки и голубые перелески. Летают бабочки, комары-толкуны, мухи; ползают дождевые черви». В Севастополе также держится вполне весенняя погода. Цветут абрикосовые деревья, берест, фиалки; татарская жимолость покрылась уже листьями, зеленеют кусты крыжовника, идут частые дожди.[4]

— Дмитрий Кайгородов, Из русской природы, 1915

И я начал ездить туда, как и раньше всегда делал, накануне праздников в два часа дня выезжал из Москвы, оставался ночевать, а вечером следующего дня уезжал обратно. Проведенное время в имении меня сильно укрепляло: хороший чистый воздух, тишина, гулянье на лыжах по лесу, никаких встреч с посторонними людьми, оранжереи, наполненные разными цветами, как-то: цинерариями, душистыми фиалками, примулами, крокусами, сиренями, ландышами, ― действовали на меня превосходно, хотя чувствовалась в имении большая разруха: рабочих осталось мало, военнопленные австрийцы еще осенью убежали.[5]

— Николай Варенцов, «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое», 1935

Наш сад был почти весь липовый, была только большая берёза, несколько больших сосен, 2 большие высокие пихты, которые были старше лип — и один большой пирамидальный тополь, который даже не завертывали в рогожу на зиму. Был помимо оранжерей, знаменитых на всю Москву, огромный грунтовый сарай с чудными шпанскими вишнями. Невольно вспоминаю все это как чудесную сказку, — особенно хорош был сад ранней весной, когда все лужайки в саду были покрыты голубым ковром из подснежников. Мы очень любили искать душистые фиалки, которые когда-то бабушка Марья Васильевна привезла из Италии и посеяла по всему саду. Это был своего рода наш спорт: кто первый принесет первую фиалку, кто наберет их больше.[2]

— Анна Левицкая, Воспоминания, 1943

Занятия, которые вела в вокальном кружке Надежда Матвеевна, интересовали и Ивана Владиславовича Жолтовского. И хотя он не ходил на наши студенческие вечера, но каждый раз, встречая Н. М. Малышеву, интересовался успехами её учеников. Она же говорила ему с увлечением о наших занятиях, рассказала, что нашла студентку, у которой хороший голос. Мне передали, что она сказала: «Её голос ― как душистая фиалка…»[3]

— Ирина Архипова, «Музыка жизни», 1996

Душистая фиалка в публицистике и художественной прозе

Мы не нашли здесь ни одного розового куста, а в древности Пестум славился розами; в те времена окрестности его алели пурпуром, а теперь отливали тою же синевою, как и цепи гор. Между репейником и другими кустами массами пробивались душистые фиалки. Да, растительность здесь поражала своею роскошью, храмы красотой, а жители бедностью. Нас обступили целые толпы нищих, напоминавших дикарей с островов южного океана. Мужчины ходили в длинных, вывернутых шерстью наружу, овчинных тулупах, но с голыми ногами; густые чёрные волосы космами висели вокруг бронзовых лиц. Стройные, прекрасно сложенные, девушки тоже ходили полунагие, в одних коротеньких рваных юбках; голые плечи были прикрыты тёмными плащами из грубой материи, а длинные чёрные волосы связаны на затылке в узел; глаза горели огнём. Между ними я заметил девушку лет одиннадцати; она не была похожа ни на Аннунциату, ни на Санту, но могла назваться самою богинею красоты. Глядя на неё, я вспомнил Венеру Медицейскую, которую описывала мне Аннунциата. Я не мог бы влюбиться в неё, но готов был преклониться перед её красотою. Она стояла несколько поодаль от остальных нищих; четырёхугольный кусок какой-то тёмной материи свободно висел на одном плече; другое же плечо, грудь, руки и ноги были обнажены. Видно было, однако, что и она заботится о своей внешности: на гладко причёсанных волосах красовался венок из фиалок, обрамлявший её прекрасный, чистый лоб. Лицо девушки выражало ум, стыдливость и какую-то затаённую скорбь; глаза были опущены вниз, словно она чего-то искала на земле.[6]

— Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835

Перед главным алтарём горели три большие лампады. Я не ощущал ни страха, ни горя; я как будто сам уже принадлежал к этому царству мёртвых, был здесь между своими. Я приблизился к алтарю. Как здесь пахло фиалками! Луч лампады падал на открытый гроб и умершую. Это была Мария! Она как будто спала. Бледная и прекрасная, как мраморное изваяние, лежала она, вся усыпанная фиалками. Чёрные волосы были связаны в узел; на челе красовался венок из фиалок. Эти закрытые глаза, это спокойствие, застывшее на прекрасном лице, глубоко потрясли меня: передо мною лежала Лара! Такою вот видел я её и в храме, когда поцеловал её в лоб; Но тогда я целовал её живую, а теперь она была безжизненною, мраморною статуей, трупом. <...> — Я всегда любила тебя! — сказала она. — Твоё пение пробудило в моей душе тоску и желание познать прекрасный мир Божий, в котором я знала лишь душистые фиалки, да тёплое солнышко. Твой поцелуй обжёг меня, согрел моё сердце, как солнечный луч! <...> — Что у вас, именины сегодня? — спросил Поджио. Вместо ответа Подеста повёл его и остальных друзей в домовую капеллу. Там Лара подала мне руку, и я повёл её к алтарю. В тёмных волосах её красовался букет голубых фиалок. Со мною рядом стояла слепая девушка из Пестума, но теперь она была вдвое прекраснее! Она стала моей!

— Ганс Христиан Андерсен, «Импровизатор», 1835

	Цветут нежные орхидеи; фиалки уже кончились. Недавно ходили мы вдвоём с Лизой в рощи собирать фиалки для белья. Боже мой, вблизи ни звука, ни голоса… Всё распускается, всё душисто, а севастопольская пушка ревёт вдали и день, и ночь!.. Лиза говорит: «ах! если б туда!» Всякий раз, как грянет знакомый гром, она бледнеет и краснеет, а глаза искрятся… Какие разнообразные силы в её душе![7]
	— Константин Леонтьев, «Исповедь мужа», 1867

Тысячи различных цветов наполняли воздух оранжереи своими ароматами: пёстрые с терпким запахом гвоздики; яркие японские хризантемы; задумчивые нарциссы, опускающие перед ночью вниз свои тонкие белые лепестки; гиацинты и левкои — украшающие гробницы; серебристые колокольчики девственных ландышей; белые с одуряющим запахом панкрации; лиловые и красные шапки гортензий; скромные ароматные фиалки; восковые, нестерпимо благоуханные туберозы, ведущие свой род с острова Явы; душистый горошек; пеонии, напоминающие запахом розу...

— Александр Куприн, «Столетник», 1895

И Барсову вспомнилось ярко это блаженное время. Они пошли втроем в рощу: она, он и ее маленький брат, кадет, который относился к Барсову с тем чувством обожания, с которым относятся мальчики лет десяти — пятнадцати к сильным и самостоятельным мужчинам. Они долго собирали фиалки, бледно-голубенькие такие и ароматные. Потом им обоим, ей и ему, захотелось остаться одним. То есть они об этом не сказали ни слова, но он чувствовал. Кадету сказали, что на опушке много цветов, что он их очень удачно ищет и что они его подождут здесь. Мальчику очень не хотелось уходить. Он, должно быть, понял, что его присутствие мешает, но в то же время он был счастлив, что имел возможность доставить удовольствие предмету своего обожания… Он набрал громадный букет и все-таки пришел слишком рано и все-таки застал их целующимися, отчего все трое сконфузились. «…Да, да, фиалки, — думал Барсов, — почему фиалки? Как я пришел к фиалкам? Ах да, я начал думать про весну… А раньше? Кажется, я раньше думал об этом в церкви… Я думал о том, что мухи уже оживают, значит, наступила весна, и скоро будет лето. Но зачем, зачем я думал о мухах? Смешной вопрос и совсем не подходящий ни к месту, ни к времени».[8]

— Александр Куприн, «Воробей», 1895

	Когда, стиснутый между двумя офицерами с саблями наголо, он проходил по залу Лаокоона между двумя шеренгами солдат, — в воздухе, потрясённом барабанным грохотом, разливался неизречённый аромат. Он проходил, а в воздухе всё ещё пахло ландышами, фиалками, резедой и гвоздикой. Если б тут была корова, она съела бы Поля Дешанеля, приняв его за букет цветов!
	— Влас Дорошевич, «Первый дебют», 1905

	Была вторая половина мая. В саду распускались кисти белых акаций, вдоль лёгкой резной ограды жадно раскинулись во все стороны жёлтые кусты золотой смородины. В их знойном запахе бесследно тонули робкие вздохи фиалок, как лепет детей в шуме огромных улиц. Но в фиалках был лес, и в этом лесу, в свою очередь, тонули белые акации и золотая смородина.[9]
	— Сергей Сергеев-Ценский, «Убийство», 1905

Неужели вы считаете простым совпадением, что у всех народов мира роза служит символом любви, а фиалка олицетворяет скромность? Есть сотни маленьких душистых цветов, которые цветут так же скромно и так же прячутся в укромных местах, как фиалка, однако ни один из них не производит на нас такого впечатления. Сорвав фиалку, мы непременно сейчас же инстинктивно подумаем: скромность! И следует заметить, что это странное ощущение исходит вовсе не от того, что мы считаем характернейшим для данного цветка: не от ее запаха. Если мы возьмем флакон «Vera violetta», запах которого так обманчив, что в темноте мы не сможем отличить его от запаха букета фиалок, мы никогда не получим этого ощущения.

