Уро́дство, уро́дства (от русск.уродъ, слабоумный, юродивый) — в расширительном смысле слова под этим понятием в анатомии человека понимают заметные индивидуальные уклонения патологического характера, однако правильнее различать уродства от аномалий, обзначающих крупные отклонения, нарушающие главные функции организма, от уклонений, менее важных, не мешающих отправлению важнейших функций. Изучением уродств занималась тератология, одна из биологических наук.
Этимологически слово уродство бразовано от существительного род — «поколение, семья». Глагол уродиться со своим ассоциативным рядом помогает точнее понять исходное значение этого понятия. Показательно, что в родственном польском языке это слово имеет прямо противоположное значение: если в русском урод — «безобразный», то в польском uroda — «красота».
…Есть репейник <unos cardos> очень колючий и уродливый, он растёт побегами, всегда прикрепляясь к другим деревьям и обвиваясь вокруг них.[1]:12
Терновник жаловался Юпитеру, для чего дал он ему столь уродливый вид, на что Юпитер так ему ответствовал:
― Ты для терновника создан довольно хорошо.[3]
— Денис Фонвизин, «О терновнике» (перевод басни Хольберга с немецкого), 1765
Там, где все горбаты, прекрасная фигура становится уродством.
...часовые, приставленные Бенкендорфом к распятию, конечно, это — с точки зрения эстетического и религиозного чувства — великое уродство. Но не на нем ли основано все многовековое строение культуры?
— Дмитрий Мережковский, «Пушкин» (из сборника «Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы»), 1896
Аллеею уродливых берёз
Был скучен путь вдоль тёмного забора.
Не понимаю аргументации композиторов, пытающихся убедить меня в том, что музыка нашего времени должна быть уродливой, как выражение нашего уродливого века. Для чего выражать уродливые явления века? И что останется музыке, если лишить её красоты?[4]:141-142
— Морис Равель, из интервью американскому журналу «The Etude», 1926
Моя формула одежды: то, что не красиво на ветру, есть уродливо.
— Нина Лашина (Покровская), «Дневник русской женщины», 1934
...отсутствующий зуб, гниющий нос или выпадающая матка, усугубляющие природное уродство женщины, рассматриваются как дополнительная изюминка, могущая возбудить интерес пресыщенного мужчины.
Большевизм в искусстве <сюрреализм> является единственно возможной формой проявления в области культурной жизни большевизма вообще, ибо именно здесь он сам себе может позволить безграничность извращений и уродств.
...перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.
При всем уродстве сталинского режима, при всех репрессиях, при всех ссылках целых народов, все-таки цели уничтожения никогда сталинский режим для себя не ставил.[9]
— Владимир Путин, «Сталин заслуживает самой жесткой оценки», 2016
Что же в этой статье? — Да, собственно-то ничего; <…> но в ней множество курьёзных диковинок, подобных тем, которые именно за своё уродство и сохраняются в банках со спиртом, в кунсткамерах.[10]
— Виссарион Белинский, «Репертуар русского театра. Третья книжка», апрель 1840
Символ божественной любви, превращенный в казенную поклажу, часовые, приставленные Бенкендорфом к распятию, конечно, это — с точки зрения эстетического и религиозного чувства — великое уродство. Но не на нем ли основано все многовековое строение культуры? Вот что сознавал Пушкин не менее, чем Лев Толстой, хотя возмущение его было сдержанное. Природа — дерево жизни; культура — дерево смерти, Анчар.
