Loading AI tools
| Николай Васильевич Гоголь | |
.jpg) | |
 Статья в Википедии | |
 Произведения в Викитеке | |
 Медиафайлы на Викискладе |
Никола́й Васи́льевич Го́голь (фамилия при рождении Яно́вский, с 1821 года — Го́голь-Яно́вский; 20 марта [1 апреля] 1809 года, Сорочинцы, Полтавская губерния — 21 февраля [4 марта] 1852 года, Москва) — выдающийся русский писатель-прозаик, драматург и публицист.
Из произведений
А женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чёртом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею. — «Вечер накануне Ивана Купала» |
 Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешень пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит; все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! — «Майская ночь, или Утопленница» |
Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. — «Страшная месть» |
Редкая птица долетит до середины Днепра! — «Страшная месть» |
Какого горя не уносит время? — «Старосветские помещики» |
Нет уз святее товарищества! — «Тарас Бульба» |
Так любить, как русская душа <…>… Нет, так любить никто не может! — «Тарас Бульба» |
— Есть еще порох в пороховницах? <…> |
Я тебя породил, я тебя и убью! — «Тарас Бульба» |
Но неизвестно будущее, и стоит оно пред человеком, подобно осеннему туману, поднявшемуся из болот. Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы, не распознавая в очи друг друга, голубка — не видя ястреба, ястреб — не видя голубки, и никто не знает, как далеко летает он от своей погибели. — «Тарас Бульба» |
Подымите мне веки: не вижу! — «Вий» |
Скучно на этом свете, господа! — «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» |
Ничего, ничего, молчание! — «Записки сумасшедшего» |
Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане... — «Записки сумасшедшего» |
На свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива, в третью минуту она становится ещё слабее и наконец незаметно сливается с обыкновенным положением души. — «Нос» |
Но что страннее, что непонятнее всего, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. <…> Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы. — «Нос» |
Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают. — «Нос» |
Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор. — «Ревизор» |
…Отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь. — «Ревизор» |
Я <…> беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. — «Ревизор» |
Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? — «Ревизор» |
Да благословит вас Бог, а я не виноват. — «Ревизор» |
Чему смеетесь? — Над собою смеетесь!.. — «Ревизор» |
Я тебя женю так, что и не услышишь. — «Женитьба» |
Словом, он уединился совершенно, принялся рассматривать Рим и сделался в этом отношении подобен иностранцу, который сначала бывает поражен мелочной, неблестящей его наружностью, испятнанными, тёмными домами, и с недоумением вопрошает, попадая из переулка в переулок: где же огромный древний Рим? — и потом уже узнает его, когда мало-помалу из тесных переулков начинает выдвигаться древний Рим, где тёмной аркой, где мраморным карнизом, вделанным в стену, где порфировой потемневшей колонной, где фронтоном посреди вонючего рыбного рынка, где целым портиком перед нестаринной церковью, и, наконец, далеко, там, где оканчивается вовсе живущий город, громадно воздымается он среди тысячелетних плющей, алоэ и открытых равнин необъятным Колизеем, триумфальными арками, останками необозримых цезарских дворцов, императорскими банями, храмами, гробницами, разнесёнными по полям; и уже не видит иноземец нынешних тесных его улиц и переулков, весь объятый древним миром: в памяти его восстают колоссальные образы цезарей; криками и плесками древней толпы поражается ухо… — «Рим», 1842 |
Майский день… именины сердца. — «Мёртвые души» |
Закон — я немею перед законом. — «Мёртвые души» |
Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. <…> Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья. — «Мёртвые души» |
Выражается сильно российский народ! — «Мёртвые души» |
О моя юность! о моя свежесть! — «Мёртвые души» |
Нынешний <…> юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости. Забирайте же с собою в путь <…> все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом! — «Мёртвые души» |
…Много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл созданья. — «Мёртвые души» |
…Сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы. — «Мёртвые души» |
…Чепуха, белиберда, сапоги всмятку! — «Мёртвые души» |
Русь! Русь! вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека <…>. — «Мёртвые души» |
