Loading AI tools
император Всероссийский с 1796 до 1801 года Из Википедии, свободной энциклопедии
Па́вел I Петро́вич (20 сентября [1 октября] 1754, Санкт-Петербург — ночь с 11 на 12 [24] марта 1801[1][2][3][4], там же[5]) — император Всероссийский с 6 (17) ноября 1796 года, великий магистр Мальтийского ордена с 29 ноября (10 декабря) 1798 года[6][7][8][9]. Второй представитель династии Гольштейн-Готторп-Романовых на российском троне. Сын Екатерины II и Петра III. Внук герцогини Голштинской Анны Петровны, дочери Петра Великого. Император-родоначальник Российского императорского дома. Отец трёх российских официальных императоров Александра I, Константина I[10], Николая I.
Во внутренней политике император Павел I Петрович ограничил крепостничество, активно боролся с коррупцией и казнокрадством в государстве, проводил курс на централизацию и бюрократизацию государственного управления, ограничения привилегий дворянского сословия; в области военного строительства ориентировался на прусскую модель, стремясь к профессионализации войска, улучшил положение рядовых солдат и матросов; во внешней политике участвовал в создании контрреволюционной 2-й антифранцузской коалиции, но в 1800 году вышел из неё и начал проводить политику сближения с наполеоновской Францией против Англии[11].
Павел ввёл серебряный стандарт российского рубля, уменьшил в десять раз расходы на содержание императорского двора, в два раза снизил расходы на флот и сократил армию.
Реформированные самим императором армия и флот через два года под руководством Суворова и Ушакова одержали блистательные победы над революционными войсками Франции.
Павел I присоединил к Российской империи Грузию, Аляску и Алеутские острова.
Проводимая императором политика ограничения дворянских свобод и привилегий, вызывавшие широкое отторжение дворянским офицерским корпусом военные преобразования, которые заставили дворян нести реальную воинскую службу, неожиданная внешнеполитическая радикальная переориентация государя после прихода к власти во Франции Наполеона Бонапарта, некоторые свойства сложного характера царя и его ментальное состояние в последний год правления привели к широкому недовольству в среде офицеров гвардии и придворных сановников[12].
В результате развития хода исполнения заговора, вероятно составленного с согласия его сына и наследника престола, целью которого было принудить Павла к отречению от царского престола в пользу сына, император Павел I был убит в драке с группой нетрезвых гвардейских офицеров в Михайловском замке в ночь с 11 (23) марта 1801 на 12 (24) марта 1801 года.
Оценка деятельности Императора Павла I его современниками, а позднее историографами, литераторами и религиозными деятелями неоднозначна, противоречива и провоцировала на различные стереотипы, от «безумного тирана» до «Русского Гамлета», «царя-рыцаря», «Дон-Кихота на троне», и даже «Святого Царя-мученика».
.jpg)
Его Императорское Высочество Государь Великий князь Павел Петрович родился 20 сентября 1754 года в Петербурге, в Летнем дворце Елизаветы Петровны. Крещён 25 сентября[13] духовнико́м императрицы Елизаветы Петровны протоиереем Фёдором Дубянским[14].
Имя Павел при крещении было дано ему по велению императрицы Елизаветы. После крестин императрица сама принесла матери наследника на золотом блюде указ кабинету о выдаче ей 100 000 p.
Императрица Елизавета Петровна приказала окружить внучатого племянника штатом нянек и лучшими, по её представлениям, учителями, а мать и отец были отстранены от воспитания своего ребёнка. Мальчика забрали у матери сразу после появления на свет, Екатерина увидела своего сына только на сороковой день и «… нашла его очень красивым»[16]. Зато сама бездетная императрица Елизавета навещала младенца раза два в сутки, иногда вставала с постели ночью и приходила смотреть будущего императора. Уже будучи при смерти Елизавета Петровна просила великого князя Петра Фёдоровича «доказать свою к ней признательность любовью к собственному его сыну, нежно любимому ею Павлу».
Гиперопека двоюродной бабушки-императрицы и отсутствие постоянного контакта с мамой привели к расстройству нервной системы мальчика с самого раннего детства : «…Павел при одном взгляде на неё (императрицу Елизавету Петровну) приходил в испуг и трясся всем телом». «Нервы мальчика расстроились до того, что он прятался от страха под стол, когда сильно прихлопнут дверьми»
Несмотря на внешнее сходство Павла с отцом, впоследствии при дворе упорно ходили слухи, что ребёнок был зачат Екатериной от своего первого фаворита, Сергея Салтыкова, знаменитого в своё время красавца. Слухи подпитывало то обстоятельство, что Павел появился на свет через десять лет брака Петра и Екатерины, когда многие уверились в бесплодности этого союза (свет на 10-летнюю бездетность брака Екатерина проливает в своих мемуарах, в которых намекает, что до хирургической операции её муж страдал от фимоза)[17]. Когда Павлу исполнилось три года у него появилась сестричка, которую назвали в честь бабушки Анной, но девочка через год скончалась от болезни и мальчик остался совсем один.
Весьма любил всяких тварей: собачек, кошечек и тому подобных, особливо кошек... (Записки Семёна Порошина (воспитателя наследника))
По словам его воспитателя Порошина : "Его Высочество отличала любовь ко всему живому...Вот как-то он надевает ботинки, чтобы идти гулять, и видит на полу мокрицу. А мокрица, как мы помним, — существо довольно противное, многие из нас с удовольствием бы её этим ботинком и хлопнули. А Павел говорит: «Осторожно, осторожно, не трогайте её, она должна спокойно отсюда выползти».[18]
Первым воспитателем Павла стал близкий к Шуваловым дипломат Фёдор Дмитриевич Бехтеев. Он принялся учить Павла читать по-русски и по-французски по весьма оригинальной методике: на русских солдатиках он нарисовал кириллические буквы, а на французских — латинские и так быстро научил великого князя чтению и арифметике при помощи игрушечных солдатиков и складной крепости с воротами. Любовь к чтению у Павла сохранилась на всю жизнь, чему способствовал будущий уединённый образ жизни наследника престола.
Екатерина приобрела для сына в 1766 году гигантскую библиотеку в 36 тысяч томов из наследства академика Корфа, она и стала основой личной библиотеки великого князя Павла Петровича.
Его знакомили с трудами просветителей: Вольтера, Дидро, Монтескьё. К учёбе у Павла были большие способности: отличная память и внимание, ещё у него было сильно развито воображение, но в то же время он был неусидчив и нетерпелив. Владел очень хорошо латынью, французским и немецким языками, любил математику и имел в ней исключительные успехи, с большой охотой разучивал танцы и воинские упражнения. Павел рос очень крепким физически мальчиком. В целом образование наследника было лучшим в стране, какое можно было получить в то время.
В 1760 году Елизавета Петровна заменила тяжело заболевшего и вскоре умершего главного наставника, предписав следующему наставнику основные параметры обучения в своей особой инструкции[19]. Им стал по её выбору Никита Иванович Панин – бывший посол России в Швеции и сторонник конституционной монархии. Он был автором внешнеполитической доктрины «Северный аккорд», предлагавшей ориентацию России на политический союз с Пруссией[20].
Панин также являлся одним из участников заговора по свержению отца Павла – Петра III[21]. Панин обозначил весьма обширный круг тем и предметов, в которых, по его мнению, должен был разбираться цесаревич[22]. Возможно, именно в соответствии с его рекомендациями был назначен ряд «учителей-предметников». Среди них были митрополит Платон (Закон Божий), Гранже (танцы), композитор Винченцо Манфредини (игра на клавесине и теория музыки, позднее композитор даже посвятил цесаревичу Павлу свою книгу «Regole armoniche о sieno precetti ragionati» — «Правила гармонические или мелодические» Венеция, 1775). Став императором, Павел пригласит старого учителя снова в Петербург, где тот вскоре и скончался. Один из молодых наставников Павла, преподаватель естественной истории, бывший флигель-адъютант Петра III – Семён Порошин[23], вёл дневник (1764—1765 гг.), ставший впоследствии ценным историческим источником по истории двора и для изучения личности цесаревича[24].
Когда Павлу исполнилось семь лет, умерла императрица Елизавета Петровна и он получил возможность постоянно общаться с родителями. Но став государем и будучи очень занят государственными делами и музыкальной деятельностью, Петр III мало уделял внимания сыну.