— Ганс Гейнц Эверс, «Из дневника померанцевого дерева», 1907

Полировщик, поворочавшись минут пять, лёг на спину. Душная, смолистая сырость распирала его лёгкие, ноздри, прочищенные воздухом от копоти мастерской, раздувались, как кузнечные меха. В грудь его лился густой, щедрый поток запахов зелени, ещё вздрагивающей от недавней истомы; он читал в них стократ обострённым обонянием человека с расстроенными нервами. Да, он мог сказать, когда потянуло грибами, плесенью или лиственным перегноем. Он мог безошибочно различить сладкий подарок ландышей среди лекарственных брусники и папоротника. Можжевельник, дышавший гвоздичным спиртом, не смешивался с запахом бузины. Ромашка и лесная фиалка топили друг друга в душистых приливах воздуха, но можно было сказать, кто одолевает в данный момент. И, путаясь в этом беззвучном хоре, струился неиссякаемый, головокружительный, хмельной дух хвойной смолы.

— Александр Грин, «Тайна леса», 1910

Прошло три недели. Наступала швейцарская весна, налетала шумными вихрями, ела снег теплыми быстролетными дождями, шумела белопенными шумными водопадами, неслась по долинам ручьями и реками и отовсюду выпирала белыми и лиловыми подснежниками, робкими с желтой коронкой, низкими примаверами, рассыпалась по болотам белыми, похожими на опущенные вниз тюльпаны колокольчиками и высматривала лиловыми душистыми фиалками. Любовин с Бедламовым сидели у открытого окна.[10]

— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922

Прочитав этот плакат, прохожие взволнованно начинают нюхать воздух. Но фиалками еще не пахнет. Пахнет только травочкой-зубровочкой, настоечкой для водочки, которой торгуют в Охотном ряду очень взрослые граждане в оранжевых тулупах. Падает колючий, легкий, как алюминий, мартовский снег. И как бы ни горячился И. А. Лапидус, до весны еще далеко. <...> Долго стоит широкий потребитель у кооперативного окна и пускает слюни. Тогда приходит узкий потребитель в пальто с воротничком из польского бобра и, уплатив за огурец полтора рубля, съедает его. И долго еще узкий потребитель душисто и нежно отрыгивается весной и фиалками.[11]

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Как делается весна», 1929

— Какие прелестные фиалки… Неужели вы здесь их набрали?.. Как много и какие милые. — Здесь… — отвечает чей-то чужой голос из груди Казакова. И не он, а кто-то другой, окруженный розовым туманом, протягивает цветы и произносит: — Прошу вас, примите их, если они вам нравятся… Я буду… Горло кадета суживается от волнения. Сердце бурно бьется. Глаза готовы наполниться слезами. И сказочная принцесса понимает его. Ее лицо озаряется нежной улыбкой и слегка краснеет. Она говорит ласково: «Благодарю», — и это простое слово звучит, как литавры в торжественном хоре ангелов. И изящным движением она прицепляет скромный фиолетовый букетик к своей груди, туда, где сквозь легкое белое кружево розовеет ее тело. Она протягивает Казакову свою милую, теплую руку, пожатие которой так плотно, мягко и дружественно. И вместе с ароматом фиалок мальчик слышит какое-то новое, шёлковое, теплое, сладкое благоухание.[12]

— Александр Куприн, «Фиалки», 1930

	— Да, я химик, — сказал Санька, едва отрываясь от затасканных иллюстраций. — Это что же? — Да вот узнаём, что из чего состоит. — Состав? — Да, да, состав. Разлагаем. <...> Вот можем запах сделать. Фиалковый или ландышевый, и никаких цветов за сто верст пусть не будет. Всё в баночках, в скляночках.[13]
	— Борис Житков, «Виктор Вавич», 1934

Душистая фиалка в поэзии

	Играет с наядами По гладкой поверхности Потока дубравного И, струек с журчанием Мешая гармонию Волшебного шёпота, Наводит задумчивость, Дремоту и легкий сон; Иль, быстро с зефирами По дремлющим лилиям, Гвоздикам узорчатым, Фиалкам и ландышам Порхая, питается Душистым дыханием Цветов, ожемчуженных Росинками светлыми...[14]
	— Василий Жуковский, «Моя богиня» (вольный пересказ стихотворения Гёте «Meine Göttin»), 1809

