Генри Миллер

Генри Миллер

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

В Викицитатнике есть статьи о других людях с фамилией Миллер.

Ге́нри Ва́лентайн Ми́ллер (англ. Henry Valentine Miller; 26 декабря 1891 — 7 июня 1980) — американский писатель и художник. Наиболее известен романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога».

Цитаты

Я дохожу до перекрёстка, и реальная улица раскручивается передо мною, подобно карте, полная навесов и эмблем винодельческих заводов. От полуденной жары по лощёной поверхности карты бегут трещины. Улицы выгибаются и щёлкают зубами. Там, где ржавая звезда отмечает границу прошлого, поднимается частокол острых, треугольных зданий с чёрными провалами ртов и обломками зубов. — «В ночную жизнь…»; перевод: В. Г. Минушин, Н. Пальцев, 1995

— «Чёрная весна» (Black Spring), 1936

	… ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК — ТОТ, КТО УКРОЩАЕТ РОМАНТИКА В СЕБЕ САМОМ. — «Бурлеск» (вариант трюизма)
	— там же

	… окрестности Площади Клиши на Монмартре. Оттуда в сторону Обервилье тянется нескончаемая череда кафе, ресторанчиков, театриков, кинозалов, галантерейных лавок, отелей и борделей. Это парижский Бродвей <…>. Однако Бродвей подгоняет, ослепляет, ошеломляет, он не даёт прохожему возможности остановиться, присесть, перевести дух. Монмартр же расслаблен, замедлен, потерт по всем швам, он как бы не обращает на вас внимания; в нём не столько явного блеска, сколько тайного соблазна; он не сверкает огнём, а тлеет невидимым пламенем. Бродвей может заинтриговать, озадачить, подчас поразить, но в нём нет горения, нет внутреннего накала; он весь — ярко расцвеченная витрина с гипсовыми манекенами, картина райского блаженства для рекламных агентов. Монмартр тускл, приземлён, беспризорен, откровенно порочен, продажен, вульгарен. Он скорее отталкивающ, нежели привлекателен, но, как и сам порок, заразительно отталкивающ. Он — прибежище населённых почти без исключения проститутками, сутенёрами, ворами и шулерами маленьких баров, которые, даже если вы прекрасно осведомлены об их существовании, в назначенный срок втянут вас внутрь хищными щупальцами, чтобы сделать вас своей очередной жертвой. — перевод: Н. Пальцев, 1995
	… towards the Place Clichy in Montmartre. From Clichy to Aubervilliers there is a long string of cafés, restaurants, theatres, cinemas, haberdashers, hotels and bordels. It is the Broadway of Paris <…>. Broadway is fast, dizzying, dazzling, and no place to sit down. Montmartre is sluggish, lazy, indifferent, somewhat shabby and seedy-looking, not glamorous so much as seductive, not scintillating but glowing with a smouldering flame. Broadway looks exciting, even magical at times, but there is no fire, no heat—it is a brilliantly illuminated asbestos display, the paradise of advertising agents. Montmartre is worn, faded, derelict, nakedly vicious, mercenary, vulgar. It is, if anything, repellent rather than attractive, but insidiously repellent, like vice itself. There are little bars filled almost exclusively with whores, pimps, thugs and gamblers, which, no matter if you pass them up a thousand times, finally suck you in and claim you as a victim.
	— «Тихие дни в Клиши» (Quiet Days in Clichy), 1940, 1956

	Я совершенно убеждён, что когда-нибудь всё искусство исчезнет. Но художник останется, а жизнь будет не «областью искусства», но самим искусством, решительно и навсегда заместив собой то, что к искусству относится. — перевод: А. М. Зверев, 1991
	— «Размышления о писательстве» (Reflections on Writing), 1941

	Соседи утверждали, что [мать] меня любила. <…> Я никогда не видел от неё материнского тепла. <…> Я даже не знал, что это принято, пока не побывал однажды у своего школьного приятеля. <…> Конечно, все эти тупые немцы в нашем квартале знали только железную дисциплину[1], это были действительно чёрствые люди. — Детство
	The neighbors said she loved me. <…> I never felt any warmth from her. <…> I didn't know mothers did that till one day I visited a friend at his home. <…> Of course, in that stupid German neighbourhood, they were great disciplinarians, really brutal people.
	— «Моя жизнь и эпоха» (My Life and Times), 1971