— Дмитрий Мережковский, «Пушкин» (из сборника «Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы»), 1896
В конце пятнадцатого века вышел на немецком языке «Корабль дураков» Себастиана Бранта. <...> Что же вызвало это царство ослиных ушей? Корысть, заставляющая человека забывать об общем благе. Отныне миром правил господин Пфенниг. Уже не средневековая догма «первородного греха» объясняла уродство жизни, а разум подвергал своему суду общественный порядок.[11]
Невозможно ставить на одну доску нацизм и сталинизм. Потому что нацисты прямо, открыто и публично объявили одной из целей своей политики уничтожение целых этносов — евреев, цыган, славян. При всем уродстве сталинского режима, при всех репрессиях, при всех ссылках целых народов, все-таки цели уничтожения никогда сталинский режим для себя не ставил.[9]
— Владимир Путин, «Сталин заслуживает самой жесткой оценки», 2016
…Есть репейник <unos cardos> очень колючий и уродливый, он растёт побегами, всегда прикрепляясь к другим деревьям и обвиваясь вокруг них. Он приносит плоды; их кожура красная и они походят немного по форме на артишоки; они мягкие при собирании и без колючек. Находящаяся внутри мякоть белая и полна очень маленьких чёрных зёрнышек. Она сладкая и удивительно приятная и <настолько> сочная, что тает во рту.[1]:12
Мы уже до того дожили на белом свете, что философы и моралисты усомнились в существовании дружбы, а поэты и романисты загнали её в книги и так изуродовали её, что кто не видал её в глаза, тот никоим образом её не узнает.[12]
Кое-где лежат по лесу огромные стволы, сначала высохших, потом подгнивших у корня и, наконец, сломленных бурею дубов, лип, берез и осин. При своем падении они согнули и поломали молодые соседние деревья, которые, несмотря на свое уродство, продолжают расти и зеленеть, живописно искривясь набок, протянувшись по земле или скорчась в дугу.[13]
— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
Ещё что отравляет здешние прогулки, это нищие, которые не только пристают, но показывают свои раны и уродства, а это для меня очень тяжелое и неприятное впечатление.[14]
Рядом со стройной прекрасной перистой пальмой стоит уродливый банан. Рядом с деревом, плоды которого так ценятся, высится другое. К нему тоже приходит человек, но за тем, чтобы набрать текущий по древесине сок, обмакнуть в этот сок стрелы и сделать их смертоносными; это знаменитый упас, или анчар, о котором человечество сложило столько полуфантастичных легенд; упас, который воспет поэтами; упас, который фигурирует в каждом рассказе туземцев.
Кроме того, будучи в основной «головной», модернистская музыка — это чаще всего музыка уродливая. А музыка, я настаиваю на этом, несмотря ни на что, должна быть прекрасной. Не понимаю аргументации композиторов, пытающихся убедить меня в том, что музыка нашего времени должна быть уродливой, как выражение нашего уродливого века. Для чего выражать уродливые явления века? И что останется музыке, если лишить её красоты? Какую роль тогда должно выполнять искусство? Нет. Теории могут быть очень красивыми. Но художник должен сочинять музыку не по теориям. Он должен ощущать музыкально прекрасное в своём сердце, он должен глубоко прочувствовать то, что он сочиняет.[4]:141-142
— Морис Равель, из интервью американскому журналу «The Etude», 1926
Моя формула одежды: то, что не красиво на ветру, есть уродливо. Волошинский балахон и полынный веночек были хороши на ветру.
Как много прекрасных русских имён. Я вообще не понимаю, когда русские мать и отец дают сыну имя Эдуард, Рудольф, дочери Эмма, Эльвира. Зачем нашей Машеньке быть Эльвирой, а Пете Генрихом? Да это уродство и ничего больше![5]
— Нина Лашина (Покровская), «Дневник русской женщины», 1934
Я испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна. Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.
Я хочу самых простых, самых обыкновенных вещей. Я хочу порядка. Не моя вина, что порядок разрушен. Я хочу душевного покоя. Но душа, как взбаламученное помойное ведро — хвост селедки, дохлая крыса, обгрызки, окурки, то ныряя в мутную глубину, то показываясь на поверхность, несутся вперегонки. Я хочу чистого воздуха. Сладковатый тлен — дыхание мирового уродства — преследует меня, как страх.
Наши одинаковые, разные, глухонемые души — почуяли общую цель и — штопором, штопором — сквозь видимость и поверхность завинчиваются к ней. Наши отвратительные, несчастные, одинокие души соединились в одну и штопором, штопором сквозь мировое уродство, как умеют, продираются к Богу.
В <Гоголе> чувствуется всеми что-то неладное, уродство какое-то. Но это уродство и есть то, что отличает его от других, это и есть его «неладный» талант. Жемчужина — болезнь раковины, её уродство. Но только это уродство и драгоценно.[7]
Помню, как однажды пришел домой из школы, включил телик, а там были Джонни Роттен из Sex Pistols и Сьюзи Сью. Они так страшно матерились, что тот журналист, который провоцировал их в ходе интервью, потерял потом работу. Это было прекрасное время. Все вокруг тебя говорило: «Уродство — это красота, а то, чему тебя учили, — чушь».