	Раскрылся подснежник под лаской тепла, Фиалка от вешних дождей расцвела, И слился их запах с дыханьем весны, Как с пеньем сливается рокот струны.[15]
	— Перси Биши Шелли, (пер. Бальмонта), «Мимоза», 1820

	Спит душистая фиалка, Дремлет гладь зеркальных вод, По волнам плывет русалка И смеется и поет…[16].
	— Владимир Голиков, «Спит душистая фиалка…», 1890-е

	Одним лишь нам душистая весна, Одним лишь нам душистые фиалки И плачет лес завистливый и жалкий, И внемлет нам сквозь слёзы тишина.[1]
	— Валерий Брюсов, «В безмолвии слова так хороши...», 1895

	Восседает меж белых камней на лугу с лучезарностью кроткой незнакомец с лазурью очей, с золотою бородкой. Мглой задернут восток… Дальний крик пролетающих галок… И плетет себе белый венок из душистых фиалок.[17]
	— Андрей Белый, «Восседает меж белых камней...» (из цикла «Золото в лазури»), 1903

	Повеяло фиалками, И ландыши сквозь сон Под грешными русалками Вернули чистый звон.[18]
	— Игорь Северянин, «Повеяло фиалками...» (из сборника «Ручьи в лилиях»), 1909

Источники

1. 1 2 В. Брюсов. Собрание сочинений в 7-ми т. (Том второй) — М.: ГИХЛ, 1973-1975 гг.
2. 1 2 А. В. Левицкая. Воспоминания Анны Васильевны Левицкой, урожд<енной> Олсуфьевой. — Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Т. 9. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999 г. — С. 267
3. 1 2 И. К. Архипова. «Музыка жизни». — М.: «Вагриус», 1998 г.
4. ↑ Д. Н. Кайгородов. Из русской природы. — СПб.: «Новое время», 23 января 1915 г.
5. ↑ Николай Варенцов. «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое». — М.: Новое Литературное Обозрение, 2011 г.
6. ↑ Ганс Христиан Андерсен. Собрание сочинений в четырёх томах. Том третий. Издание второе — С.-Петербург: Акцион. Общ. «Издатель», 1899 г., С.196
7. ↑ Собрание сочинений [[|Константин Николаевич ЛеонтьевК. Леонтьева]]. — М.: Типография В. М. Саблина, 1912 г. — Т. I. — С. 632.
8. ↑ А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. — М.: Художественная литература, 1970. — Том 1. — С. 243
9. ↑ Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений в двенадцати томах, Том 1. Москва, «Правда», 1967 г.
10. ↑ Краснов П.Н., «От Двуглавого Орла к красному знамени»: В 2 книгах. — Книга 1. — М.: Айрис-пресс, 2005 г. (Белая Россия)
11. ↑ Ильф И., Петров Е., Собрание сочинений: В пяти томах. Т.5. С. 74 — М: ГИХЛ, 1961 г.
12. ↑ А. И. Куприн. Собрание сочинений в 3-х томах. Т. 3. — М.: ГИХЛ, 1954 г. — 575 с. — С. 243
13. ↑ Житков Борис. «Виктор Вавич»: Роман / Предисл. М. Поздняева; Послесл. А. Арьева. — М.: Издательство Независимая Газета, 1999 г.
14. ↑ Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2000 г.
15. ↑ Перси Биши Шелли. Полное собрание сочинений / Перевод К. Д. Бальмонта — Новое переработанное изд. — СПб.: Т-во «Знание», 1903 г. — Т. 1. — С. 263
16. ↑ В. М. Голиков. Стихотворения. — Москва: Издание П. С. Эйбушитца. Типо-Литография торг. дома А. С. Клименков и К°. Арбат, дом Платонова, 1900 г.
17. ↑ А. Белый. Стихотворения и поэмы в 2-х т. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
18. ↑ Игорь Северянин. «Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы». — М.: «Наука», 2004 г.

См. также

• Пармская фиалка
• Анютины глазки
• Фиалка трёхцветная
• Виола садовая
• Виола (имя)
• Фиалка альпийская
• Альпийская фиалка
• Астра
• Азалия
• Бархатцы
• Бессмертник
• Василёк
• Календула
• Сенполия

Поделитесь цитатами в социальных сетях:  ВКонтакте •  Facebook •  Твиттер •  Живой Журнал