	Родившись в Бруклине, в семье, не имеющей ни малейшего отношения к искусству, мне было негде встретить творческую личность. Я жаждал встречи с каким-нибудь образованным человеком. Для меня стать писателем было всё равно что сказать: «Я собираюсь стать святым, мучеником, Богом». Это было так же трудно, так же головокружительно, так же маловероятно. — перевод: З. Артемова, 1995
	начало: Being born in Brooklyn of parents who…
	— там же

[В тридцать пять лет, когда я был женат уже второй раз, но так нищ, что пришлось разойтись с женой, чтобы вернуться к родителям и таким образом жить, не платя за квартиру, мать говорила мне]: «Если кто-нибудь придёт — соседи или знакомые, — убери машинку и спрячься в стенном шкафу. Не надо, чтобы они знали, что ты здесь».[1] <…> Иногда приходилось стоять там по часу, а то и по два, потому что мать не желала, чтобы кто-либо узнал, что её сын писательствовал.

конец цитаты: There were times when I'd stay shut in there for an hour, sometimes two, because my mother didn't want anyone to know that her son was writing.[2]

Я потому уделяю так много внимания аморальному, порочному, безобразному, жестокому, что хочу, чтобы другие знали, что и в этом есть ценность, знали, что всё это так же — если не более — важно, как и хорошее. <…> Мне нужно было очистить свой организм от яда. Я выплеснул его в свои книги и, как это ни странно, оказал оздоровляющее воздействие на читателей, точно сделал им прививку, и у них выработалось что-то вроде иммунитета.[1]

One reason why I have stressed so much the immoral, the wicked, the ugly, the cruel in my work is because I wanted others to know how valuable these are, how equally if not more important than the good things. <…> I was getting the poison out of my system. Curiously enough, this poison had a tonic effect for others. It was as if I had given them some type of immunity.[3]

Нью-Йорк и обратно

Aller Retour New York, 1935; перевод: Ю. Моисеенко, 2004

	… сюрреализм — это когда ты помочишься в пивную кружку товарища, а тот её по ошибке залпом осушит.
	… Surréalisme is when you piss in your friend’s beer and he drinks it by mistake.

	… весь наш дурацкий мир становится всё больше похож на сплошную Америку. Заразу трудно остановить.
	… the whole fucking world is going a hundred percent American. It’s a disease.

Что я думаю об Америке — о её флоре, фауне, архитектуре, людях, обычаях? Ничего живого здесь не зародилось… Ничего стоящего. И, насколько я могу судить, уже не зародится. Американцы способны раздуть любые вещи до чудовищных пропорций, создать колоссальную паутину городов, которые в итоге сотрут с лица земли сельскую местность, чтоб не путалась под ногами, но это ничего не изменит. Все их труды — тщетная попытка заполнить пустоту.

The feeling I have about America, about the whole continent—flora, fauna, architecture, peoples, customs—is this: nothing vital was ever begun here… nothing of value. As far as I can determine, nothing ever will get started, in this deep, vital sense. They can blow things up to the most colossal proportions, make a network of cities which will obliterate the now intervening countryside—still it will make no difference. It is a horizontal movement—space-filling—and consequently futile.

… семейные врачи стремительно исчезают. А всё началось опять же с высоких зданий! Нет больше паствы, о которой нужно заботиться, нет и овчарни. Лишившись собственной орбиты, семейный доктор утратил и связи. Обязательства, сочувствие канули в прошлое. Зачем лечить, когда можно до бесконечности мусолить свои теории! Теория медицины подменила собой искусство исцеления. Самым великим терапевтом прошлого был скромный семейный врач, который не мог отличить зад от локтя, зато приходил с чемоданчиком и таблетками, и когда его ладонь ложилась на лоб, сразу же наступало улучшение. Семейные доктора творили чудеса. Современному шаману не под силу вылечить собственное дитя. Никто не верит ему, да он и сам уже не верит в себя. Он воскрешает из мёртвых, а те плюют на него. В конце концов он умирает от переутомления на работе. После жизни, проведённой в вакууме, не остаётся даже мокрого места.