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! — «Мёртвые души» |
Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? — «Мёртвые души» |
Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни <…>? — «Мёртвые души» |
Из статей
Никогда история мира не принимает такой важности и значительности, никогда не показывает она такого множества индивидуальных явлений, как в средние веки. Все события мира, приближаясь к этим векам, после долгой неподвижности, текут с усиленною быстротою, как в пучину, как в мятежный водоворот, и, закружившись в нем, перемешавшись, переродившись, выходят свежими волнами. В них совершилось великое преобразование всего мира; они составляют узел, связывающий мир древний с новым... — «О средних веках» |
Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ, набросивший свой характер и, можно сказать, колорит на всю Украину, сделавший чудо — превративший мирные славянские поколения в воинственные, известный под именем козаков, народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное разлитие двух магометанских народов, грозивших поглотить Европу. — «Взгляд на составление Малороссии» |
...Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. — «Несколько слов о Пушкине» |
...Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина. — «Несколько слов о Пушкине» |
Поэзия мыслей более доступна каждому, нежели поэзия звуков, или, лучше сказать, поэзия поэзии. — «О малороссийских песнях» |
Покаместь висящая архитектура только показывается в ложах, балконах <…> Но если целые этажи повиснут, если перекинутся смелые арки, если целые массы вместо тяжелых колонн очутятся на сквозных чугунных подпорах, если дом обвесится снизу доверху балконами с узорными перилами, и от них висящие чугунные украшения в тысячах разнообразных видов облекут его своею легкою сетью, и он будет глядеть сквозь них, как сквозь прозрачный вуаль, когда эти чугунные сквозные украшения, обвитые около круглой, прекрасной башни, полетят вместе с нею на небо, ― какую легкость, какую эстетическую воздушность приобретут тогда дома наши. — «Об архитектуре нынешнего времени» |
…В моей пиесе <…> было одно честное, благородное лицо <…>. Это честное, благородное лицо был — смех. — «Театральный разъезд после представления новой комедии» (1842) |
Обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Театр ничуть не безделица <…>. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Словом — везде, куды ни обращусь, вижу, что виноват применитель... — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Нужно проездиться по России. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Подвиг на подвиге предстоит вам на всяком шагу, и вы этого не видите! Очнитесь! Куриная слепота на глазах ваших! Не залучить вам любви к себе в душу. Не полюбить вам людей по тех пор, пока не послужите им. Какой слуга может привязаться к своему господину, который от него вдали и на которого ещё не поработал он лично? Потому и любимо так сильно дитя матерью, что она долго его носила в себе, всё употребила на него и вся из-за него выстрадалась. Очнитесь! Монастырь ваш — Россия! — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Душа жены – хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы; она есть сила, удерживающая его на прямой дороге, и проводник, возвращающий его с кривой на прямую; и наоборот, душа жены может быть его злом и погубить его навеки. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Слышно страшное в судьбе наших поэтов. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
...Все люди — братья той же семьи, и всякому человеку имя брат, а не какое-либо другое. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Только и есть для нас возможна одна пропаганда - жизнь наша. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затемняет и мутит его. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть. Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся в нас все другие способности. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями. Его имели в себе только те люди, которые не пренебрегли своим внутренним воспитанием. — «Выбранные места из переписки с друзьями» |
Я никогда не писал портрета, в смысле простой копии. Я создавал портрет, но создавал его вследствие соображенья, а не воображенья. Чем более вещей принимал я в соображенье, тем у меня верней выходило созданье. — «Авторская исповедь» |
