Контраба́с (итал.contrabbasso или итал.basso) — второй самый крупный по размерам (около двух метров в высоту) и второй самый низкий по звучанию из широко используемых смычковых струнных музыкальных инструментов, объединяющий в себе черты скрипичного семейства и семейства виол. Имеет четыре струны (реже три или пять), настроенные по квартам.
Настоящий контрабас впервые был упомянут в 1566 году. Предшественником современного контрабаса принято считать контрабасовую виолу. В середине XVII века итальянский мастер Микеле Тодини на её основе сконструировал новый инструмент, на котором не было пятой (самой низкой) струны и ладов, однако осталась форма корпуса («плечи» ― части корпуса, прилегающие к грифу ― у контрабаса до сих пор более покатые, чем у инструментов скрипичного семейства) и квартовый строй (среди современных смычковых инструментов контрабас ― единственный квартовый инструмент). В основном контрабас выполняет функции оркестрового баса, фундамента общего звучания, иногда используется в камерных ансамблях, а также в джазе и родственных ему жанрах. Однако с конца XIX века на контрабасе стали играть и как на сольном инструменте.
Воля твоя, какой чёрт не хитер, а, верно, и ему не придет в голову сделать из одного человека контрабас, а из другого ― гитару.[1]
Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, ― все было для него блистательно.[2]
Капельмейстер оркестра качал вправо и влево седой кудлатой головою, а около него, точно откуда-то из бездны, подымался и качался безобразно-огромный гриф контрабаса.[6]
— Саша Чёрный, «А. Рославлев» (Из зелёной тетрадки), 1921
В углу стоял огромный контрабас. Рядом с контрабасом, уткнувшись лицом в опилки, лежала белокурая девушка в побуревшем от грязи розовом шёлковом платье.[9]
Контрабас: человек виснет на шее толстяка, похлопывая его по животу.[10]
— Юрий Анненков(Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
...я скоро понял, что виртуозом-виолончелистом мне не стать, и перешёл тогда на контрабас, потому что контрабас вообще менее «технический» инструмент...[11]
Отметим весьма примечательный факт. Слово «виолоне», первоначально (со второй половины ХVI века) обозначавшее большую басовую виолу да гамба, затем (с последней четверти XVII века) отождествлялось с новым инструментом —контрабасом.[12]
Что касается игры на контрабасе, то я сразу понял, что это не мой инструмент, меня отпугнуло постоянное наличие болезненных водяных мозолей на пальцах.[13]
Принесли контрабас. Я был совсем маленький, щуплый и даже держать его как следует не мог.[14]
— Андрей Седых, «Далёкие, близкие. Воспоминания», 1979
...постепенно так увлекся, что поверил: контрабас самый лучший и самый выразительный инструмент в мире. Я слышал несколько раз, как играл Кусевицкий на контрабасе соло. Это было редчайшее наслаждение: он сливался с инструментом, который в руках его пел, приобретал необыкновенную певучесть и теплоту звука.[14]
— Андрей Седых, «Далёкие, близкие. Воспоминания», 1979
Контрабас лежал на боку. Он был похож на гигантскую выдернутую с корнем редьку.[15]
Сегодня единственный в своем роде виртуоз г. Куссевицкий, которому удалось неуклюжий и грубый контрабас превратить в мелодичный инструмент и срывать с его струн звуки сладкие, дает свой концерт в Малом зале Благородного собрания.[7]
— газета «Новости дня», «Театр и музыка», 10 апреля 1902 года
На камине ― мраморный бюст Вольтера; на шкапу, покрытая слоем пыли, золотистая скрипка. Наступила короткая оттепель; когда-то ровные, николаевские зеленые обои набухли от сырости, покрылись пятнами и теперь больше всего напоминает окраску танков, броневых машин и полевых орудий, изобретенную в целях военной маскировки. Князь Петя сидит в освежеванном кресле и задумчиво осматривает комнату. Разумеется, скрипка ― самый совершенный музыкальный инструмент. Виолончелист зажимает между ног неуклюжую пародию на скрипку; его рука рыщет смычком где-то на уровне колен. Это не может быть признано красивым. Контрабас: человек виснет на шее толстяка, похлопывая его по животу. Пианист осторожно, на расстоянии подсаживается к огромному предмету, формой и цветом похожему на фрак, пальцами бередит холодный оскал клавиш и придавливает под столом чьи-то ноги.[10]
— Юрий Анненков(Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
Отметим весьма примечательный факт. Слово «виолоне», первоначально (со второй половины ХVI века) обозначавшее большую басовую виолу да гамба, затем (с последней четверти XVII века) отождествлялось с новым инструментом —контрабасом. В Италии контрабас стал называться Violone, в Англии — Double bass, во Франции — Contrabasse, в Германии — der Kontrabass.
Таким образом, итальянский термин Violone в эпоху барокко в равной мере мог относиться к двум инструментам — большой басовой виоле да гамба и контрабасу. Неясность терминологии породила значительную путаницу в определении того, какой именно инструмент имел в виду композитор той эпохи, обозначая его как Violone.[12]
Театр помещал до сту пятидесяти человек; мы сыграли оперу в последний день масленицы, и граф сам в оркестре аккомпанировал нас на басу. Это составляло главнейшую страсть его во всю жизнь; он и при отце, когда холопи их играли всякую неделю оперы, брося гостей, садился в оркестр за свой контрабас и тотчас после театра уходил в свои комнаты, не приветствуя никого из посетителей родительского дома. Таков был его род жизни, он и тут ему не изменил.[17]
— Иван Долгоруков, «Повесть о рождении моем, происхождении и всей моей жизни...», 1788-1822
Что за феатр! Об этом стоит рассказать: смотришь на сцену ― и ничего не видишь, ибо перед носом стоят сальные свечи, от которых глаза лопаются; смотришь назад ― ничего не видишь, потому что темно; смотришь направо ― ничего не видишь, потому что ничего нет; смотришь налево ― и видишь в ложе полицмейстера; оркестр составлен из четырех кларнетов, двух контрабасов и одной скрипки, на которой пилит сам капельмейстер, и этот капельмейстер примечателен тем, что глух, и когда надо начать или кончать, то первый кларнет дергает его за фалды, а контрабас бьет такт смычком по его плечу. Раз, по личной ненависти, он его так хватил смычком, что тот обернулся и хотел пустить в него скрипкой, но в эту минуту кларнет дернул его за фалды, и капельмейстер упал навзничь головой прямо в барабан и проломил кожу; но в азарте вскочил и хотел продолжать бой и что же! о ужас! на голове его вместо кивера торчит барабан.[18]
...мои природные музыкальные данные позволили и мне в скором времени стать молодым музыкантом. Сначала я стал играть на виолончели, но так как заниматься музыкой я начал довольно поздно (с 15 лет) и пальцы мои были уже не столь гибки, то я скоро понял, что виртуозом-виолончелистом мне не стать, и перешёл тогда на контрабас, потому что контрабас вообще менее «технический» инструмент, и тут я мог рассчитывать на успех.[11]
С какого-то момента, осмелев, я и сам начал иногда поигрывать на «халтурах» то на рояле, то на контрабасе, но с такими же начинающими, как и я сам, почти бесплатно, лишь бы попрактиковаться, а еще ― покрасоваться перед чувихами, изобразить из себя лабуха, а не обычного посетителя танцев. Что касается игры на контрабасе, то я сразу понял, что это не мой инструмент, меня отпугнуло постоянное наличие болезненных водяных мозолей на пальцах. Попробовал играть в матерчатых перчатках, но это было уж очень по-любительски, а главное, не спасало ― перчатки быстро протирались до дыр.[13]
Вышло очень много мужчин и немного женщин. У всех в руках были футляры с музыкальными инструментами. Бутылки скрипок, улитки валторн, гигантские сигары тромбонов и фаготов, сигаретные пачки флейт. Вдалеке на платформе показался электрокар. За спиной водителя в белом средневековыми башнями теснились футляры арф и контрабасов. За электрокаром трое служащих в белом катили к багажному вагону коричневый концертный рояль.[19]
«Будешь учиться. Только не на рояле. Ты должен взять такой инструмент, на котором можно учиться бесплатно, да вдобавок еще получить небольшую стипендию».
Было таких только три инструмента: фагот, тромбон и контрабас. Что делать? Контрабас… Судьба моя была решена. Принесли контрабас. Я был совсем маленький, щуплый и даже держать его как следует не мог. Показали, как взять несколько нот. Я взял их. Я взял их. Это было нечто вроде экзамена: абсолютный слух. Так я стал контрабасистом. И до того я не любил вначале этот инструмент, что учитель-чех грозился:
― Выгоню из класса!
Пришлось заниматься усерднее. И вот подите же ― постепенно так увлекся, что поверил: контрабас самый лучший и самый выразительный инструмент в мире. Я слышал несколько раз, как играл Кусевицкий на контрабасе соло. Это было редчайшее наслаждение: он сливался с инструментом, который в руках его пел, приобретал необыкновенную певучесть и теплоту звука. Его уже знали в России, в Берлине, в Париже.[14]
— Андрей Седых, «Далёкие, близкие. Воспоминания», 1979
Лауретта молча указала на моего соседа; контрабасист соскочил с кресла, взял бедного Волгина за шею и втащил на помост; потом поставил его головою вниз, одной рукой обхватил обе его ноги, а другой начал водить по нем смычком, и самые полные, густые звуки контрабаса загремели под сводом ротонды. Вот наконец сладили меж собой все инструменты; капельмейстер поднял кверху сглоданную бычачью кость, которая служила ему палочкою, махнул, и весь оркестр грянул увертюру из «Волшебной флейты». Надобно сказать правду: были местами нескладные и дикие выходки, а особливо кларнетист, который надувал свой инструмент носом, часто фальшивил, но, несмотря на это, увертюра была сыграна недурно. <...>
― Уверяю вас, что приятель мой вовсе не думал лгать, рассказывая мне это странное приключение.
― Полно, братец! Да это курам на смех! Воля твоя, какой чёрт не хитер, а, верно, и ему не придет в голову сделать из одного человека контрабас, а из другого ― гитару.[1]
Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, ― все было для него блистательно.[2]
И тут же занялся появлением большого пёстрого дятла, который хлопотливо поднимался по тонкому стволу берёзы и с беспокойством выглядывал из-за неё, то направо, то налево, точно музыкант из-за шейки контрабаса.
Здесь, в уголку, приютились и мы с Иваном Платонычем и Стебельковым, поглощая какое-то местное кушанье, состоящее из красного перца с мясом. Ободранная комната, уставленная столиками, полна народа. Звон посуды, хлопанье пробок, трезвые и пьяные голоса все покрывается оркестром, приютившимся в чем-то вроде ниши, украшенной кумачными занавесками. Музыкантов пятеро: две скрипки пилят с остервенением, виолончель вторит однообразными густыми нотами, контрабас ревет, но все эти инструменты составляют только фон для пятого. Черномазый кудрявый венгерец, почти мальчик, сидит впереди всех, за широкий воротник бархатной куртки у него всунут странный инструмент, древняя цевница, точно такая, с какою рисуют Пана и фавнов.
Флейта тушила лампу и долго не могла уснуть от ненависти и сознания бессилия, которое чувствует всякий, сталкиваясь с упрямством невежды. Иван Матвеич после споров с контрабасом всякий раз дрожал, как в лихорадке. Утром контрабас просыпался обыкновенно рано, часов в шесть, флейта же любила спать до одиннадцати. Петр Петрович, проснувшись, принимался от нечего делать за починку футляра от своего контрабаса.
― Вы не знаете, где наш молоток? ― будил он флейту. ― Послушайте, вы! Соня! Не знаете, где наш молоток?[5]
Когда Бронза сидел в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко, пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у правого уха хрипел контрабас, у левого — плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда. И этот проклятый жид даже самое весёлое умудрялся играть жалобно.[20]
… оркестр, замаскированный купами зелёных растений и роз, из-за которых высовывались грифы контрабасов, похожие на орудия пытки. О, эта пытка шейной колодкой музыки!..
Капельмейстер оркестра качал вправо и влево седой кудлатой головою, а около него, точно откуда-то из бездны, подымался и качался безобразно-огромный гриф контрабаса. Я вспомнил, как в детстве видел издыхающего грача. Он сидел под кустом бузины и тяжело дышал, то подымая, то вытягивая шею. Тогда было ненастное, плаксивое утро. Чуть темнели вдали, выплывая из тумана, свежевспаханные поля, чуть золотели расцвеченные осенью деревья. И театральный зал был похож на это утро, а капельмейстер и гриф контрабаса ― на этого грача. <...>
Скрипели неплотно пригнанные половицы. Таинственно-огромный гриф контрабаса неровно и медленно наклонялся то вправо, то влево, вслед за ним, точно догоняя его, металась седая кудлатая голова капельмейстера. Несколькими рядами колючих зигзагообразных волн врывались в душный, тяжёлый воздух звуки оркестра и хора.[6]
Потолок был так низок, что я касался его головой. Пол был покрыт толстым слоем грязных опилок, окон не было. В стене, находящейся против той, через которую я проник, была запертая деревянная дверь. В углу стоял огромный контрабас. Рядом с контрабасом, уткнувшись лицом в опилки, лежала белокурая девушка в побуревшем от грязи розовом шёлковом платье. Плечи ее, покрытые волной желтых, как солома, распущенных волос, вздрагивали. Она, казалось, старалась сдержать рыдания.[9]
Зал был просторный. Линолеум слегка уходил из-под ног. В углу темнела эстрада. Там в беспорядке стояли пюпитры, украшенные лирами из жести. Рояль был повернут к стене. Контрабас лежал на боку. Он был похож на гигантскую выдернутую с корнем редьку.[15]
Но знатности его был батюшко причина:
Октавой он ревел полковничьего чина,
И невместимый глас
Унизил контрабас,
Затмил и заглушил и бубны и цимбалы,
За что и жалован от баса в генералы.[21]
— Николай Львов, «Но знатности его был батюшко причина...», 1790-е
Дядя сюр ля контрабас
Всё разыгрывал дуэты
И навязывал билеты!
Точно, помню, и сама
В ложу точно без ума
Она смотрит.[3]
— Иван Мятлев, «Милан» — Часть первая (Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л'этранже, 17), 1840
Ликует, беснуясь кругом, карнавал И пару почетную славит, И шёпотом ей с Коломбиной Пьеро Забавные шутки картавят.
А трубы покуда гремят и гремят,
Ревёт контрабас полоумный…
Но кончился танец ― и вот наконец
Замолк и оркестр многошумный.[4]
Русский парень запел заунывное что-то… Каждый хмуро ворчал на своем языке. А потом в кабачке, где гудел контрабас, Недовольно ворча на визгливые скрипки,
Пили огненный спирт и запененный квас
И друг другу сквозь дым посылали улыбки
Через залитый стол, неопрятный и зыбкий,
У окна в кабачке, где гудел контрабас.
Без галстука и чина,
Настроив контрабас,
Размашистый мужчина
Взобрался на Парнас.
Как друг, облапил Феба,
Взял у него аванс
И, сочно сплюнув в небо,
Сел с Музой в преферанс.[8]
— Саша Чёрный, «А. Рославлев» (Из зелёной тетрадки), 1921
Кого, признаться, не пленяло
В полуденный пустынный час Концертное пустое зало
И позабытый контрабас.
Казалось, звуки <не> заснули,
А притаилися и ждут,
Не зачернеет ли <на> стуле
Какой-то новый Самосуд.[22].
1 2 М.Н. Загоскин. «Аскольдова могила». Романы. Повести. — М.: «Современник», 1989 г.
1 2 Н. В. Гоголь. Собрание сочинений в 7 томах. — М.: «Художественная литература», 1967 г.
1 2 Мятлев И.П. Стихотворения. Библиотека поэта. — Ленинград, «Советский писатель», 1969 г.
1 2 Мей Л. А., Стихотворения. — Москва: «Советский писатель», 1985 г.
1 2 Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 4. (Рассказы. Юморески), 1885—1886. — стр.185
1 2 Анненков Ю. П. «Повесть о пустяках». — СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001 г.
1 2 Казаков Ю.П. «Две ночи: Проза. Заметки. Наброски». — Москва, «Современник», 1986 г.
1 2 Азархин Р. М., Доброхотов Б. В., Кусевицкий И. А. и др., Контрабас: История и методика. Редактор-составитель: Б. В. Доброхотов. — М.: Музыка, 1974 г. — 336 с.
1 2 3 Андрей Седых. «Далёкие, близкие. Воспоминания». — М.: Захаров, 2003 г.
1 2 Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4. СПб.: «Азбука», 1999 г.
1 2 Юрий Ханон. «Скрябин как лицо». — СПб.: «Центр Средней Музыки», издание второе, переработанное, 2009. — 680с.
↑ И. М. Долгоруков, «Повесть о рождении моем, происхождении и всей моей жизни, писанная мной самим и начатая в Москве, 1788-го года в августе». В 2-х томах. Т.1. — СПб.: Наука, 2004-2005 г.
↑ Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом). — Изд. 2-е, испр. и доп. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979—1981 г.
↑ Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 8. (Рассказы. Повести), 1892—1894. — стр.297
↑ Н. А. Львов. Избранные сочинения. — Кёльн, Веймар, Вена: Бёлау-ферлаг, 1994 г.
↑ М. Кузмин. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2000 г.
.svg){kind=logo}