… the physician too is rapidly disappearing. The tall buildings again! No flock to tend, no fold to look after. He has no orbit and hence no ties. No responsibilities and no sympathy. He doesn’t bother to cure anymore—he is only interested in exploiting his private theories. He is interested in the theory of medicine, not in the art of therapy. The great physician was the little family doctor who didn’t know his ass from his elbow, but he always came with a little satchel and some pills, and when he laid his hand on your pulse you felt better immediately. The family doctor worked miracles. The modern quack can’t even cure his own child. Nobody has faith in him, nor has he any in himself. He raises people from the dead and they spit on him afterwards. He dies of overwork in the prime of life. His whole life is spent in a vacuum, so that when he dies there is nothing left to clean up.

Без источника

• Самый большой обман — обещать любить одного человека всю жизнь.
• Художник всегда одинок — если это художник.
• В Библии содержится 6 предостережений, адресованных гомосексуалам, и 362 предостережения гетеросексуалам. Это не значит, что Бог не любит гетеросексуалов. Просто за этими людьми нужно лучше присматривать.
• «Сойдите с газона!» Вот лозунг, с которым живут люди.
• Улыбка стоит так мало — что ж не улыбаться, катаясь в открытом экипаже. Улыбайся в смертном хрипе — так будет легче для тех, кого ты оставляешь. Улыбайся, чёрт тебя подери! Улыбка, которая вечно с тобой!
• Теперь я никогда не один. На самый худой конец, я с Богом!
• Представьте, что у вас на руках только и есть что собственная судьба. Сидя на пороге материнской утробы, вы убиваете время — или время убивает вас. А вы все сидите и славословите то, что вне вашей досягаемости. Вне. Навеки.

• Начинается с возвышенного, а кончается тем, что в закоулке дрочишь как бешеный.

• Только одно может двигаться так же быстро, как свет, и это ангелы. Одни ангелы могут передвигаться со скоростью света. Тысячу световых лет потребуется, чтобы добраться до Урана, но никто никогда не бывал там и никогда не будет. Возьмите американскую воскресную газету. Кто-нибудь обращал внимание, как читают воскресные газеты? Сперва смотрят картинки, потом страничку юмора, потом спортивную колонку, потом объявления, потом театральные новости, потом книжное обозрение, потом заголовки статей. Схватывание главного. Онтогенез-филогенез. Будь точным, и никогда не придётся употреблять такие слова, как время, смерть, мир, душа. В каждом высказывании кроется маленькая неточность, и эта неточность растет и растет, пока высказывание не потеряет смысл. Безупречна одна поэзия, давшая представление о времени. Стихотворение — это паутина, которую поэт, вытягивая нить из собственного тела, ткёт в соответствии с высшей математикой интуиции. Поэзия всегда права, потому что поэт начинает из сердцевины и идёт во вне...

• И вот я опять скитаюсь, ещё живой, но, когда начинает капать дождь и я начинаю бесцельно бродить по улицам, я слышу, как позади с клацаньем падают мои бесчисленные «я», и спрашиваю себя: что дальше? Можно было предположить, что испытаниям, выпадающим на долю тела, есть предел; оказывается нет. Так высоко взмывает оно над страданием и болью, что когда все, кажется, окончательно убито, и тогда остается ноготь на мизинце или клок волос, которые дают побеги; и эти-то бессмертные побеги никогда не иссякают. Таким образом, даже когда вы безоговорочно мертвы и забыты, находится какая-то ничтожно малая частица вашего существа, способная дать побег, и эта частица выживает, сколь бы мёртвым ни оказалось прошедшее будущее.

• Я помню, какое удовольствие доставляли мне страдания.

• Все возвращается на круги своя. В этой жизни нет ничего, что могло бы заинтересовать человечество больше чем на 24 часа.

• Уже сотни лет мир, наш мир, умирает. И никто за эти сотни лет не додумался засунуть бомбу ему в задницу и поджечь фитиль.

• В Америке человек думает только о том, как ему стать президентом Соединённых Штатов. Там — каждый потенциальный президент. Здесь каждый — потенциальный нуль, и если вы становитесь чем-нибудь или кем-нибудь, это случайность, чудо.

• ...то, что у нас нет надежд, делает жизнь особенно приятной.

• Я в безнадёжном тупике — и чувствую себя в нем уютно и удобно.

• Мне кажется, что моё собственное существование уже закончилось, но где именно, я не могу установить.

• Когда человек тратит деньги на себя и получает от этого удовольствие, про него говорят: «Он не знает, что делать с деньгами». С моей точки зрения, такой человек нашёл лучшее применение своим деньгам.

• Америки не существует вообще. Её нет. Это название, которое люди дали вполне абстрактной идее.