Павел был провозглашён государем цесаревичем и наследником престола 28 июня 1762 года в возрасте семи с половиной лет, в день свержения Петра III.
Уже с восьми лет Павел носил высшее звание во флоте — генерал-адмирал, будучи назначен президентом Адмиралтейств-коллегии, и с самого детства проходил военно-морское обучение. Его наставниками были генерал-интендант флота И. Л. Голенищев-Кутузов и генерал-фельдмаршал по флоту И. Г. Чернышёв, сумевшие привить наследнику любовь к флоту, которую тот сохранил на всю жизнь.
Наследник посещал занятия в Морском кадетском корпусе, сопровождал мать-императрицу в поездках по портам и военным гаваням – в Ревель, Кронштадт, встречался с участниками морских сражений. В 1763 году императрица подарила сыну Каменный остров. Он стал первой резиденцией великого князя. Одиннадцатилетним подростком Павел организовал на Каменном острове рядом со своим дворцом приют для престарелых моряков с увечьями – «Инвалидный дом для матросов-ветеранов». С этих пор его генерал-адмиральское жалование стало полностью поступать на содержание инвалидов, посвятивших свою жизнь службе на флоте и отдавших ей своё здоровье.
«Назначенный в детстве генерал-адмиралом, великий князь <...> не на шутку занимался своей должностью. Со времен основания русского флота до него не было такого ревнителя о морских делах, ему исключительно порученных». (Записки Семёна Порошина)
Уже в юные годы Павла стала занимать идея рыцарства[25]. 23 февраля (6 марта) 1765 года воспитатель мальчика Семён Порошин записал в своём дневнике: «Читал я Его Высочеству Вертотову историю об ордене мальтийских кавалеров. Изволил он, потом, забавляться и, привязав к кавалерии своей флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским. Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь»[26].
В 1730-х годах было провозглашено, что масонство берет своё начало от христианских рыцарей прошлого, от строителей церквей в Иерусалиме после их разрушения и от подобных орденов Св. Иоанна в Иерусалиме. Поэтому юный наследник заинтересовался не только древними рыцарскими орденами, но и относительно недавно ставшим популярным в Европе масонством.
Считается, что во время приезда в Петербург в 1777 году двоюродного брата Екатерины — шведского короля Густава III, который был главой масонской ложи шведского устава, князь Куракин организовал тайную встречу, на которой в масоны был принят и престолонаследник[27].
Важную часть досуга Павла I ещё с детских лет составляла музыка. Павел сам очень неплохо играл на клавишных инструментах, более всего любил играть на флейте, пел французские песни и арии из итальянских опер, впоследствии он постоянно приобретал ноты и либретто опер для своей библиотеки, регулярно посещал придворные спектакли и концерты — современная ему музыка расцвета барокко постоянно звучала как при «малом дворе» его отца в Ораниенбауме так и при его собственном великокняжеском дворе на Каменном острове, в Павловске и Гатчине. Известный итальянский композитор Доменико Чимароза получает приглашение из Петербурга стать придворным капельмейстером, где до него эту должность занимали крупные итальянские барочные композиторы Арайя, Сарти, Траэтта. Во времена юности Павла при русском дворе много лет работал в 1765—1768 годах придворным капельмейстером выдающийся композитор барокко — Бальдассаре Галуппи, — «Рафаэль в музыке» по выражению его современника – драматурга Карло Гальдони[28].
«...Любезен, умен, насмешлив, он [Павел] не чуждался общества, охотник был до театра и всякой забавы»[29]
(Князь И.М. Долгоруков)
Павел с детства прекрасно рисовал и уже в 10 лет получил от Академии Художеств диплом в признание своих успехов.
Чаще всего Павел предпочитал работать в технике акварель или сангина.
В 1765 году сказали что ему, как немецкому(голштинскому) принцу, должно быть особенно важно избрание нового императора в Священной Римской империи, а он на это ответил: «Что вы ко мне пристали, какой я немецкий принц, я великий князь российский»[30].
В одиннадцать лет цесаревич перенёс первую серьёзную болезнь, которая сопровождалась судорогами. Сохранить жизнь Павлу тогда удалось только путём операции на горле. Из-за болезни произошло сокращение нервов на лице цесаревича.
22 ноября 1768 года в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы состоялось торжественное богослужение по случаю благополучного выздоровления императрицы всероссийской и великого князя от привитой оспы. За сорок дней до этой даты прошла тайная прививка английским учёным и врачом Томасом Димсдейлом Екатерины II, затем той же операции подвергся Павел. Был дан 51 пушечный выстрел в честь императрицы, а следом — 31 выстрел в честь великого князя. Митрополит Платон, взойдя на кафедру напротив императрицы, произнёс обращение, прославляющее «стойкость и великодушие» государыни, и благодарит Бога за то, что Он осенил Россию Своей милостью». Особо отметив, что «россияне заручились помощию Британии, сего острова мудрости, храбрости и добродетели»[31].
В шестнадцать лет Павел заболел снова и очень тяжело, почти неделю находясь на грани жизни и смерти. В результате этих болезней в последующем внешность Павла постепенно начала меняться в худшую сторону[32].
Когда Павлу было восемь лет, его мать, опираясь на гвардию, осуществила переворот, вскоре после которого отец Павла при не вполне выясненных обстоятельствах внезапно умер. Уже через 6 дней после переворота, по словам секретаря посольства Франции в России Клода Карломана Рюльера: «Солдаты удивлялись своему поступку и не понимали, какое очарование руководило их к тому, что они лишили престола внука Петра Великого и возложили корону на немку... Матросы, которых ничем не льстили во время бунта, упрекали публично в кабачках гвардейцев, что они за пиво продали своего императора».
Французский посланник Лоран Беранже докладывал в Париж, что преображенцы собирались «вызволить Петра III из тюрьмы и восстановить его на престоле». Даже через месяц после смерти Петра 10 августа 1762 года прусский посланник Б. Гольц сообщал своему королю: «Те волнения, о которых я сообщал... далеко не успокоены, а напротив, усиливаются... Так как Измайловский гвардейский полк и конная гвардия... в день переворота всецело предались императрице, то к обоим этим полкам относятся теперь с презрением и вся остальная гвардия, и полевые гарнизонные полки, стоящие здесь, и кирасиры, и флотские. Не проходит дня без столкновения этих двух партий. Последние упрекают первых в том, что они продали своего государя за несколько грошей и за водку. Артиллерийский корпус до сих пор не принял ничьей стороны. Двор, дойдя до крайности, роздал Измайловскому полку патроны, что встревожило остальную гвардию и гарнизон». То есть через месяц с лишним после смерти Петра III Екатерина и её сторонники были безусловно уверены в преданности лишь одного-единственного полка – Измайловского, только его солдатам были выданы боевые патроны. У Екатерины тогда на нервной почве развилась экзема – «тело покрылось красными пятнами» (Рюльер).
При вступлении на престол Екатерины войска присягали не только ей самой, но и наследнику Павлу Петровичу. Есть сведения, что в преддверии венчания на царство Екатерина дала письменное обязательство о передаче короны Павлу по достижении совершеннолетия, впоследствии уничтоженное ею. В действительности она не собиралась поступаться полнотой своей власти и делиться ею ни в 1762 году, ни позже, когда Павел повзрослел. Все недовольные Екатериной и её правлением в такой ситуации возлагали свои надежды на Павла как на единственного законного наследника престола.
В 1771 году восставшие ссыльные на Камчатке во главе с Морицем Августом Бенёвским присягнули Павлу как императору и привели к такой присяге всех жителей Большерецкого острога. Бенёвский и капитан Степанов от имени всех восставших написали, огласили и отправили в столицу «Объявление в Сенат», в котором говорилось о беззакониях, которые чинили в России императрица Екатерина, её двор и её фавориты. В «Объявлении» упоминалось о том, что «законный государь Павел Петрович» неправильно лишён престола, о бедствиях российского народа и несправедливости распределения общественных благ, о гнёте самодержавия и бюрократического строя, мешающего развитию ремёсел и торговли. «Объявление» — уникальное совместное политическое обвинение узурпаторши трона Екатерины от имени дворянства и простого народа[33][34].