И прежде и теперь мне казалось, что русский гражданин должен знать дела Европы. Но я был убежден всегда, что если, при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду свои русские начала, то знанья эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли, наместо того чтобы сосредоточить и собрать их. И прежде и теперь я был уверен в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу и что только с помощью этого знанья можно почувствовать, что именно следует нам брать и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит. Мне казалось всегда, что, прежде чем вводить что-либо новое, нужно не как-нибудь, но в корне узнать старое; иначе примененье самого благодетельнейшего в науке открытия не будет успешно. — «Авторская исповедь» |
Из писем
...Часто в часы задумчивости, когда другим казался я печальным, когда они видели или хотели видеть во мне признаки сентиментальной мечтательности, я разгадывал науку весёлой, счастливой жизни, удивлялся как люди, жадные счастья, немедленно убегают его, встретясь с ним. |
Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу. <...> Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном. На юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастие, более всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага. — Письмо П. П. Косяровскому 3 октября 1827 г. |
Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно. — Письмо М. И. Гоголь 1 марта 1828 г. |
Петербург вовсе не похож на прочие столицы европейские или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в свою очередь обыностранились и сделались ни тем ни другим. Тишина в нем необыкновенная, никакой дух не блестит в народе, всё служащие да должностные, все толкуют о своих департаментах да коллегиях, всё подавлено, всё погрязло в бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их. Забавна очень встреча с ними на проспектах, тротуарах; они до того бывают заняты мыслями, что поровнявшись с кем-нибудь из них слышишь, как он бранится и разговаривает сам с собою, иной приправляет телодвижениями и размашками рук. — Письмо М. И. Гоголь 30 апреля 1829 г. |
Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фиркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило. Я к фактору, и он после некоторых ловких уклонений наконец сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни. — Письмо А. С. Пушкину 21 августа 1831 г. О печатании «Вечеров на хуторе близ Диканьки». |
Моя радость, жизнь моя! песни! как я вас люблю! Что все черствые летописи, в которых я теперь роюсь, пред этими звонкими, живыми летописями! — Письмо М. А. Максимовичу 9 ноября 1833 г. |
Ну, как ты доехал? Что̀ и как нашел всё? Посылаю тебе нос. Да если ваш журнал не выйдет, пришли мне его назад. Обо<...>лись вы с вашим журналом. Вот уже 18 число, а нет и духа. Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что нос не может быть в Казанской церкве, то пожалуй можно его перевести в католическую. Впрочем я не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума. — Кланяйся всем нашим. — Гоголь Н. В. - Погодину М. П., 18 марта 1835 г. |
Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины — и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия. — Письмо М. С. Щепкину 29 апреля 1836 г. О реакции общества на пьесу «Ревизор». |
И хотя мысли мои, моё имя, мои труды будут принадлежать России, но сам я, но бренный состав мой будет удалён от неё. — Письмо В. А. Жуковскому, 28 июня 1836, Гамбург |
Европа поразит с первого разу, когда въедешь в ворота, в первый город. Живописные домики, которые то под ногами, то над головою, синие горы, развесистые липы, плющ, устилающие вместе с виноградом стены и ограды, всё это хорошо, и нравится, и ново, потому что всё пространство Руси нашей не имеет этого, но после, как увидишь далее то же да то же, привыкнешь и позабудешь, что это хорошо. — Письмо Н. Я. Прокоповичу 27 сентября 1836 г., Женева. |
...Я принялся за «Мертвых душ», которых было начал в Петербурге. Всё начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись. <...> Если совершу это творение так, как нуж<но> его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем! Это будет первая моя порядочная вещь, вещь, которая вынесет мое имя. |
Если бы вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — всё это мне снилось. Я проснулся опять на родине... — Письмо В. А. Жуковскому. 30 октября 1837, Рим. |
Насчет моих чувств и мыслей об этом, вы правы, что спорили с другими, что я не переменю обрядов своей религии. Это совершенно справедливо. Потому что как религия наша, так и католическая совершенно одно и то же, и потому совершенно нет надобности переменять одну на другую. Та и другая истинна. Та и другая признают одного и того же Спасителя нашего, одну и ту же божественную мудрость... — Письмо М. И. Гоголь 22 декабря 1837, Рим. |
 ...В одном только Риме молятся, в других местах показывают только вид, что молятся. ...И когда я увидел наконец во второй раз Рим, о, как он мне показался лучше прежнего! Мне казалось, что будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли. Но нет, это всё не то, не свою родину, но родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня, прежде чем я родился на свет. |
Не житье на Руси людям прекрасным. Одни только свиньи там живущи. — Письмо М. П. Погодину 5 мая 1839 г. |
Есть у русского человека враг, непримиримый, опасный враг, не будь которого, он был бы исполином. Враг этот — лень, или, лучше сказать, болезненное усыпление, одолевающее русского. Много мыслей, не сопровождаемых воплощением, уже у нас погибло бесплодно. Помните вечно, что всякая втуне потраченная минута здесь неумолимо спросится там, и лучше не родиться, чем побледнеть перед этим страшным упреком. — Письмо К. С. Аксакову, март 1841, Рим |
Притом уже в самой природе моей заключена способность только тогда представлять себе живо мир, когда я удалился от него. Вот почему о России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде. — Письмо П. А. Плетневу 17 марта 1842 г. |
Разве всё, что отрывается от земли и земного, не есть уже Христос, разве в любви, сколько-нибудь отделившейся от чувственной любви, уже не слышится мелькнувший край божественной одежды Христа? И сие высокое стремление, которым стремятся прекрасные души одна к другой, влюбленные в одни свои божественные качества, а не земные, не есть ли уже стремление ко Христу? «Где вас двое, там есть церковь моя». Или никто не слышит сих божественных слов? Только любовь, рожденная землей и привязанная к земле, только чувственная любовь, привязанная к образам человека, к лицу, к видимому, стоящему перед нами человеку, та любовь только не зрит Христа. Зато она временна, подвержена страшным несчастьям и утратам. И да молится вечно человек, чтобы спасли его небесные силы от сей ложной, превратной любви! Но любовь душ — это вечная любовь. Тут нет утраты, нет разлуки, нет несчастий, нет смерти. Прекрасный образ, встреченный на земле, тут утверждается вечно; всё, что на земле умирает, то живет здесь вечно, то воскрешается ею, сей любовью, в ней же, в любви, и она бесконечна, как бесконечно небесное блаженство. — Письмо С. Т. Аксакову, 18/6 августа 1842 г., Гастейн. |
...Сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве. — Письмо А. О. Смирновой 24 декабря 1844 г., Франкфурт. |
...У меня никогда не было денег в то время, когда я об них думал. Деньги, как тень или красавица, бегут за нами только тогда, когда мы бежим от них. Кто слишком занят трудом своим, того не может смутить мысль о деньгах, хотя бы даже и на завтрашний день их у него недоставало. — Письмо А. А. Иванову 9 января 1845 г., Франкфурт. |
...Назначение женщины — быть истинною помощницей мужа в трудах его... — Письмо А. О. Смирновой 28 июля 1845 г., Карлсбад. |
..Я пришел ко Христу скорее протестантским, чем католическим путем. Анализ над душой человека таким образом, каким его не производят другие люди, был причиной того, что я встретился со Христом, изумясь в нем прежде мудрости человеческой и неслыханному дотоле знанью души, а потом уже поклонясь божеству его. Экзальтации у меня нет, скорей арифметический расчет; складываю просто, не горячась и не торопясь, цифры, и выходят сами собою суммы. На теориях у меня также ничего не основывается, потому что я ничего не читаю, кроме статистических всякого роду документов о России да собственной внутренней книги. — Письмо С. П. Шевыреву 11 февраля 1847 г., Неаполь. |
Появленье книги моей разразилось точно в виде какой-то оплеухи: оплеуха публике, оплеуха друзьям моим и, наконец, еще сильнейшая оплеуха мне самому. — Письмо В. А. Жуковскому, 6 марта 1847 г., Неаполь. |
Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России, этого я покуда еще не могу сам понять. Восточные, западные и нейтральные — все огорчились. Это правда, я имел в виду небольшой щелчок каждому из них, считая это нужным, испытавши надобность его на собственной своей коже (всем нам нужно побольше смирения), но я не думал, чтоб щелчок мой вышел так грубо неловок и так оскорбителен. Я думал, что мне великодушно простят и что в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора. — Первое письмо Гоголя В. Г. Белинскому (20 июня 1847 г.), отзыв на рецензию Белинского о «Выбранных местах из переписки с друзьями». |
<С чего начать мой> ответ на ваше письмо[2]? <Начну его с ваших же слов>: «Опомнитесь, вы стоите <на краю> бездны!» Как [далеко] вы сбились с прямого пути, в каком вывороченном виде стали перед вами вещи! В каком грубом, невежественном смысле приняли вы мою книгу! Как вы её истолковали! О, да внесут святые силы мир в вашу страждущую, измученную душ<у!...> |