• Смыслом человеческой жизни стало самосохранение. Самосохранение и безопасность, чтобы можно было разлагаться со всеми удобствами.

• Идеи должны побуждать к действию, но если в них нет жизненной энергии, нет сексуального заряда, то не может быть и действия.

• В секунде оргазма сосредоточен весь мир.

• Любовь, ненависть, отчаяние, жалость, негодование, отвращение — что все это значит по сравнению с совокуплением планет?

• Делай что хочешь, но пусть сделанное приносит радость. Делай что хочешь, но пусть сделанное вызывает экстаз.

• ...благородные жесты всегда отбрасывают нелепую тень...

• Это в крови у нас — тоска по раю.

• Лучше делать глупости, чем вообще ничего не делать!

• Весь мир у твоих ног. И ты даже не знаешь, что с ним делать, и это самое приятное.

• И не было у меня злее врага, чем я сам. Совершая какой-либо поступок, я твёрдо знал, что мог бы его и не совершать, и наоборот.

• Меня всегда удивляло, что некоторые всерьёз надеются улучшить положение вещей, — глупость какая! Ведь мир можно изменить, лишь изменив человека изнутри, а кому это под силу?

• Я ещё с пелёнок умел умел философски смотреть на вещи. Жизнь меня в принципе не устраивала. ... Окружающие за что-то боролись, а мне было лень. Если я и прилагаю к чему-то какие-то усилия, то лишь в угоду другим, а не себе.

• ...все понимаю, но продолжаю в том же духе.

• Многие не поверят, но все когда-либо случавшееся в воображении всегда происходило и в действительности, — не знаю, как с другими, со мной это именно так.

• ...жить безо всяких на то оснований.

• Рано или поздно самые миролюбивые люди впадают в беспричинное буйство.

• Никто не может спокойно сидеть на заднице, и довольствоваться тем, что имеет.

• Все происходит молниеносно, но происходящему предшествует длительный процесс.

• Большую часть жизни мы проживаем неосознанно.

• ...нет ни начала, ни конца, есть лишь то, что в них выражено.

• Выбор один: или бери, что дают, и учись плавать, либо тони в дерьме. Привыкнешь жить в стаде — тогда ты в безопасности. Чтобы тебя приняли, оценили, ты должен зачеркнуть своё «я», слиться со стадом. Хочешь мечтать — мечтай, но как все.

• Люди стали для меня книгами. Я прочитываю их от корки до корки и выбрасываю за ненадобностью. Чем больше читаю, тем ненасытнее становлюсь.

• Ни одно событие моей жизни не имело для меня сколько-нибудь серьёзного значения.

• Людскому стаду мир кажется нормальным в самых ненормальных ситуациях. Добро и зло существует разве что в твоём восприятии; реальности нет, есть видимость. И эта видимость остается с тобой, даже когда тебя загоняют в тупик, но в тупике она тебе уже не нужна.

• Если разобраться, Христа никогда не заводили в тупик.

• Между вещями нет существенной разницы, все быстротечно, все тлен. Вокруг тебя жизнь рушится, зато внутри ты становишься твёрже алмаза. Должно быть, именно это плотная сердцевина как магнитом привлекает к тебе других.

• ...я обнаружил, что в кармане у меня ни цента, хотел было одолжить у таксиста, но ничего не вышло...

• По своему темпераменту я неистовый флегматик.

• Скорбь, подобно радости, имеет свои пределы — такое у меня создалось впечатление. ...Переступить пределы радости или скорби — великий грех, и уж тем более — сходить с ума от счастья или горя.

• Я по натуре везунчик, хотя и тупица.

• Он по натуре не может обойтись без переживаний.

• ...читая книгу, я сплю. Очень немногие книги обладали способностью повергать меня в транс абсолютной ясности, где, сам того не ведая, человек принимает самые важные решения.

• ...они не глядели ни вверх, ни вниз, а устремляли свой взор к горизонту — и этого им было достаточно.

• Если раньше он, как все люди, считал необходимым куда-то двигаться, то теперь понял, что двигаться куда-либо означает двигаться куда угодно, в том числе и сюда, так зачем трогаться с места?

• Не попади мне в нужный момент эта книга, возможно, я сошёл бы с ума!

• Я не задерживаюсь где-либо или с кем-либо долее, чем мне это необходимо, чтобы заполучить то, что я хочу, а потом меня поминай как звали. У меня нет цели: бесцельное блуждание самодостаточно.