Во время чумного бунта в Москве в 1771 году восставшие москвичи также упоминали имя царевича Павла как настоящего владельца русского престола, связывая появление чумы с визитом в Москву двоюродного дяди Екатерины — принца Генриха, ещё одного немца, находящегося в поисках себе какого-нибудь престола.
Емельян Пугачёв, выдававший себя за «спасшегося за морем» царя Петра III, постоянно упоминал наследника как своего сына. Пугачёв в образе царя Петра III говорил, что после победы над правительством узурпаторши Екатерины сам «царствовать не желает и хлопочет только в пользу Павла Петровича». У него был детский портрет Павла. К этому портрету самозванец часто обращался при произнесении тостов. У Пугачева было и голштинское знамя личного герцогского войска Петра III, вероятно подобранное в море после гибели всех голштинцев во время бури на рейде Ревеля по пути на родину в 1762 году.
Павел воспитывался как наследник престола, но чем старше он становился, тем дальше его держали от государственных дел.
Поскольку в России не было закона о престолонаследии и точно не определялся возраст династического совершеннолетия, было неясно, с какого момента Павла можно считать вышедшим из детства. Было при этом очевидно, что вряд ли удастся отложить этот момент надолго после его 18-го дня рождения в октябре 1772 года. Именно в этот период Екатерина осознавала особенную необходимость остерегаться попыток возвести его на престол[35]. Во время болезни Павла, когда у Екатерины II появились сомнения, «упрочит ли брак Цесаревича, вследствие слабости его здоровья, порядок престолонаследия в государстве, на Софию Степановну, сговорчивую бездетную молодую двадцатипятилетнюю вдову недавно умершего от чахотки генерал-майора Михаила Петровича Черторыжского, возложено было поручение испытать силу своих прелестей над сердцем великого князя»[36].
В 1772 году у Павла от фрейлины Софьи Степановны Черторыжской (в девичестве Ушаковой) родился незаконный сын Павла Семён, которого императрица взяла к себе во дворец на воспитание и дала ему фамилию «Великий». Целых пять лет, до рождения первого законного сына Павла — Александра, Семён Великий оставался относительной гарантией власти для его царственной бабушки на случай внезапной кончины Павла.
Достигнув совершеннолетия, великий князь по настоянию матери уступил 5 октября 1773 года свои права на отеческие владения в Шлезвиг-Гольштейнском герцогстве, к которым принадлежали города Киль, Апенраде, Ноймюнстер, датскому королю Кристиану VII, взамен графств Ольденбург и Дельменхорст в Северной Германии, от которых также был вынужден отказаться 14 декабря того же года в пользу своего родственника, родного дяди его матери — герцога Фридриха Августа, любекского протестантского епископа.
После рождения у Павла в законном браке старшего сына, наречённого Александром, Екатерина рассматривала возможность передачи престола любимому внуку в обход нелюбимого сына. Опасения Павла в таком развитии событий укрепляла и ранняя женитьба Александра, после которой по традиции наследник считался совершеннолетним. Из письма Екатерины от 14 (25) августа 1792 года своему корреспонденту барону Гримму: «Сперва мой Александр женится, а там со временем и будет коронован со всевозможными церемониями, торжествами и народными празднествами». Торжества по случаю брака своего сына Павел I демонстративно проигнорировал[37].
.jpg)
Накануне смерти Екатерины некоторые придворные ждали обнародования манифеста об отстранении Павла, заключении его в эстляндском замке Лоде и провозглашении наследником Александра[38]. Существовало мнение, что пока Павел I ждал ареста, манифест (завещание) Екатерины самолично уничтожил кабинет-секретарь Александр Безбородко, что позволило ему получить при новом императоре высший чин канцлера[39][40]. Однако, согласно петровскому указу 1722 года, такое завещание имело юридическую силу только в случае обнародования при жизни действующего монарха. Екатерина II об этом прекрасно знала и вряд ли решилась бы на такой сомнительный шаг.
Сложные отношения с матерью, во многом связанные с наглым поведением по отношению к наследнику престола её многочисленных фаворитов и с ходившими слухами об убийстве матерью его отца, не помешали испытывать Павлу по отношению к матери глубокие родственные чувства, особенно проявившиеся в день её кончины: "хотя он (Павел), по получении известия сего, нимало не медлил, но поспешал колико можно приездом своим в Петербург; однако застал покойную императрицу уже едва только дышащую и давно безгласною. Уверяли все, что он, при сем последнем свидании своем с нею, оказал ей все, что только можно требовать от чувствительного и искренно мать свою любящего сына: он ринулся к ней с возможнейшими изъявлениями всей детской своей любви, плакал, рыдал, целовал у нее руки и все члены, омочал их сыновними слезами и, при оказании всех знаков истинного сокрушения сердечного, находился безотлучно при ней, до самой минуты переселения ее в вечность, что воспоследовало через два часа после его прибытия. Сим изъявил он ей последний долг истинно любившего и почитавшего во всю ее жизнь сына и самым сим поступком приобрел уже первую себе похвалу и одобрение[41].
Чувствительное и доброе сердце наследника и его супруги, его помощь старым увечным матросам флота и их совместная помощь простому народу принесли Павлу огромную популярность среди простых людей. Австрийский посланник в Петербурге Иосиф Лобковиц писал в Вену ещё в 1775 году: «Павел — кумир своего народа»[42]
Павел был женат дважды. В первый раз Павел женился 29 сентября 1773 года на великой княжне Наталье Алексеевне, рождённой принцессой Августой Вильгельминой Луизой Гессен-Дармштадтской, дочерью ландграфа Гессен-Дармштадтского Людвига IX и Каролины Цвейбрюкен-Биркенфельдской.
Девочка воспитывалась под строгим присмотром матери, прозванной «великой ландграфиней», достойной и образованной женщины, в доме которой бывали Гёте, Гердер, Виланд и другие знаменитости того времени. Каролина активно переписывалась и с самим Фридрихом Великим.
Уже в юные годы её дочь Вильгельмина отличалась незаурядным умом, сильным характером и пылким темпераментом. Король Пруссии Фридрих II желал этого брака, он уговорил ландграфиню Каролину на поездку со всеми тремя дочерьми в Россию, убедив в важности этого будущего брака для Пруссии. Павел выбрал среднюю дочь — миниатюрную темноволосую Вильгельмину Августу Луизу.
.jpg)
Павел был очень доволен своей супругой, обожал её, даже боготворил. Но отношения со свекровью — императрицей Екатериной у великой княгини не сложились. Воспитанная в Европе в свободном духе, Наталья Алексеевна проявляла определённую самостоятельность в высказываниях, придерживаясь либеральных идей, и даже порой выступала за освобождение крестьян. Это явно не нравилось государыне. По свидетельству современников, великая княгиня была женщиной серьёзной и честолюбивой, с гордым сердцем и крутым нравом.
Через два с половиной года семейной жизни, 15 апреля 1776 года, принцесса умерла после многодневных мучений при первых родах. Плод также оказался мёртвым. Причиной было признано последствия неудачного лечения искривления позвоночника принцессы в юности.[43]. Через несколько минут после констатации смерти Екатерина II увезла убитого горем, едва живого сына-вдовца из Петербурга в Царское Село. Уже в день смерти Натальи Алексеевны она составила подробную записку о путешествии в России принцессы Вюртембергской, предполагаемой следующей супруги наследника[43].
Неожиданно массовое стечение народа на «поклонение» умершей великой княгини можно объяснить распространением среди простого люда различных толков и разговоров о причинах смерти Натальи Алексеевны. Корберон свидетельствовал: «Народ горько оплакивает её и ожесточается. В лавках приходится слышать такие замечания: „Молодые женщины умирают, а старые бабы живут“. К князю Орлову пришла толпа мужиков, чтобы узнать, достоверно ли известие о смерти великой княгини, получив утвердительной ответ, они горько заплакали…[43]. Не желая затягивать новый брак Павла, императрица, видимо, указала объявить и небольшой срок траура по умершей — всего три месяца.
Объявленный траур не помешал Екатерине II отпраздновать через неделю в Царском Селе свой 47-й день рождения.
В том же 1776 году Павлу сосватали новую невесту — Софию-Доротею Вюртембергскую, дочь Фридриха Евгения, герцога Вюртембергского.
София-Доротея родилась 14 (25) октября 1759 года в Штеттинском замке (там же, где родилась и Екатерина II), где её отец (подобно отцу Екатерины) служил комендантом. Фридрих Великий самолично устроил встречу Павла со своей внучатой племянницей в Берлине.