Слава Богу, отчаянью я не предавался даже и в минуты, несравненно более тяжкие. Я слишком уверен в том, что Тот, кто распоряжается делами мира, им созданного, несравненно умнее всех нас и знает, что делать, а потому ни в каком случае упасть духом не могу без его воли. — Письмо П. В. Анненкову 31 августа 1847 г., Остенде. |
Все мы ищем того же: всякий из мыслящих ныне людей, если только он благороден душой и возвышен чувствами, уже ищет законной желанной середины, уничтоженья лжи и преувеличенностей во всём и снятья грубой коры, грубых толкований, в которые способен человек облекать самые великие и с тем вместе простые истины. Но все мы стремимся к тому различными дорогами, смотря по разнообразию данных нам способностей и свойств, в нас работающих. Один стремится к тому путем религии и самопознанья внутреннего, другой — путем изысканий исторических и опыта (над другими), третий — путем наук естествознательных, четвертый — путем поэтического постигновенья и орлиного соображенья вещей, не обхватываемых взглядом простого человека, словом — разными путями, смотря по большему или меньшему в себе развитию преобладательно в нем заключенной способности. — Письмо П. В. Анненкову 7 сентября 1847 г., Остенде. |
Искусство есть примирение с жизнью. |
Всё, что ни есть в мире, так ниже того, что творится в уединенной келье художника, что я сам не гляжу ни на что, и мир кажется вовсе не для меня. Я даже и не слышу его шума. — Письмо А. А. Иванову, вторая половина 1851 г., Москва. |
..Самая характеристическая черта таланта Гоголя — оригинальность и самобытность, отличающие его от всех русских писателей. | |
| — Виссарион Белинский, «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (1848) |
| — Т. Г. Шевченко |
 Гоголя нет!.. Грустно и тяжело! Нет великого художника, и нет великого создания, им недоконченного. С именем Гоголя, с его великим поэтическим трудом связывались все надежды, всё будущее нашей литературы. Теперь исчезли её надежды, а может быть, и всё её будущее, вместе с потерею величайшего русского писателя, величайшего и вместе, кажется, последнего русского художника. Пусто стало в русской литературе, ей больше уже нечего ждать. Так грустно становится при этой горькой мысли, что ещё невозможен стройный и последовательный отчет о заключившем, — да, заключившем! — уже свою деятельность гениальном писателе. ...Великий талант свой принял Гоголь как долг, наложенный на него свыше, который обязан он нести в течение всей своей жизни. Строго понял он призвание художника; не улыбаясь сам, производил он своими сочинениями смех, полный художественного наслаждения. Известно его слово, где так высказал он себя, когда сказал: «И долго ещё определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадную несущуюся жизнь, озирать её сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слёзы». Весь обращённый к Богу, всегда трудился он внутренно и часто говорил, что жизнь не веселье, не удовольствие, но и труд, и подвиг. А стоит только не бежать духовного труда, — он явится, великий и бесконечный. — Вспомним, что так строг, так чист и так важен был поэт, произведения которого, по невежественному мнению некоторых, только грязны и непристойны и, по впечатлению многих, только смешны. | |
| — Константин Аксаков |
Гоголь шутил так забавно над будущим нашим утренним обедом, что мы с громким смехом взошли на лестницу известной гостиницы, а Гоголь сейчас заказал нам дюжину котлет с тем, чтоб других блюд не спрашивать. Через полчаса были готовы котлеты, и одна их наружность и запах возбудили сильный аппетит в проголодавшихся путешественниках. Котлеты были точно необыкновенно вкусны, но вдруг (кажется, первая Вера) мы все перестали жевать, а начали вытаскивать из своих ртов довольно длинные белокурые волосы. Картина была очень забавная, а шутки Гоголя придали столько комического этому приключению, что несколько минут мы только хохотали, как безумные. Успокоившись, принялись мы рассматривать свои котлеты, и что же оказалось? В каждой из них мы нашли по нескольку десятков таких же длинных белокурых волос! Как они туда попали, я и теперь не понимаю. Предположения Гоголя были одно другого смешнее. Между прочим он говорил с своим неподражаемым малороссийским юмором, что верно повар был пьян и не выспался, что его разбудили и что он с досады рвал на себе волосы, когда готовил котлеты; а может быть, он и не пьян и очень добрый человек, а был болен недавно лихорадкой, отчего у него лезли волосы, которые и падали на кушанье, когда он приготовлял его, потряхивая своими белокурыми кудрями. Мы послали для объяснения за половым, а Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: «Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда притти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Куриные перушки или пух, и проч., и проч.» В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, многое даже теми же самыми словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления, и я боялся, чтобы Вере не сделалось дурно. Наконец припадок смеха прошел. Вера попросила себе разогреть бульону; а мы трое, вытаскав предварительно все волосы, принялись мужественно за котлеты.[5] | |
| — Сергей Аксаков, «История моего знакомства с Гоголем» (вступление), 1850-е |
Мы вошли в детскую, где у письменного стола сидел наставник с учеником и указывал ему на изображения разных животных, подражая при том их блеянию, мычанию, хрюканью и т. д. «Вот это, душенька, баран, понимаешь ли? баран, ― бе, бе… Вот это корова, знаешь, корова, му, му». При этом учитель с каким-то особым оригинальным наслаждением упражнялся в звукоподражаниях. Признаюсь, мне грустно было глядеть на подобную сцену, на такую жалкую долю человека, принужденного из-за куска хлеба согласиться на подобное занятие. Я поспешил выйти из комнаты, едва расслыхав слова тетки, представлявшей мне учителя и назвавшей мне его по имени Николай Васильевич Гоголь.[6] | |
| — Владимир Соллогуб, «Первая встреча с Гоголем», 1865 |
У покойницы моей бабушки, как у всех тогдашних старушек, жили постоянно бедные дворянки, компанионки, приживалки. Им-то по вечерам читал Гоголь свои первые произведения. Вскоре после странного знакомства я шел однажды по коридору и услышал, что кто-то читает в ближней комнате. Я вошел из любопытства и нашел Гоголя посреди дамского домашнего ареопага. Александра Николаевна вязала чулок, Анна Антоновна хлопала глазами, Анна Николаевна по обыкновению оправляла напомаженные виски. Их было еще две или три, если не ошибаюсь. Перед ними сидел Гоголь и читал про украинскую ночь. «Знаете ли вы украинскую ночь? Нет, вы не знаете украинской ночи!» Кто не слыхал читавшего Гоголя, тот не знает вполне его произведений. Он придавал им особый колорит своим спокойствием, своим произношением, неуловимыми оттенками насмешливости и комизма, дрожавшими в его голосе и быстро пробегавшими по его оригинальному остроносому лицу, в то время как серые маленькие его глаза добродушно улыбались и он встряхивал всегда падавшими ему на лоб волосами. Описывая украинскую ночь, он как будто переливал в душу впечатления летней свежести, синей, усеянной звёздами, выси, благоухания, душевного простора.[6] | |
| — Владимир Соллогуб, «Первая встреча с Гоголем», 1865 |
Карамзины жили тогда в Царском Селе, у них я часто видал Жуковского, который сказал мне, что уже познакомился с Гоголем и думает, как бы освободить его от настоящего места. Пушкина я встретил в Царскосельском парке. Он только что женился и гулял под ручку с женой, первой европейской красавицей, как говорил он мне после. Он представил меня тут жене и на вопрос мой, знает ли он Гоголя, отвечал, что еще не знает, но слышал о нем и желает с ним познакомиться. После незабвенного для меня чтения я, разумеется, сблизился с Гоголем и находился с того времени постоянно с ним в самых дружелюбных отношениях, но никогда не припоминал он о нашем первом знакомстве: видно было, что, несмотря на всю его душевную простоту (отпечаток возвышенной природы), он несколько совестился своего прежнего звания толкователя картинок. [6] | |
| — Владимир Соллогуб, «Первая встреча с Гоголем», 1865 |
Тетушка сидела у себя с детьми в глубоком трауре, с плёрезами, по случаю недавней кончины ее матери. Докладывают про Гоголя. «Просите». Входит Гоголь с постной физиономией. Как обыкновенно бывает в подобных случаях, разговор начался о бренности всего мирского. Должно быть, это надоело Гоголю: тогда он был еще весел и в полном порыве своего юмористического вдохновения. Вдруг он начинает предлинную и преплачевную историю про какого-то малороссийского помещика, у которого умирал единственный обожаемый сын. Старик измучился, не отходил от больного ни днем, ни ночью по целым неделям, наконец утомился совершенно и пошел прилечь в соседнюю комнату, отдав приказание, чтоб его тотчас разбудили, если больному сделается хуже. Не успел он заснуть, как человек бежит. «Пожалуйте!» ― «Что, неужели хуже?» ― «Какой хуже! Скончался совсем!» При этой развязке все лица слушавших со вниманием рассказ вытянулись, раздались вздохи, общий возглас и вопрос: «Ах, боже мой! Ну что же бедный отец?» ― «Да что ж ему делать, ― продолжал хладнокровно Гоголь, ― растопырил руки, пожал плечами, покачал головой, да и свистнул: фю, фю». Громкий хохот детей заключил анекдот, а тетушка, с полным на то правом, рассердилась на эту шутку, действительно, в минуту общей печали, весьма неуместную. [6] | |