• Будь у меня случай стать Богом, я бы отказался от такой возможности. Самая блестящая возможность, которую предоставляет нам жизнь, — быть человечным. Она охватывает целую Вселенную. Включает понимание смерти, недоступное даже Богу.

• Неужели и впрямь я способен умереть и воскреснуть, притом не один раз, а бесчисленное множество? ...Воскресший остается тем же человеком и с каждым возрождением приближается к своей сути.

• Когда мне страшно, я всегда смеюсь.

• Жизнь не такая уж плохая штука, если можешь делать что хочешь, верно, Генри?

• Жизнь моя всегда так или иначе складывалась сама собой.

• (чудо; все, что происходит на свете — прим.). Либо оно происходит, либо нет. И ничего не дается путём упорной борьбы.

• Глупо и бессмысленно цепляться за жизнь любой ценой, если она тебе не желанна. Стремление сохранить жизнь с одной-единственной целью победить смерть — само по себе уступка смерти.

• ...действие, как таковое, мало что значит.

• Музыка — это не Бах, и не Бетховен, а консервный нож для открывания души.

• Быть цивилизованным — это значит иметь массу сложных потребностей. А человеку самодостаточному ничего не надо.

• Хочется найти себе какое-нибудь занятие, но нет сил включаться в этот адский автоматический процесс.

• Когда меня осенило, что по большому счету я ничтожнее грязи, я пришёл в бурный восторг. Сразу же утратил чувство ответственности.

• Вдруг в один прекрасный день я отдам концы — что тогда? Так сказал мне один страховой агент для пущей убедительности.

• Быть художником — незавидная доля, человек становится им не по своей воле, а потому что не может иначе, а мир сам толкает его на это и потом отказывается признавать.

• С основными проблемами бытия я разобрался, но мелочи жизни ставили меня в тупик. Отупение накатывало на меня прежде, чем я успевал понять смысл происходящего. Нормальные люди гораздо быстрее оценивают ситуацию, поскольку их «я» полностью согласуется с их жизненными запросами; мир почти не отличается от их представлений о нем. А человек, идущий не в ногу с остальным миром, либо страдает манией величия, либо подавляет своё «я» до полного уничтожения.

• Добро в человеке ещё омерзительнее зла, ибо противоречит его природе.

• Никому не довелось основательно изучить меня, ибо как личность я постоянно самоликвидировался.

• Человек должен жить в своём собственной ритме — любой ценой.

• Нет ничего хуже — усвоил я ещё с младенчества, — чем творить добро без нужды.

• Всякий раз, уступая чужим требованиям, ты задаешься одним и тем же вопросом: как остаться самим собой!

• Реальность существует лишь в том виде, в каком представляется тебе.

• Ты живешь плодами своих действий, а твои действия — результат твоих мыслей. Мысль и действие едины.

• Я был один в окружении миллионов людей.

• Я поищу цель в самом себе. ...К равновесию я больше не стремлюсь, оно должно быть нарушено.

• Я стою посреди пустыни, поджидая поезда.

• В нынешней ситуации одиночество меня не страшит. Когда доходит до худшего, рядом всегда Бог

• В свободное время он был джентльменом...

• Сегодняшнее утро будет великолепным, если вчерашнее не принесло полный крах.

• Мир каждый вечер обновляется: грязное отдается в сухую чистку. Изношенное идёт в утиль.

• Если хочется, можно сесть и смотреть на проходящих мимо людей. Повсюду что-то случается. Безумное напряжение ожидания чего-то, что должно произойти.

• Трагедия в том, что никто не видит выражения безнадёжного отчаяния на моем лице. Нас тысячи и тысячи, мы проходим мимо и не узнаем друг друга.

• Стихотворение — это паутина, которую поэт, вытягивая нить из собственного тела, ткёт в соответствии с высшей математикой интуиции.

• Действовать надо, как если бы прошлое было мертво, а будущее неосуществимо. Действовать надо, как если бы следующий шаг был последним, каковым он, в сущности, и является.

• ...посещать нужно только те места, куда указатели не зовут.

• Все, что со мной происходит, — подарок судьбы, даже этот писсуар.

• Отныне, где бы ты не родился — ты на необитаемом острове.

• Я хочу, чтобы в мир вернулась классическая чистота, при которой дерьмо называлось дерьмом, а ангел — ангелом.