Я, Санчо, и сам вижу, что некрасив, но я знаю также, что я и не урод, а чтобы хорошего человека можно было полюбить, ему достаточно быть только что не чудовищем, но зато он должен обладать теми свойствами души, которые я тебе сейчас перечислил.
Струльдбругов все ненавидят и презирают. <…>
Помимо обыкновенной уродливости, свойственной глубокой дряхлости, они с годами всё явственней становятся похожими на привидения, ужасный вид которых не поддаётся никакому описанию <…>.
...он склонен думать, что мы одарены не разумом, а какой-то особенной способностью, содействующей росту наших природных пороков, подобно тому как волнующийся поток, отражая уродливое тело, не только увеличивает его, но ещё более обезображивает.
...мой хозяин находил уродливым наш обычай давать самкам воспитание, отличное от воспитания самцов, исключая только ведение домашнего хозяйства; вследствие этого, по его справедливому замечанию, половина нашего населения годна только на то, чтобы рожать детей; доверять же заботу о наших детях таким никчёмным животным, значит, прибавил он, давать лишнее свидетельство нашей дикости.
Меня ничуть не раздражает вид судейского, карманного вора, полковника, шута, вельможи, игрока, политика, сводника, врача, лжесвидетеля, соблазнителя, стряпчего, предателя и им подобных; существование всех их в порядке вещей. Но когда я вижу кучу уродств и болезней как физических, так и духовных, да в придачу к ним ещё гордость, — терпение моё немедленно истощается; я никогда не способен буду понять, как такое животное и такой порок могут сочетаться.
Терновник жаловался Юпитеру, для чего дал он ему столь уродливый вид, на что Юпитер так ему ответствовал:
― Ты для терновника создан довольно хорошо. Баснь сия доказывает, что всякая тварь в своем роде совершенна. Человек не может жаловаться, для чего он не так создан, как ангел, ибо он для того и создан, чтоб быть человеком.[3]
— Денис Фонвизин, «О терновнике» (перевод басни Хольберга с немецкого), 1765
Нигде в мире мне не доводилось видеть таких неожиданных уловок, предназначенных для разжигания мужской похоти, как в Париже. Если проститутка потеряла передний зуб, или глаз, или ногу, она всё равно продолжает работать. В Америке она бы умерла с голоду. Там никто не соблазнился бы её уродством. В Париже — наоборот. Здесь отсутствующий зуб, гниющий нос или выпадающая матка, усугубляющие природное уродство женщины, рассматриваются как дополнительная изюминка, могущая возбудить интерес пресыщенного мужчины.
Никакое живое существо никогда не кажется самому себе уродливым, потому что оно, не размышляя, принимает себя таким, какое оно есть. Чем мы можем доказать, что человек доволен собой больше, чем насекомое или жаба?
— Да могут ли подобные уроды быть нравственными? — воскликнул Кордовир, и шкуру его передернуло от отвращения.
При ближайшем рассмотрении существа оказались ещё безобразнее; такое не приснилось бы и в самом страшном сне. Шарообразный нарост на их туловищах вполне мог сойти за голову, решил Кордовир, хотя подобных голов он не встречал за всю свою долгую жизнь. Но до чего ж уродлива эта голова! Привычно гладкую поверхность лица нарушал нелепо торчащий, как горный кряж посреди долины, бугор с двумя округлыми впадинами. Вдобавок по обе стороны головы — если она была таковой — виднелись ещё две выпуклости, а её нижнюю половину пересекал блеклый красноватый разрез. После небольших раздумий Кордовир решил, что это, должно быть, рот — особенно, если поднапрячь воображение.
Перечень их уродств был бы неполным, если не упомянуть ещё одно. В строении организма существ угадывалось наличие костей! Движения их конечностей не были похожи на плавные человеческие жесты; чужаки двигались так, словно были деревянными.
— Боже мой! — изумлённо раскрыл рот Джилриг, мужчина средних лет. — Нам следует убить их, избавив от мучений.
Но перед ним лежало неведомое страдающее существо, и он не мог его оставить без помощи. Поэтому Моуз приблизился к нему, опустился рядом на колени; на это создание было тяжко смотреть, однако в его уродстве таилось что-то притягательное — оно точно завораживало своей отталкивающей внешностью. И от него исходило ужасное, ни с чем не сравнимое зловоние.
Вырос будто бы на торфу великий и тёмный гриб. А с запада кривизна казалась горбом, уродством. С запада походила сосна на гигантскийколоворот, нацеленный в небо. В сухой год в июле над сосною прошла гроза. Торфяная туча навалилась на болота пухлым ржаным животом. Она ревела и тряслась, как студень. От ударов грома осыпалась голубика. Прямая молния угодила в сосну, спиралью обошла ствол, пропахала кору до древесины и нырнула в торф. От этой молнии за год высохла сосна, но долго ещё стояла над болотами...[15]
— Я выступаю <…> в качестве представителя галактических цивилизаций. Секс на земной манер им неизвестен. В этом отношении мы в Галактике являем собой нечто вроде урода, у которого лицо, так сказать, приросло к седалищу, только в глобальном масштабе. Размножение с самого начала должно протекать под контролем зрения, и так это повсюду и обстоит. Но в одном случае из двух триллионов эволюция путает направление входов и выходов тела. По единогласному заключению звёздных экспертов, как раз такое фатальное невезение выпало нам на долю. Детородный процесс разместился в отхожих местах организма. Земные виды были поставлены перед выбором: либо полюбить эти места, либо вымереть; и организмы, которые смерть предпочли паскудству, погибли все до единого. Осталось лишь то, что проявило готовность возлюбить канализационные тракты. Это наша трагедия, в которой мы неповинны, уродство астрономического масштаба.
Наверное, всё дело в том, что каждая ложь — это чья-то мечта. Настоящая ложь просто обязана быть красивой, тогда в неё обязательно поверят. Лишь правда способна позволить себе роскошь уродства.
Музыка — самое мимолетное, самое эфемерное искусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом в одно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, как музыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, которая тебя тронула, останется с тобой навсегда. Это экстракт красоты. Я думал, им можно лечить уродство души.
Аллеею уродливых берёз
Мы шли вблизи сурового забора,
Не заводя медлительного спора.
Аллеею уродливых берёз
Вдоль колеи, где влёкся грузный воз,
Боясь чего-то, шли мы слишком скоро.
Аллеею уродливых берёз
Был скучен путь вдоль тёмного забора.
Она мне постоянно говорила,
Что у неё жених, что он красавец
И что, мол, нет на свете человека
Такого некрасивого, как я.
И вдруг однажды очень удивлённо: ―
А знаешь? А ведь ты похож на тигра!
А я подумал: нужен только образ,
Чтоб увидать в уродстве красоту.[6]
Здесь в «Globo-Gym», мы понимаем что уродство и толстота — генетические расстройства, наподобие облысения или некрофилии, так что если Вы не недавидите себя достаточно чтобы что-то с этим поделать, то в этом лишь Ваша вина.
1 2 Турдиев С., Седых Р., Эрихман В. «Кактусы», издательство «Кайнар», Алма-Ата, 1974 год, 272 стр, издание второе, тираж 150 000.
↑ Энциклопедия мудрости / составитель Н. Я. Хоромин. — Киев: книгоиздательство «Пантеон» О. Михайловского, 1918. — (переизд.: Энциклопедия мысли. — М.: Русская книга, 1994.)
1 2 Фонвизин Д.И. Собрание сочинений в двух томах. — М. Л.: ГИХЛ, 1959 г.
1 2 Шнеерсон Г. Французская музыка ХХ века. — М.: Музыка, 1964.
1 2 Покровская Н. С.. Дневник русской женщины. Том 1. 1929-1945 гг. — М.: Культурно-просветительский центр «Преображение», 2011 г.
1 2 И. Сельвинский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Изд. второе. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
1 2 Надежда Тэффи. После юбилея. — М.: Звезда. — 1998 г. — № 3. — С. 178-184.
1 2 «Георгий Гурьянов — идеалист и конформист?!» // журнал «Красный». — 2004.