| — Владимир Соллогуб, «Первая встреча с Гоголем», 1865 |
| — Антон Чехов |
...Холодность, с какою публика отнеслась к «Одиссее» Жуковского, возмущала его, казалась ему признаком отсутствия вкуса, умственного бессилия общества, и он находил, что ему нечего торопиться с окончанием «Мёртвых душ», так как современные ему люди не годятся в читатели, не способны ни к чему художественному и спокойному. «Никакие рецензии не в силах засадить нынешнее поколение, обмороченное политическими брожениями, за чтение светлое и успокаивающее душу». Лето 1849 года Гоголь провёл у Смирновой, сначала в деревне, затем в Калуге, где Н.М. Смирнов был губернатором. Там он в первый раз прочёл несколько глав из второго тома «Мёртвых душ». Первые две главы были совершенно отделаны и являлись совсем не в том виде, в каком мы читаем их теперь. Александра Осиповна помнила, что первая глава начиналась торжественным лирическим вступлением, вроде той страницы, какою заканчивается первый том; далее её поразило необыкновенно живое описание чувств Тентетникова после согласия генерала на его брак с Уленькой, а в последующих семи главах, ещё требовавших, по словам Гоголя, значительной переработки, ей понравился роман светской красавицы, которая провела молодость при дворе, скучает в провинции и влюбляется в Платонова, также скучающего от ничегонеделанья. | |
| — Александра Анненская |
Известен взгляд, по которому вся наша новейшая литература исходит из Гоголя; было бы правильнее сказать, что она вся в своём целом явилась отрицанием Гоголя, борьбою против него. | |
| — Василий Розанов, «Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского» |
Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя: и в 62 года думаю: «Ты победил, ужасный хохол». Нет, он увидел русскую душеньку в ее «преисподнем содержании».[9] | |
| — Василий Розанов |
Смех Мефисто, гордость Каина, сила Прометея, мудрость Люцифера, свобода сверхчеловека — вот различные в веках и народах «великолепные костюмы», маски этого вечного подражателя, приживальщика, обезьяны Бога. Гоголь, первый, увидел чёрта без маски, увидел подлинное лицо его, страшное не своей необычайностью, а обыкновенностью, пошлостью; | |
| — Дмитрий Мережковский, «Гоголь. Творчество, жизнь и религия», 1906 |
«Когда его раздевали и сажали в ванну, он сильно стонал, кричал, говорил, что это делают напрасно. Когда ставили пиявки, он повторял: „Не надо!“ Потом, когда они уже были поставлены, твердил: „Снимите пиявки, поднимите от рта пиявки!“ Его руку держали с силою, чтобы он их не касался». | |
| — Дмитрий Мережковский, «Гоголь. Творчество, жизнь и религия», 1906 |
Гоголь умер, сломленный отчаяньем живописца, потерявшего из виду недописанный им, но ставший ему ненавистным портрет, ― портрет, который казался ему грешным, ибо вместо того, чтобы являться лишь материалом, лишь этюдом для картины, где блеск красоты добра должен был эстетически торжествовать над чернотой порока, ― этому пороку пришлось одному, шатаясь по миру, оправдывать безрадостное своё существование.[10] | |
| — Иннокентий Анненский, «Книга отражений», 1906 |
Что же поведал нам Гоголь о России? Прежде всего она для него — синоним чего-то необъятного, беспредельного, «неизмеримая русская земля». Но беспредельное — не содержание, а форма национального существования. Чтобы найти Россию, надо преодолеть пространство, наполнить творческой деятельностью её безграничный простор. В поэзии Гоголя мы находим человека в борьбе с пространством. В этом — основная её стихия, глубоко национальный её источник. <...> | |
| — Евгений Трубецкой, из статьи «Гоголь и Россия» |
Где есть смелее сравнения, где художественная правда невероятней? Бедные символисты: еще доселе упрекает их критика за «голубые звуки»: но найдите мне у Верлёна, Рембо, Бодлера образы, которые были бы столь невероятны по своей смелости, как у Гоголя. Нет, вы не найдете их: а между тем Гоголя читают и не видят, не видят доселе, что нет в словаре у нас слова, чтобы назвать Гоголя; нет у нас способов измерить все возможности, им исчерпанные: мы еще не знаем, что такое Гоголь; и хотя не видим мы его подлинного, все же творчество Гоголя, хотя и суженное нашей убогой восприимчивостью, ближе нам всех писателей русских XIX столетия. Что за слог! Глаза у него с пением вторгаются в душу, а то вытягиваются клещами, волосы развеваются в бледно-серый туман, вода ― в серую пыль; а то вода становится стеклянной рубашкой, отороченной волчьей шерстью ― сиянием.[12] | |
| — Андрей Белый, «Гоголь» (1909) |
Весь размах лирики, данный ритмами, от которых себя отвлекает в прозе Пушкин, вложил Гоголь в прозу, заставляя вздрагивать, как струны, вытянутые свои строки, дающие звук ассонансов и аллитераций. До него попытки в этом роде не увенчивались успехом: лирика Карамзина охладела для нас; Марлинский нам и вовсе не нужен. Гоголь же и волнует, и удивляет нас через сто лет; и это есть факт им осуществленной победы, граничащей с революцией нашей словесности. | |
| — Андрей Белый, «Мастерство Гоголя» (1934) |
Гоголем нельзя начитаться. Даже трудно представить себе человека, который прочел его один раз и более к нему бы не возвращался.[14] | |
| — Ираклий Андроников, «Одна страница» (1952) |
Диапазон Гоголя был безграничен. Не только смех, но и жуткая фантастика «Страшной мести» и «Вечера накануне Ивана Купалы», и героическая патетика, патриотическая торжественность «Тараса Бульбы», и поэтическая певучесть «Майской ночи», и глубокая взволнованность «Портрета», и гротескность «Носа» — одного из самых фантастических и самых реалистических произведений мировой литературы, и безграничная жалость к бедному человеку, так сильно проявившаяся в «Шинели» и нашедшая свое продолжение и в ранних (да и не только ранних) произведениях Достоевского, и в творчестве Тургенева, Лескова, Глеба Успенского, Гаршина, Чехова. | |
| — Максим Рыльский[15] |
Я ненавижу морализаторский пафос Гоголя, меня приводит в уныние и недоумение его абсолютная беспомощность в изображении девушек, мне отвратителен его религиозный фанатизм. Способность к словотворчеству не может служить настоящей связью между авторами, это всего лишь гирлянды и мишура. Его возмутили бы мои романы, он заклеймил бы бесхитростный, весьма поверхностный очерк его жизни, который я написал двадцать пять лет назад. Гораздо успешнее, потому что основана на более глубоком изучении, написана биография Чернышевского (в романе „Дар”), чьи работы мне представляются смехотворными, но чья судьба задела меня за живое гораздо сильнее, чем судьба Гоголя. | |
| — Владимир Набоков, 1969[16] |
В глазах западного читателя двумя столпами русской литературы являются Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой; в глазах российского читателя оба они находятся в тени невысокого роста человека с длинным носом, птичьим взглядом и саркастической улыбкой. Этот человек является, возможно, самым экстраординарным, гением-самородком, которого когда-либо знал мир. Среди писателей своего времени он предстает как уникальный феномен, который, очень быстро избавившись от влияния других, увлекает своих почитателей в мир фантасмагорий, в котором сосуществуют смешное и ужасное.[17] — Послесловие | |
| — Анри Труайя, «Гоголь» (1971) |
- ↑ Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. VIII. – Изд-во АН СССР, 1952. – С. 483.
- ↑ Знаменитое письмо Белинского Гоголю 15 июля 1847 г., Зальцбрунн.
- ↑ Письмо В. Н. Репниной, 7 марта 1850 г.
- ↑ Аксаков К.С. «На смерть Гоголя» (1852 г.), Пути русской прозы XIX века. Ленинград, 1976 г., стр.16-29
- ↑ С. Т. Аксаков в сборнике: Литературные мемуары. Гоголь в воспоминаниях современников. Под общей редакцией: Н. Л. Бродского, Ф. В. Гладкова, Ф. М. Головченко, Н. К. Гудзия. — М.: Государственное Издательство Художественной Литературы, 1952 г.
- 1 2 3 4 Владимир Соллогуб в сборнике: Гоголь в воспоминаниях современников. — М.: Художественная литература, 1952 г.
- ↑ Письмо А. С. Суворину, начало мая 1889 г.
- ↑ Анненская А.Н. Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность. Биографическая библиотека Флорентия Павленкова. Москва, 1895 г.
- ↑ Письмо П. Б. Струве, февраль 1918 г., Сергиев Посад.
- ↑ Серия «Литературные памятники». И. Ф. Анненский. Книги отражений. — Москва, «Наука», 1979 г.
- ↑ Евгений Трубецкой. «Два зверя. Статьи 1906-1919 гг.» 2010 г. ISBN 978-5-9989-10371
- ↑ А.Белый. «Луг зелёный». Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2-х томах. Том 1. — М.: Искусство, 1994 г.
- ↑ Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М.; Л.: Гос. изд-во художеств. лит-ры, 1934. С. 5, 9, 38.
- ↑ Андроников И. Л. Избранные произведения. Т. 2. М., 1975.
- ↑ Рильський М. Повне зібрання творів: у 20 т. К., 1955. Т. 3. С. 227.
- ↑ https://gorky.media/context/nabokov-hate-machine/
- ↑ Труайя А. Николай Гоголь. М.: Эксмо, 2004. С. 634.
Wikiwand in your browser!
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