• Если то, что я рисую, в конце концов окажется не похоже на коня, я всегда могу сделать из него гамак.

• Под шляпой я рисую лицо — не особо стараясь, поскольку оно всего лишь деталь, а мои идеи грандиозны и всеобъемлющи.

• За всем на свете стоит какое-нибудь животное: это наше самое неотвязное наваждение.

• ...в моих глазах книга — это человек, а моя книга — не что иное, как я сам: косноязычный, растерянный, бестолковый, похотливый, распущенный, хвастливый, сосредоточенный, методичный, лживый и дьявольски правдивый — словом, такой, какой я есть.

• Я вижу в себе самом не книгу, свидетельство, документ, но историю нашего времени — историю всякого времени.

• Я существую — и этим все сказано. Меня ничуть не волнуют ваши симпатии и антипатии; меня нимало не заботит, соглашаетесь вы со мной или нет. Реши вы сию же минуту захлопнуть книгу, я просто пожму плечами. Я отнюдь не пульверизатор, из которого можно выдавить тоненькую струйку надежды.

• ...вид вдохновенного заикания...

• Жить с иллюзией или по ту сторону иллюзий? — вот в чем вопрос.

• Искусство в том и состоит, чтоб не помнить о приличиях. Если вы начинаете с барабанов, надо кончать динамитом или тротилом.

• Когда заело тормоз и не можешь двинуться вперед, попробуй дать задний ход. Часто это срабатывает.

• ...место — это всего лишь то, что мы создаем из него, что привносим своего, точно так же, как это происходит с другом, любовницей, женой, домашней зверушкой или любимым занятием.

• Если есть в чем-то истинная потребность, она будет удовлетворена.

• У меня ни работы, ни сбережений, ни надежд. Я — счастливейший человек в мире.

• Чтобы забыть женщину, надо написать о ней роман

• Вы хотели, мсье, хотели меня выебать, а выебала вас я!

• На периферии духа человек гол, точно дикарь.

• Конюху, убирающему навоз, кажется, что нет ничего страшнее, чем мир без лошади. Любая попытка объяснить ему, как безобразно существование человека, всю жизнь сгребающего горячее дерьмо, — идиотизм.

• Мать никогда ни строчки не прочла из того, что я написал. Когда их друзья спрашивали обо мне, интересовались, каким я занят делом, в ответ звучала дежурная шутка: «Каким делом? О, да ведь он у нас пишет…» Словно говоря: да он же сумасшедший, целыми днями лепит из грязи пирожки.

Статьи о произведениях

• См. в отдельной категории

О Миллере

• см. Джордж Оруэлл, «Во чреве кита», 1940

• см. рецензию Джорджа Оруэлла на «Космологический взгляд» февраля 1946

	Генри Миллер <…> соотносится с легендой примерно так же, как антиматерия с материей. Его жизнь противоположна самой идее легенды.[1]
	Henry Miller <…> exists in the same relation to legend that antimatter shows to matter. His life is antipathetic to the idea of legend itself.
	— Норман Мейлер, «Гений», 1976

	Не будет преувеличением сказать, что Генри Миллер оказал влияние на стиль половины хороших американских поэтов и писателей нашего времени. <…> Может быть, ни один американский писатель двадцатого века, за исключением Хемингуэя, не оказал такого влияния на американскую, да и не только американскую литературу.[1]
	— Норман Мейлер, предисловие к «Тропику Рака», 1988

	Подавляющее большинство исследований о Миллере посвящено его биографии. Мировидение и поэтика писателя, похоже, видятся предметами менее существенными. Это тем более странно, потому что тексты Генри Миллера 1930-х годов оказали значительное влияние на европейскую литературу.
	— Андрей Аствацатуров, «Генри Миллер: идеология и поэтика («Тропик Рака»)» (сб. «Феноменология текста: игра и репрессия», 2007)

Примечания

1. 1 2 3 4 5 Норман Мейлер. Несколько мыслей об авторе этой книги / [Переводчик не указан] // Иностранная литература. — 1990. — № 7. — С. 5-8.
2. ↑ Face to Face with Henry Miller: Conversations with Georges Belmont. Sidgwick & Jackson, 1971, p. 27.
3. ↑ Jonathan Cott, “Reflections of a Cosmic Tourist,” an afternoon with Henry Miller. Rolling Stone, February 27, 1975, pp. 38-46.