.jpg)
Молодой вдовец, которому исполнилось всего лишь 22 года, был пленён высокой статной семнадцатилетней блондинкой с милым приятным лицом; на другой день он писал матери[44]:
Я нашёл свою невесту такову, какову только желать мысленно себе мог: недурна собою, велика, стройна, застенчива, отвечает умно и расторопно. Что же касается до сердца ея, то имеет она его весьма чувствительное и нежное. Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкою.
Павел уже на третий день знакомства согласился на брак и ещё почти две недели Старый Фриц, как мог, развлекал своего высокого гостя смотрами и манёврами, парадными спектаклями, дневными и ночными праздниками в Шарлоттенбурге, в берлинском Монбижу и потсдамском Сан-Суси и т. д. Лишь 25 июля 1776 года Павел покинул Потсдам и Берлин, восхищённый приемом короля и всем, им виденным в Пруссии.
Девушка уже была помолвлена с братом Натальи Алексеевны (первой жены Павла) — принцем Людвигом Гессенским, но ради русского царевича эту помолвку пришлось разорвать за отступные в 10 тысяч рублей пенсиона бывшему жениху. После принятия православия она стала именоваться Марией Фёдоровной.
Мария Федоровна с юности имела хобби, которое было для знатной девушки довольно необычно. Она любила не только очень хорошо рисовать, но и работать на токарном станке, вырезая на нём камеи с портретами Павла, Екатерины и других знакомых, активно раздаривала эти камеи, сделанные с большим художественным мастерством и талантом и ныне хранящиеся в Эрмитаже и других музеях мира.
.jpg)
Супруга Павла, как и он сам лично, проявила огромную человеческую заботу и деятельную доброту по отношению к простому русскому народу. Она стояла у истоков Императорского человеколюбивого общества, Повивального института, училища ордена святой Екатерины, а также целого ряда других филантропических заведений.
Павел и его жена укрепили царствующую династию Гольштейн-Готторп-Романовых. Государь оставил после себя многочисленное потомство, получив прозвище императора-родоначальника. На момент смерти в 1828 году супруги Павла императрицы Марии Федоровны у них было уже 50 прямых потомков, членов российского императорского дома — детей, внуков и правнуков.
У Павла I и Марии Фёдоровны было 10 детей:
Внебрачные дети Павла:
Литератор и мемуарист Н. И. Греч рассказывает об обстоятельствах рождения последнего ребёнка:
Здесь скажем в скобках, что последние роды императрицы Марии Федоровны (великим князем Михаилом Павловичем 28 января 1798 года) были очень трудны, и медики объявили, что она едва ли перенесёт другие, если б ей случилось забеременеть. … Решили промыслить ему любовниц нижнего этажа...[46].
Екатерина Нелидова
Уже через пять лет после вступления Павла во второй брак, во время совместного полуторалетнего заграничного путешествия его внимание привлекла своим живым умом и подвижным весёлым характером камер-фрейлина его жены Екатерина Нелидова, «некрасивая маленькая брюнетка»[47]. Её искренние и благородные суждения отвечали рыцарским устремлениям Павла в большей степени, чем «немецкая аккуратность и методичность» его жены, домовитой хозяйки Павловска.
Нелидова была маленькая брюнетка, с темными волосами, блестящими черными глазами, с лицом, исполненным выразительности. Она танцевала с необыкновенным изяществом и живостию, а разговор её, при совершенной скромности, отличался изумительным остроумием и блеском.[48]
Со временем Нелидова, совершенно овладев умом и сердцем наследника, научилась им управлять. Она заявляла, что «сам Бог предназначил её» охранять Павла и руководить им для общего блага. Связь их была скорее нравственная, чем плотская; в сохранившейся переписке преобладают религиозно-мистические мотивы[47]. Когда Мария Фёдоровна осознала истинный характер этой связи, то заключила с фавориткой «настоящий дружественный союз для блага любимого обеими человека»[47].
Через пятнадцать лет существования такого дружественного союза и после запрета семейной жизни императрице из-за смертельного риска новой беременности после тяжёлых родов в феврале 1798 года, Кутайсов, Ростопчин и другие недоброжелатели императрицы в том же году убедили Павла, что он всецело находится под опекой супруги и её камер-фрейлины, царствующих его именем. Ближайшая подруга Нелидовой, графиня Н. А. Буксгевден, была тогда отослана императором от двора к месту службы её мужа в замок Лоде, куда за ней последовала и сама отвергнутая сорокалетняя бывшая фаворитка после 15 лет тесных дружеских отношений с Павлом.
Анна Лопухина
Ещё во время коронации Павла в 1797 году состоялось знакомство бывшего генерал-губернатора Вологды и Ярославля, «присутствующего» в московских департаментах Сената Петра Васильевича Лопухина с императором, которому он смог продемонстрировать свои деловые качества: осведомленность в государственных делах и законах, умение работать и опыт.
Его дочери — молодые барышни Лопухины, красивые милые брюнетки, заинтересовали московское общество и прибывший из Петербурга на коронацию царский двор. В дни коронации на одном из балов Павел I обратил внимание на обеих юных красавиц, но отдал предпочтение старшей из сестер — Анне.
Павлу I представили на балу в Москве уже двадцатилетнюю Анну Лопухину, как девицу, с юности влюблённой в него самого до безумия, что ещё больше усилило его интерес и чувство симпатии к ней.
К тому же, Анна и Екатерина ещё и принадлежали к дворянскому роду Лопухиных, что и первая жена Петра I — Евдокия Лопухина.
Анна, по свидетельству современников, «имела очаровательную головку, с огненными черными глазами, черные как смоль волосы и брови, прелестный рот и ослепительной белизны зубы, чрезвычайно мягкое и доброе выражение лица. Немного портил её только неправильной формы нос».
Младшая Лопухина — Екатерина, которой было всего 14 лет, увлеклась уже женатым юным Великим князем Александром Павловичем и искала встреч с ним.
Это возбудило в Москве много разговоров, и чтобы прекратить их, Павел I выдал её в том же году за 32-х летнего гофмейстера Григория Александровича Демидова, владелеца знаменитой усадьбы Тайцы. Брак с одним из самых приближенных к Государю лиц, богачом и меценатом, обеспечили Екатерине Петровне прекрасное положение в петербургском обществе.
В следующем 1798 году, в связи с войсковыми манёврами, император вновь приехал в Москву, где окончательно убедился в своих чувствах к Анне Петровне (последние крайне опасные роды императрицы сыном Михаилом случились 28 января (8 февраля) 1798, после которых врачи категорически запретили ей беременеть и следовательно вести обычную семейную жизнь с Павлом).
Император поручил Кутайсову вести переговоры с Лопухиными о приглашении их в Петербург. Узнав об этом, императрица написала Анне Петровне резкое письмо с настойчивым советом оставаться в Москве. Письмо это дошло до сведения Павла I и вызвало его негодование.
В августе 1798 года Лопухин был переведён в столицу генерал-прокурором, с производством в действительные тайные советники. Павел способствовал переезду Лопухиных в Петербург и подарил семье дом на Дворцовой набережной, который срочно построили по его указанию.
Указом от 19 января 1799 года «в воздаяние верности и усердие к службе» отец Анны получил княжеский титул и герб с девизом «Благодать» (перевод имени «Анна»), а месяц спустя (22 февраля) — также титул и преимущества светлейшего князя, единственного в России в то время. Ещё через месяц (11 марта) Павел I пожаловал ему придворную ливрею и староство Корсунь в Киевской губернии, а также дом на Дворцовой набережной.Чтобы заставать государя в хорошем расположении духа, Лопухин ездил во дворец с докладами в 6-м часу утра (обычно император Павел начинал свой рабочий день с 5 утра).
Историк Н. К. Шильдер считал отношения Павла и Анны чисто платоническими: как и любому рыцарю, Павлу нужна была дама сердца, которой он мог бы поклоняться.
Воодушевлённый рыцарскими чувствами к Анне, Павел I доходил до готовности не препятствовать её браку с человеком, которого она полюбит. Так, заподозрив нежное чувство с её стороны к своему ординарцу 17-летнему красавцу Александру Рибопьеру, император Павел хотел устроить её брак с ним[49], хотя его самого, раненного в руку и посадил в крепостную тюрьму за участие в запрещённой дуэли из-за Анны.
Через некоторое время Лопухина призналась Павлу I в любви к другу своего детства князю Павлу Гавриловичу Гагарину (1777—1850), находившемуся в Италии в армии Суворова (по свидетельству брата Анны Петровны, она открыла государю свою любовь, чтобы защититься от проявления слишком нежных чувств с его стороны). Павел I вызвал Гагарина из армии в Петербург, осыпал его наградами и устроил его брак с Лопухиной. Свадьба состоялась 8 февраля 1800 года в присутствии императора и всего двора.
Чувства Павла I к княжне Гагариной не изменились и после её замужества. Он был искренне привязан к ней и считал её своим другом. Павел I открыто выказывал свое глубокое чувство к Анне Петровне: её именем назывались корабли («Благодать» — русский перевод еврейского имени Анна), её же имя красовалось на знаменах гвардии. Он был искренно привязан к княгине и, посещая её, «отдыхал от трудов правления». Только скромность и редкий такт облегчали непростое положение Анны Петровны в свете и при дворе.
Анна Петровна стала кавалерственной дамой ордена Святой Екатерины I класса и ордена Св. Иоанна Иерусалимского, который до неё имела лишь одна женщина — графиня Джулия Литта.
По-видимому, князь Гагарин женился только из расчёта, и после смерти Павла I отношения между мужем и женой совершенно испортились. Он плохо с ней обходился, заставил переписать на себя все её состояние, завёл любовницу.
5 февраля 1805 года[50] Гагарина родила дочь по имени Александра, но вскоре, 25 апреля, красавица скончалась от чахотки. Через несколько недель умерла и её маленькая девочка[51]. На могиле жены Гагарин попросил высечь надпись: «В память моей супруге и благодетельнице».
По случаю рождения в семье Павла будущего наследника престола, ставшего позже императором Александром I, Екатерина II, став бабушкой, подарила Павлу 362 десятины земель с деревнями и крестьянами, по берегам небольшой реки Славянки. Новая усадьба всего в четырёх верстах от императорского Царского Села получила название села Павловского.
Совместная жизнь в Павловском имении оказалась не очень долгой. В 1781 году супруги, оставив маленьких сыновей дома, отправились в длительное путешествие по Европе. А ещё через два года Екатерина, по случаю рождения третьего ребёнка в семье и своей первой внучки Александры, подарила великокняжеской чете недавно достроенную орловскую резиденцию в Гатчине, которая была гораздо больше и дальше отделена территориально от двора царицы и в которой великий князь весь год мог жить вполне самостоятельно и спокойно заниматься своими делами вдали от властной матери.
Гран-тур, растянувшийся на почти полтора года и 14 000 километров, в конных экипажах был предпринят в 1781—1782 годах молодым цесаревичем вместе с супругой после пяти лет брака, в котором уже родились двое мальчиков. Цесаревичу на время начала путешествия было уже 27 лет, а его жене — 22 года.
Как и его прадед - Петр I, предпринявший длительное Великое посольство, Павел Петрович понимал, что Россия отстаёт в развитии от европейских стран и должна их стремительно догонять, для чего будущему правителю необходимо изучить европейские достижения на месте.
«Надо, — писал матери Великий князь Павел Петрович о своей планируемой поездке,- употребить все усилия, чтобы принести возможно больше пользы своему отечеству, а для этого надо приобретать познания, а не сидеть на одном месте, сложа руки».
Екатерина II, отправляя наследника в Европу, преследовала политические цели и стремилась продемонстрировать монаршим дворам просветительские тенденции и мощь своего правления. Согласно запискам Н. А. Саблукова были отданы «самые строгие приказания, дабы не щадить денег, чтобы сделать эту прогулку по Европе столь же блистательной, сколь интересной, при помощи влияния на дворы, которые им придется посетить»[52].
Павел хотел увидеть Европу, особенно Францию и Италию, так как он был франкофилом и большим знатоком истории Рима, а также прекрасным художником. К тому же, его особо интересовали политические реформы молодого императора Священной Римской Империи Иосифа II, в которых он надеялся найти для себя много полезного.
Путешествовали супруги инкогнито под именами графа и графини Северных (Du Nord)[53]. Императрица включила в программу посещения только те страны, которые считала союзниками или потенциальными друзьями России, не позволив сыну новый визит в уже посещённую им ранее любимую Пруссию и встречу в Берлине или Потсдаме со своим кумиром и двоюродным дедушкой его жены — королём Фридрихом II[54].
Продолжавшееся с 17 сентября 1781 по 20 ноября 1782 года частное путешествие графа и графини Северных, сопровождаемых небольшой свитой из 15 отобранных ближайших придворных, некоторые из которых были сами по себе выдающимися личностями, и 80 человек обслуги, прошло по традиционному маршруту: из Санкт-Петербурга через Польшу и Австрию до Вены, с длительным пребыванием в Италии и Франции, посещением знаменитых замков в долине Луары, через Бельгию и Голландию в герцогство Вюртембергское, где у родителей Марии Федоровны в замке Этюп около Мёмпельгарда, расположенном в 40 милях от Базеля, они отдыхали в течение двух недель перед возвращением домой. Павел был вынужден прервать Гранд-тур, так как Мария снова забеременела новым ребенком - будущей дочкой Александрой и супруги решили вернуться домой.
В Вене Павла пригласили посмотреть спектакль «Гамлет», но неожиданно исполнитель главной роли актёр Брокман отказался играть шекспировские творение. Свой отказ он объяснил своему императору Иосифу тем, что «В театре будут два Гамлета — один на сцене, другой — в зале». Действительно, сюжет спектакля во многом напоминал драматические события 1762 года в жизни царевича Павла. Повзрослев, он, также, как и датский принц, пытался разобраться в обстоятельствах гибели своего отца и роли матери в случившемся перевороте.
Император Иосиф щедро наградил 50-ю золотыми монетами артиста за проявленную внимательность, такт и мудрость, позволившие избежать щекотливой ситуации и бестактности по отношению к русскому наследнику.
Граф и графиня Северные посетили несколько государств Италийского полуострова. В Ватикане они дважды получили аудиенцию папы римского Пия VI.
В Италии и Вене большие любители музыки и театра граф Северный и его супруга, прекрасно игравшая на клавикорде, близко общались с самыми выдающимися композиторами того времени : молодым Моцартом, Гайдном, Галуппи, Глюком и его любимым учеником – тридцатилетним Сольери.
Моцарт написал для торжеств в честь их визита оперу «Похищение из сераля», Глюк – немецкую версию своей оперы " Ифигения в Тавриде", Гайдн преподнес Марии Федоровне шесть струнных квартетов, а Галуппи шесть сонат для клавикорда.
После месяца познавательных экскурсий, приёмов и визитов в Риме они отправились в Венецию, где удостоились большого триумфального въезда в город, регаты гондол, гала-обеда, балов и концертов в их честь и лично участвовали в карнавале. В Венеции Павел услышал историю о торжественном почётном перезахоронении в 1623 году несправедливо обвиненного и казнённого сенатора Антонио Фоскарини и сам повторил это в 1796 году с прахом своего отца – Петра III.[55]
Павел увидел Тосканское герцогство с его богатейшими музеями и Неаполитанское королевство с удивительными дворцами; Милан с театрами и Академией Брера и Турин с его крепостями, музеями и мистическими тайнами; европейские университеты, которым было по 400–600 лет; монашеские и рыцарские ордена как опоры веры и монархии.
Наследника интересовали Австрийские Нидерланды, великий князь с любопытством проехал по Швейцарии, побывал в герцогстве Вюртемберг, умудрившись не заметить тюремного заключения Фридриха Шиллера, о чем шумела вся Европа в то время.[55] При этом один из его спутников был Фёдор Иванович фон Клингер (Friedrich Maximilian von Klinger) (1752—1831), адъютант, чтец и библиотекарь Павла Петровича, прибывший в Россию в составе свиты Марии Фёдоровны; немецкий поэт, драматург и романист, деятель немецкого литературного движения «Буря и натиск», название которого восходит как раз к его одноимённой драме. Автор 23 драм и 14 романов. Друг детства и юности, литературный соратник (до 1776 года) великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга фон Гёте. В Германии Фридрих Максимилиан фон Клингер стоит в одном ряду с Гете и Гердером как выдающийся немецкий писатель.[56][57][58]
В Милане великий князь познакомился с математиком Марией Гаэтаной Аньези, работы которой уже знал.
В Риме он часами ходил по музеям и по городу, беседовал с окружением папы Пия VI – это был совсем иной клир, чем в России. В Венеции Павел общался с драматургами Карло Гоцци и Карло Гольдони. Но подлинным пиршеством духа была Франция: встречи с философами Жаном Лероном Д’Аламбером и Дени Дидро, астрономом Пьером Мешеном и химиком Клодом Луи Бертолле, шахматистом Франсуа-Луи Филидором, писателями Пьером Бомарше, Шодерло де Лакло, с автором первого романа о «железной маске» Шарлем де Фьё и многими многими другими…[55]
Очень большое впечатление на Павла и его супругу произвело поместье принца Конде в Шантийи и тамошний тёплый приём принцем.
Шантийи стало образцом для создания парков гатчинского имения Павла, которое признано ЮНЕСКО памятником всемирно-исторического наследия как и Шантийи.
Павел и его супруга произвели сильное положительное впечатление на всех общавшихся с ним правителей Европы, а со своими одногодками Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой они даже почти подружились. По итогам этого визита Мария-Антуанетта сказала своей первой камеристке Жанне Кампан, что «она осознала, насколько сложнее исполнять роль королевы в присутствии иностранных суверенов, нежели перед собственными придворными».
Со слов той же мадам Кампан, во время раута в Малом Трианоне беседа зашла настолько далеко, что цесаревич Павел Петрович рассказал своему сверстнику — Людовику XVI о «бесчеловечной политике русской царицы» по отношению к нему (окружила шпионами и удаляет всех сколько-нибудь преданных людей).
Император Иосиф II с Павлом Петровичем расстались друзьями и практически родственниками. Дабы укрепить отношения с Россией, бездетный Иосиф II обручил своего наследника герцога Франца с сестрой жены великого князя.
Ни до, ни после Павла никто из наследников престола не предпринимал таких путешествий и не увидел столько европейских городов, не познакомился с таким большим количеством монархов, аристократов, ученых, художников, композиторов и религиозных деятелей.
Главный итог Гран-тура – это павловский закон о престолонаследии, который просуществовал до 1917 года. Именно в путешествии Павел понял необходимость строгого преемства власти и прописал это заранее, ещё до своего вступления на престол.[55]
После рождения в семье наследника третьего ребёнка — первой дочери, названной Александрой, и именно в связи с её рождением в 1783 году, Екатерина подарила сыну Гатчину, выкупленную у наследников недавно умершего графа Григория Орлова, своего бывшего фаворита.
.jpg)
Уехав из столицы в Гатчину, Павел завёл обычаи, резко отличные от петербургских. Одно из первых по времени описаний Гатчины, уже по восшествии Павла на престол, принадлежит барону Бальтазару Кампенгаузену (СПб., 1797 г.):
«Внутренность дворца столь же свободна от упрёка в перегруженности роскошью, столько она отвечает внешнему его виду по вкусу и величественности. Настоящим своим устройством и отделкою она почти всецело обязана нынешним своим владельцам. Неоднократно нужно её осмотреть, чтобы иметь возможность её узнать и описать. … Всюду господствует величайшая чистота и нигде не встречается тех тёмных переходов, которые в столь многих дворцах производят отталкивающее впечатление...
...Ансамбль в Гатчине имеет почти недосягаемое выражение благородства и величия.»
Создавая в Гатчине подчиненный только ему и им воспитанный военный отряд, Павел подражал Петру Великому, перед которым преклонялся. Судя по воспоминаниям современников, Павел открыто сравнивал впоследствии гатчинские войска с «потешными» полками Петра, а своих офицеров — с его сподвижниками. Общеизвестно, что Пётр I до прихода к власти создал два полка по иностранному образцу: Семёновский и Преображенский.
Гатчинские войска принято характеризовать отрицательно — как грубых солдафонов, обученных лишь фрунту и шагистике. Сохранившиеся планы учений опровергают этот растиражированный стереотип. С 1793 по 1796 годы на учениях гатчинские войска под командованием цесаревича отрабатывали приёмы залпового огня и штыкового боя. Отрабатывалось взаимодействие различных родов войск при форсировании водных преград, проведении наступления и отступления, а также отражении морского десанта противника при его высадке на берег.
Павел, любя математику, сам был хорошим артиллеристом. Именно на этой почве он близко подружился с командующим своей артиллерией Алексеем Аракчеевым, будущим реформатором всей русской артиллерии, прекрасно показавшей себя в Отечественной войне 1812 года против императора Наполеона, тоже бывшего артиллеристом.
Великий князь и княгиня продолжали активно интересоваться и заниматься музыкой. Так, в 1787 году крупный итальянский композитор Доменико Чимароза получает приглашение из Петербурга стать придворным капельмейстером, где до него эту должность занимали Арайя, Сарти, Галуппи, Траэтта и другие иностранцы. В российской столице Чимароза пишет и ставит оперы-сериа «Дева солнца» и «Клеопатра», создаёт многочисленные вокальные, инструментальные и хоровые сочинения, даёт уроки музыки жене наследника престола — Марии Фёдоровне и их детям Александру и Константину — будущему императору и его брату. А сам Павел становится крёстным отцом сына композитора, названного в честь него Паоло, церемония крещения проходила в церкви Св. Екатерины в присутствии придворных и дипломатов[60]. Уже в Гатчине наследником престола осуществлялась политика облегчения тяжкой жизни крепостного крестьянства. Нормой стала двухдневная барщина как уже было в Малороссии в то время, крестьянам разрешалось заниматься промыслом в свободное от барщинных работ время, открывались бесплатные школы, училища (в частности для детей-инвалидов), госпитальный городок и богадельня «для слепых и голодных».
.jpg)
Павел вступил на престол 6 (17) ноября 1796 года в возрасте 42 лет. 5 апреля 1797 года, в первый день Пасхи, состоялась его коронация в Успенском соборе Московского Кремля. Внутренняя политика для нового императора определялась согласно своим принципам, сформулированным им на бумаге ещё в молодости:
«Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.»
._Из_собрания_миниатюр_"Романовская_сюита"._Эрмитаж._(фрагмент).jpg)
По восшествии на престол новый император освободил всех содержавшихся «по тайной экспедиции», даровал всеобщую амнистию всем чинам, находившимся под судом и следствием, а также простил находившихся в опале при Екатерине вельмож и общественных деятелей, в частности, был возвращён из ссылки Радищев; Н. Н. Трубецкому и Ивану Тургеневу дозволено вернуться в Москву, причём последний был назначен директором Императорского Московского университета. Свободу также получили Николай Новиков и все польские повстанцы (всего 87 человек), в том числе сам генералиссимус Костюшко. Последнему Павел разрешил под честное слово прекращения его дальнейшей борьбы с Россией выехать в Америку в американском военном мундире и даже выплатил ему огромную личную денежную компенсацию в 60 000 рублей, которую тот разделил поровну на всех своих товарищей по плену.
В ноябре 1796 года, по повелению Павла, прах Петра III был торжественно перенесён из могилы в Невском монастыре в Зимний дворец, где состоялось совместное коронование его праха и трупа Екатерины II; в декабре того же года они были торжественно совместно похоронены в Петропавловском соборе, усыпальнице российских императоров[61]. Павел Первый собственноручно произвёл обряд коронования останков отца, который не успел пройти коронацию в Москве при жизни до момента убийства. Современники отмечают, что получив приказ нести корону, семидесятилетний Алексей Орлов «зашел в темный угол и взрыд плакал. С трудом отыскали, а ещё с большим трудом убедили его взять корону в трепетавшие руки».
Ближайшей подруге Екатерины II — княгине Екатерине Дашковой, президенту Российской академии и Петербургской Академии наук, участнице заговора против царя Петра III, родной сестре его фаворитки Елизаветы Воронцовой было предписано удалиться в своё имение Троицкое и «предаться воспоминаниям о 1762 годе».
По рассказам современников, император Павел обладал большой работоспособностью. С 5 часов утра он был уже на ногах и после короткой молитвы начинал приём докладов от различных чиновников, тех же из них, кто опоздал или проспал, увольнял со службы.
Рабочий день императора нередко длился до 16 часов, так что Павел Петрович работал крайне добросовестно, исполняя должностные обязанности главы одного из могущественных государств Европы того времени. Балы, прогулки, охота и праздное времяпрепровождение были чужды этому государю. Отдыхом ему служили чтение, театр и музыка. А ежедневными прогулками в любую погоду — утренний двухчасовой развод караулов и вахт-парад различных гвардейских полков.
Павел, приступил к реформам, менявшим порядки и обычаи, заведённые при Екатерине; реформирование всего, что было сделано его матерью, явилось главной характеристикой правления.
По вступлении нашем на всероссийский императорский престол, входя по долгу нашему в различные части государственного управления, при самом начальном их рассмотрении увидели мы, что хозяйство государственное, невзирая на учинённые в разные времена умножения доходов, от продолжения чрез многие годы беспрерывной войны и от других обстоятельств, о которых, яко о прошедших, излишним почитаем распространяться, подвержено было крайним неудобностям. Расходы превышали доходы. Недостаток год от году возрастал, умножая долги внутренние и внешние; к наполнению же части такого недостатка заимствованы были средства, больший вред и расстройство за собой влекущие.
В день коронации Павел I публично прочёл принятый новый закон о престолонаследии, который вводил принцип первородства, то есть принцип наследования престола старшим сыном, что восстанавливало традиционную в Русском государстве практику, изменённую императором Петром в 1722 году (назначения наследника)[62]. Акт о престолонаследии 1797 года вводил так называемую австрийскую (полусалическую) примогенитуру, при которой преимущество в наследовании имели потомки мужского пола. Впервые были установлены правила регентства.
_P05.JPG)
Акт дополнялся и уточнялся положениями принятого в тот же день «Учреждения об Императорской фамилии», которое определяло состав императорской фамилии, иерархическое старшинство её членов, их права и обязанности, устанавливало гербы, титулы, источники и размеры содержания членов императорской фамилии. В тот же день было принято и «Установление для орденов кавалерских российских»[63][64].
_by_shakko.JPG)
Павел Первый был первым из правителей России, кто попытался ослабить и ограничить рабство(крепостничество) в ней:
Патриархальное государство тем самым требовало от помещиков проявлять заботу о материальном положении своих крестьян. Более того, в указах Павла I прямо говорится о том, что помещики обязаны «содержать» своих крестьян. В частности, хозяин имения обязан был нанимать для своих крестьян лекаря. Сам Павел Петрович так поступал ещё с молодости:
…даже не обращая внимания на убытки собственной казны…в видах сохранения здоровья жителей Гатчины, а также крестьян округа и солдат, Он (великий князь Павел) озаботился устройством медицинских учреждений, которыми все нуждающиеся в помощи могли пользоваться бесплатно.
— Бальтазар Кампенгаузен
Таким образом Павел является пионером оказания бесплатной медицинской помощи населению России.
Взойдя на трон, Павел допустил крестьян к личной присяге императору. Это ясно давало всем понять, что теперь они не рабы в личной собственности землевладельца, а прежде всего подданные самодержца.
«Человек, — говорил Павел Петрович, — первое сокровище государства, и труд его — богатство; его нет, труд пропал, и земля пуста, а когда деревня не в добре, то и богатства нет. Сбережение государства — сбережение людей, сбережение людей — сбережение государства»[65].
Павел I приурочил издание Манифеста о трёхдневной барщине к собственной коронации в Москве 5 (16) апреля 1797 года, поставив его в один ряд с ключевыми законами своего царствования. По мнению историка А. Г. Тартаковского, император тем самым «доказал, какое исключительное государственное значение он ему [Манифесту] придавал, несомненно видя в нём документ программного характера для решения крестьянского вопроса в России»[66].
Павел при этом не помышлял об отмене крепостного права, полагая, что такой шаг будет стоить ему престола[67]. Восторженные встречи царя простым народом в Муроме и Костроме, искренние ликования провинциальных крестьян при виде своего государя, которыми Павел I, судя по его письму, был очень тронут («меня окружает … бесчисленный народ, непрерывно старающийся выразить свою безграничную любовь»[67]), так и не смогли переубедить его в главном. Император не был уверен, что сумеет сохранить всю полноту своей власти над огромными крестьянскими массами России в случае предоставления им реальных прав и свобод. Самим фактом издания Манифеста о трёхдневной барщине император уже решился на довольно рискованный шаг, фактически встав между помещиком и крепостным крестьянином, с целью регламентации нормы крестьянского труда.
Кроме того, новый император впервые разрешил крестьянам жаловаться на помещиков (до того действовал запрет на жалобы и прошения к верховной власти, введённый в 1767 году Екатериной II).
Доктор исторических наук, профессор, научный руководитель школы исторических наук Высшей школы экономики А. Б. Каменский отмечает:[68]
Именно в царствование Екатерины II крепостничество достигло высшей точки своего развития: помещики получили право ссылать своих крестьян на каторгу (1765)(то есть без суда), крепостным запрещалось подавать жалобы на помещиков в «собственные руки», то есть непосредственно императрице (1767), и др. И хотя правительство устраивало показательные процессы над помещиками (например, «дело Салтычихи» — помещицы Московской губернии Д. Н. Салтыковой, крайне жестоко обращавшейся с крепостными крестьянами(пытавшей и убивавшей их)), власть дворян над крепостными была безгранична.
Доктор исторических наук, главный редактор журнала " Отечественная история", крупнейший специалист по крестьянскому вопросу XVIII-XIX веков М. А. Рахматуллин указывает о времени правления Екатерины:[69]
В помещичьих имениях наказать крепостного розгами, батогами, плетьми, посадить в цепях и колодках на хлеб и воду было делом обыденным. К таким наказаниям прибегали учёный агроном А. Т. Болотов, и поэт Г. Р. Державин, и писатель и историк М. М. Щербатов, и многие другие образованнейшие люди эпохи, становясь, по существу, в один ряд с Салтычихой. И это являлось нормой.
Павел лично хотел рассматривать жалобы, для чего у Зимнего дворца был поставлен специальный «непристрастный» жёлтый ящик «для прошений». Подданные царя стали класть туда прошения, жалобы, рапорты (доношения), а затем некоторые злоумышленники даже стали специально класть карикатуры и пасквили на особу самого императора, чтобы вызвать его припадки гнева и он перестал вообще читать бумаги из ящика и убрал его.
Раз в несколько дней ящик приносили Павлу I, тот сам вскрывал его и вынимал корреспонденцию. Просматривал её лично — либо просил зачитывать вслух секретарей своей канцелярии. После чего, если требовалось, отправлял её в Сенат и губернские учреждения, где проводились расследования по предмету обращений. Узнать об императорской резолюции по своему делу можно было в канцелярии. В течение только одного года поступило 3229 писем, на которые император ответил 854 указами и 1793 устными приказами.
Показателен указ императора, вышедший позже, в мае 1799 года:
«Утверждая престол наш на правосудии и милосердии, никогда не затворяли мы слуха и внимания нашего к истинным нуждам и правым жалобам верных наших подданных, напротив, отверзли все пути и способы, чтобы глас слабого, утесненного со всей верностию мог до нас проникнуть и получить в законах и повелениях наших скорую защиту».
С апреля 1797 года ответы монарха на прошения стали печататься в газетах — «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Московских ведомостях». Эта обратная связь не просто корректировала общение Павла I с подданными, но и помогала проводить правовое просвещение. По мнению многих современников императора, ящик был благодеянием — помогал раскрывать преступления и информировал монарха о работе администрации. По сути, он служил дополнительным органом надзора за всем происходящим в империи. По-видимому, в последний раз его ставили в Павловске в начале августа 1798 года. Чаще всего императору писали дворяне и военные, затем купцы, мещане, духовенство. Редко поступали письма от крестьян и ещё реже — от крепостных(крепостные были практически поголовно безграмотны).
А. Коцебу писал:
«Народ, — говорят, — был счастлив, его, — говорят, — никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью; они знали, что всякому возможно было писать прямо государю и что государь читал каждое письмо. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости; поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все осознавали это»[70].
Издание Манифеста о трёхдневной барщине приветствовали как старые екатерининские чиновники реформаторского толка (Я. Е. Сиверс, А. А. Безбородко и др.), так и будущие реформаторы первой половины XIX века (М. М. Сперанский, В. П. Кочубей, П. Д. Киселёв и др.). Сперанский назвал павловский Манифест замечательным для своего времени.
Закон воспели придворные поэты:
Крестьян на тяжку призрел долю,
На пот их с кровию воззрел,
Воззрел и дал им полну волю
Свободным в праздник быть от дел;
Рассек на части их недели,
Чтоб три дня барщину потели,
А три дня жали свой загон;
Детей и сирых бы кормили,
А в праздник слушать бы ходили
Святой божественный закон— фрагмент «Оды государю императору Павлу Петровичу» С. В. Руссова, написанной к первой годовщине царствования Павла I[71]
Представители иностранных держав увидели в нём начало крестьянских реформ (советник прусского посольства Вегенер, присутствовавший на коронации Павла I, писал своему руководству, что Манифест — «единственная вещь, которая произвела сенсацию», «закон, столь решительный в этом отношении и не существовавший доселе в России, позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку подготовить низший класс нации к состоянию менее рабскому»)[72].
За Манифест о трёхдневной барщине Павла хвалили декабристы, отмечая стремление государя к справедливости (Н. И. Тургенев)[73], видя в нём «смелого реформатора» (А. В. Поджио)[74], пользовавшегося любовью простого народа (М. А. Фонвизин)[75].
Недовольством и бойкотом встретили Манифест консервативные дворянско-помещичьи круги (князь И. В. Лопухин и др.), считавшие его ненужным и вредным законом. Сенатор Лопухин впоследствии открыто предостерегал Александра I, «чтоб не возобновился Указ, разделяющий время работ крестьянских на себя и на помещиков, ограничивающий власть последних». «Хорошо, что (павловский закон) оставался как бы без исполнения», — писал Лопухин государю, потому что «в России ослабление связей подчинённости крестьян помещикам опаснее нашествия неприятельского»[76].
Крестьяне расценили его как закон, официально защищавший их интересы и облегчавший их тяжёлое положение, и пытались жаловаться на бойкотирование его норм помещиками.
А. Н. Радищев в статье «Описание моего владения» (1801—1802) утверждал, что в ситуации неопределённости правового статуса крестьянина и помещика регламентация крестьянских повинностей изначально была и будет обречена на провал: «на нынешнее время законоположение сие невеликое будет иметь действие, ибо состояние ни землевладельца, ни дворового не определено»[77].
Его действия в отношении дворянства имели в виду ограничение дворянских привилегий, данных Манифестом его отца Петра III «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» 1762 года, и подтверждённых его матерью Екатериной II Жалованной грамотой 1785 года.
В 1799 году сумма налога была увеличена, дворяне стали платить подать по 20 рублей «с души».
Губернатор, сенатор, действительный тайный советник, масон Ф. П. Лубяновский вспоминал:
… нельзя было не заметить с первого шага в столице, как дрожь, и не от стужи только, словно эпидемия, всех равно пронимала… эта эпоха уже имела свои названия. Называли её, где так требовалось: торжественно и громогласно — возрождением; в приятельской беседе, осторожно, в полголоса — царством власти, силы и страха; в тайне между четырёх глаз — затмением свыше.
С другой стороны, Е. С. Шумигорский писал:
«масса простого народа в несколько месяцев, получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за всё царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнёта произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на „государственной службе“, с надеждой смотрели на будущее: их мало трогали „господские“ и „командирские“ тревоги»[78].
В мемуарах и книгах по истории часто упоминают о десятках и тысячах сосланных в Сибирь в павловское время. По документам того времени число сосланных не превышает десяти человек. Эти люди были сосланы в Сибирь за воинские и уголовные преступления: взятки, воровство в особо крупных размерах и прочие. Многие же из служащих, удалённых от двора и отправленных Павлом «в ссылку» или «в опалу» в свои имения, через несколько месяцев были возвращены им в столицу, и притом с повышением в чине[79]. При этом взяточники-казнокрады наказывались Павлом настолько свирепо, что это явление на время исчезло из жизни российского общества и государства.
Показательна история с известной ссылкой фельдмаршала Суворова. Хотя ещё в 1770 году будущий генералиссимус А. В. Суворов заслужил свою первую награду — голштинский орден Святой Анны «по соизволению её величества, от его императорского высочества государя Цесаревича», Суворов открыто выступал против военных реформ императора Павла I в армии и продолжал воспитывать солдат по-своему. Он говорил: «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?», «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак».
Эти неисполнения монаршей воли вызывали частое раздражение и гнев императора, но лишь 6 февраля 1797 года по результатам проведённого императором смотра войск (и предшествующих финансовых ревизий) А. В. Суворов, вместе с пятью другими фельдмаршалами, наконец-то был уволен в отставку без права ношения мундира, а в конце марта он прибыл в своё имение «Губерния» у белорусского городка Кобрин. С ним последовали 19 уволенных со службы бывших офицеров его штаба, каждому из которых Суворов подарил по своей небольшой деревне с крепостными крестьянами.
По свидетельству мемуаристки графини В. Н. Головиной, в самый день такой долгожданной торжественной коронации 5 апреля 1797 года Павлу I поступил рапорт от генерал-лейтенанта, сенатора, действительного тайного советника М. П. Румянцева, который доносил, что Суворов в Кобрине «волнует умы и готовит бунт». Государь распорядился немедленно Суворова оттуда выслать под надзор в собственное же его имение Кончанское (Боровичский уезд, Новгородская губерния)[80].
Арестованные соратники Суворова были посажены в Киевскую крепость, но после двух месяцев дознания отпущены по домам, поскольку никакой вины за ними установить не удалось (пытки при Павле не применялись и никто никого не оговорил)[81].
Поначалу условия содержания Суворова в Кончанском были весьма строгими — надзирателю было предписано находиться при графе неотлучно, перехватывать любую корреспонденцию, воспрещать какие-либо перемещения за пределами села и приём посетителей. Позднее, опальный жил в доме на отшибе со своим камердинером Прохором Ивановым и двумя отставными солдатами, часто общался со своими крестьянами-карелами на их языке. Множество православных карелов переселилось в эти земли с территорий, отошедших к Швеции по Столбовскому мирному договору 1617 года.
Помимо опалы и ссылки, Павел I дал ход множеству исковых дел против графа Суворова, первые из которых, связанные со снабжением войск во время польской кампании, были начаты ещё Екатериной II. Вместе с новыми гражданскими исками и результатами служебных ревизий сумма финансовых претензий к Суворову составила более 800 000 рублей и продолжала расти, по мере открытия новых обстоятельств.
1 февраля 1798 года князь Горчаков получил приказание ехать к Суворову и сообщить, что фельдмаршал может вернуться в Петербург. Однако в столице вернувшийся Суворов продолжал вызывать недовольство Павла, по-прежнему постоянно публично подшучивая над новыми армейскими порядками. Вскоре сам Суворов изъявил желание вернуться обратно в Кончанское; надзор с него был снят, а переписка более не контролировалась. В начале сентября 1798 года к Суворову в имение приехал его старый сослуживец генерал-майор Прево де Люмиан, отправленный Павлом I узнать мнение Суворова о том, как вести войну с французами в современных условиях (победы Наполеона вызвали обеспокоенность русского двора). Суворов продиктовал девять правил ведения войны, отражавшие наступательную стратегию полководца[82].
Несмотря на это и подобные посещения и свободу перемещений, в селе здоровье Суворова ухудшилось, усилилась скука и раздражительность, и он принял решение удалиться в монастырь.
В декабре 1798 года он написал прошение императору и 6 февраля 1799 года в Кончанское приехал флигель-адъютант Толбухин привезя Суворову письмо императора:
«Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии…»[82].
Собравшийся за пару часов Суворов стремительно прибыл в Петербург, где по свидетельству очевидца этого момента А.Рибопьера упал императору прямо в ноги[83]. Такой приём вывел Государя из терпения и тот сам поднял его и осыпал Суворова милостями и ласкою. Он собственноручно надел на графа Мальтийскую рыцарскую бриллиантовую цепь ордена Св. Иоанна Иерусалимского и знак Большого креста.
Когда Павел I вручил под командование фельдмаршала свою реформированную им самим за два с половиной года, новую переэкипированную в тёплую форму армию с перевооружённой отлаженной артиллерией, