До́нник, до́нная трава́, бурку́н, сла́дкий кле́вер (лат.Melilótus) — распространённые в умеренной климатической зоне травянистые полевые и лесные растения из семейства бобовых, чаще однолетние или двухлетние. Самый известный вид — донник лекарственный, также известен под названиями: дикая греча, донник жёлтый, итальянская трава или буркун луговой.[комм. 1] Как и многие бобовые, донники — ценные кормовые растения и медоносы,[комм. 2] некоторые виды имеют пищевое и лекарственное применение.
Некоторые виды донника нередко путают с родственными и внешне очень похожими на них растениями из крупного и разнообразного по внешнему виду рода астрагал.
Старуха также улыбнулась и опустила пальцы в табакерку статского советника.
— С донником, мой батюшка? — спросила она.
— С донником, сударыня, — отвечал сладким голосом Теляев.
Гривастый, как огонь, всё снится жеребец,
всё дышит горячо на донник-буркунец.[комм. 3]
— Робертас Кетуракис, «Всё снятся табуны. А то — один буланый...»[1]:73 (перевод Дмитрия Сухарева), 1975
Приблизившись к бригадирше, Теляев улыбнулся и шаркнул ногой. Старуха также улыбнулась и опустила пальцы в табакерку статского советника.
— С донником, мой батюшка? — спросила она.
— С донником, сударыня, — отвечал сладким голосом Теляев.
— Слышите? — сказал незнакомец Руневскому. — Это слово в слово их ежедневный разговор, когда они ещё были живы. Теляев всякий раз, встречаясь с Сугробиной, подносил ей табакерку, из которой она брала щепотку, спросив наперёд, с донником ли табак? Тогда Теляев отвечал, что с донником, и садился возле неё.
— Скажите мне, — спросил Руневский, — каким образом вы узнаёте, кто упырь и кто нет?
Семён Семёнович сделал Руневскому очень оригинальный поклон, коего характер невозможно выразить словами, и, вынув из кармана свою табакерку, сказал ему сладким голосом:
— Не прикажете ли? Настоящий русский, с донником. Я французского не употребляю; этот гораздо здоровее, да и к тому ж… в рассуждении насморка…
Громкий удар языком окончил эту фразу, и щёлканье старого чиновника обратилось в неопределённое сосанье.
— Покорно благодарю, — отвечал Руневский, — я табаку не нюхаю.
Но человек в сюртуке с плисовым воротником не обращал ни малейшего внимания на буйство своих товарищей и нисколько не изменялся в лице. Мерными шагами дошёл он до печки, сбросил свою ношу, приподнялся, достал из заднего кармана табакерку, вытаращил глаза и начал забивать себе в нос тёртый донник, смешанный с золой.[2]
А я люблю такие домики, как ваш, старенькие да тёпленькие; и запах в них какой-то особенный. ― Лампадным маслом отзывает да донником, ― произнёс, зевая, Базаров. ― А что мух в этих милых домиках… Фа!
Но когда Левин внушал ему будущие выгоды, на лице Ивана выражалась тревога и сожаление, что он не может всего дослушать, и он поспешно находил себе какое-нибудь не терпящее отлагательства дело: или брался за вилы докидывать сено из донника, или наливать воду, или подчищать навоз.
От долгого дня у деда осталось такое впечатление, словно он пролежал его в болезни и теперь выздоровел. Он весело покрикивал на кобылу, вдыхал полной грудью свежеющий вечерний воздух. «Не забыть бы подкову оторвать», ― думал он. В поле ребята курили донник, спорили, кому в какой черед дежурить.
― Будя, ребята, спорить-то, ― сказал дед. ― Карауль пока ты, Васька, ― ведь, правда, твой черёд-то. А вы, ребята, ложитесь.[3]
Между деревьями в густой траве желтел донник, розовел клевер, яркими кровавыми каплями сверкал дикий мак; с неровных щербатых зубьев плетня во все стороны кудрявыми струями сбегал хмель, а в густом воздухе, точно кипела вода, густо гудели пчёлы.[4]
Наконец выбранная сёстрами дорожка привела их к оврагу. Его заросшие кустами и жёсткою травою склоны были дики и красивы. Из глубины оврага доносился сладкий и тёплый запах донника, и виднелись там, внизу, его белые метёлки. Над оврагом висел узенький мостик, подпёртый снизу тонкими кольями.[5]
Скоро послышался отзывный рёв: Женька уже подымалась по невысокому, некрутому откосу, но нужно было ещё объесть три куста жёлтого донника, куст мышиного горошку, очень пышный, и очень пышную ветку грабового куста… И когда она сделала всё это, она успокоенно ткнула в локоть Максима Николаевича мягкой мордой, метнула дружелюбно хвостом так, чтобы попасть ему легонько в живот, и пошла к дому, грузная, перерёвываясь с отставшей Толкушкой.[6]
Догнал сына, хотел сказать ему: «Садись!» ― но не посмел. Сын так же задумчиво шагал по тропке. В руках его пестрели васильки, веточка белого донника, мышиный горошек, две-три полевых гвоздики. Изредка он подносил цветы к лицу, будто целовал их.[7]
― Дай, браток, закурить! У тебя табачишко есть, а мы вторую неделю бедствуем, конский помёт курим, а за это не будем мы тебя казнить, зарубим, как в честном бою, и семье твоей перекажем, чтоб забрали тебя похоронить… Да поживей, а то нам время не терпит!.. Я кисет-то в руке держу, и обидно мне стало до горечи, что табак, ро́щенный на моём огороде, и донник пахучий, на земле советской коханный, будут курить такие злостные паразиты. Глянул на них, а они все опасаются до крайности, что развею я по ветру табак. Протянул Фомин с седла руку за кисетом, а она у него в дрожание превзошла.[8]
— Михаил Шолохов, «Председатель Реввоенсовета республики», 1925
Но проходил мимо не Тиглат-Фелассар с луком и меткими стрелами, а печник Семён Подкопаев с двустволкой, а рядом с ним шёл бетонщик Пётр со стеблем жёлтого донника в руках, только что сорванного на защиту от чабанских собак, и Семён зычно крикнул: ― Придержи собак, эй!.. Черти сонные!.. Слышишь?[9]
Чёрные тучи быстро неслись над головой, молнии сверкали чаще. Борька сел над обрывом на сухую и блестящую траву под молодыми берёзками. Сзади огромный дуб шумел под ветром чёрною вершиною. Кругом шевелились и изгибались высокие кусты донника, от его цветов носился над обрывом тихий полевой аромат. Борька узнал место: год назад он тут долго сидел ночью накануне отъезда, и тот же тогда стоял кругом невинный и чистый запах донника. А как с тех пор всё изменилось!.. Тогда, ― какая тогда была ясная, утренне-чистая радость![10]
― Да тут не дознаешься: от таких харчей каждое тело дымит. Хромой тоже нигде не заметил земной красоты. Наоборот, он беседовал с Пуховым о какой-то речке Курсавке, где ловил рыбу, и о траве доннике, посыпаемой для вкуса в махорку. Курсавку он помнил, донник знал, а про Великий или Тихий океан забыл и ни в одну пальму не вгляделся задумчивыми глазами. Так весь мир и пронёсся мимо него, не задев никакого чувства.[11]
А табакерка твоя где? ― Вот она. Он взял её, погладил, как это всегда делал, по крышке и поднёс её близко к носу. ― С донничком? Степью пахнет донник. Ты оттуда? ― Из Задонья, из табунов.[12]
К частям косилки не притронуться рукой. Вверх не поднять головы. Иссиня-жёлтая наволока неба накалена жаром. Там, где кончается пшеница, ― шафранная цветень донника. Хутор скочевал в степь. Косили жито. Выматывали в косилках лошадей, задыхались в духоте, в пряной пыли, в хрипе, в жаре…[13]
Григорий достал кисет, стал делать цигарку. Смешанный с табаком-самосадом, сладко заблагоухал донник. Григорий затянулся, переспросил: ― Знаешь, стал быть?[13]
Помнишь, он говорил, будто Кудинов приезжал и он с ним просидел? Брехня! Он у Аксиньи был. Ошеломлённая, побледневшая Наталья молча ломала в пальцах сухую веточку донника. ― Ты не серчай, Наташа, на меня. Я и сама не рада, что призналась тебе…[13]
...на листьях деревьев, на камышовых крышах домов и сараев, всюду, как рассыпанная калёная дробь, приминая траву, до полудня лежала свинцово-тяжёлая, обильная роса. В степи пырей поднялся выше колена. За выгоном зацвёл донник. Медвяный запах его к вечеру растекался по всему хутору, волнуя томлением сердца девушек. Озимые хлеба стояли до горизонта сплошной тёмнозелёной стенкой, яровые радовали глаз на редкость дружными всходами. Серопёски густо ощетинились стрелками молодых побегов кукурузы.[14]
— Михаил Шолохов, «Поднятая целина» (книга вторая), 1960
И юг ― роскошен и изобилен, и горы впечатляют сильнее, всё это так. Но эти серые избы ― уж сколько лет они такими были и всё стоят ― эти поля и луга, а на горизонте ― лесочки, и небо над ними тоже не голубое, а сероватое. Ну что за магия такая во всём этом? И этот донник вдоль шоссе, жёлтые и белые заросли его, разотрёшь в руке цветы, пахнет мёдом ― ну что сравнится со сладким этим запахом, какие розы юга? А сама речка Истра, с тёмно-зелёной спокойной водой, с заросшими круглыми ветлами извилистыми бережками, ― и купаться-то в ней толком нельзя, ― а можно только смотреть и смотреть, и от всей этой тихой красы сжимается горло и так бы сладко поплакать, как будто давно не видела друга, и вот он пришёл, и упадёшь головой ему на грудь, и плачешь от радости…[15]
Придонье!.. Блестели слегка пригнутые ветром травы. Парили птицы в просторном небе. И пахну́ло… донником. Мы нашли эту травку с бисером жёлтых цветов. На Дону пахучий подсушенный донник добавляют в табак… Известно, запах сильнее всего пробуждает воспоминания. И в этот день нам казалось, что едем мы по знакомым местам и вот сейчас за той горбиной дороги сверкнёт на солнце донская вода.[16]
Фёдор Иванович раскрыл перед ним свой огромный потёртый портфель, полный длинных папирос, и разъяснил, что он сам набивает гильзы, потому что любит особую смесь табака, туда входят некоторые известные ему травы, в том числе и мелилотус оффициналис. Узнав, что это обыкновенный донник, Цвях сказал: ― Я предпочитаю «Прибой». Но попробую. Они оба задымили.[17]
Всё растение <донник лекарственный> с сильным кумариновым запахом. Ядовита надземная часть. Содержит <...> кумарин, придающий приятную сладость свежему донниковому сену. При загнивании сена (под воздействием плесневых грибков) образуется ядовитый дикумарин, который является антагонистом витамина K, необходимого для синтеза в печени факторов свёртывания крови...[18]
— Борис Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР», 1990
Вечером Машенька съела целое блюдо спелых желтых слив и ночью вдруг почувствовала рези в животе. Григорий едва успел соскочить с кровати. Сгорая от смущения и боли, Машенька голышом выскочила во двор и тотчас присела под стеной. Григорий вынес ей простыню и достал ведро воды из колодца. Пока она мылась, он курил ароматную папиросу, пахнущую донником, и что-то мурлыкал.
― С постелью нехорошо получилось, ― со смехом проговорила Машенька.[19]
Брат, в запылённых сапогах, Швырнул ко мне на подоконник Цветок, растущий на парах, Цветок засу́хи ― жёлтый донник. <...>
Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И всё же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже![20]
...Всё снятся табуны.
Гривастый, как огонь, всё снится жеребец,
всё дышит горячо на донник-буркунец.[1]:73
— Робертас Кетуракис, «Всё снятся табуны. А то — один буланый...» (перевод Дмитрия Сухарева), 1975
Хорошо белеют вдоль дорожки
Донника серебряные брошки, Липу облетают мотыльки,
И большое облако в тумане,
Как беременная в сарафане,
Пухнет в мутном зеркале реки.[24]
Капля каплет за каплей — и полон котел.
капля в каплю течет — полуполон другой.
Поколенья гудящих бесчисленных пчел
наливают веками застывшее пламя,
а литые котлы не охватишь руками.
Я не с ними. Я там, где желтый донник зацвёл.[25]
↑ Донник лекарственный — кроме своего лекарственного применения, традиционно известен как ценное пищевое растение. Молодые незагрубевшие побеги донника, а также верхушки с бутонами и цветами в деревенском быту часто используют для приготовления супов, окрошек и салатов.
↑ Донник лекарственный даёт первоклассный мёд, который (подобно запаху его цветов) отличается великолепными вкусовыми качествами. Он светло-янтарного или почти белого цвета с тонким приятным ароматом, напоминающим запах ванили. Также донник даёт очень много высококачественной пыльцы.
↑ «Донник-буркунец» или просто буркунец (буркун) — самое распространённое народное название донника лекарственноголат.Melilotus officinalis, одного из самых известных видов донника.
1 2 Р. Кетуракис. Стихотворения (перевод Дмитрия Сухарева). — Москва: журнал «Юность», № 1 за 1975 г.
↑ И.С. Тургенев. «Муму». «Записки охотника». Рассказы. — М.: Детская литература, 2000 г.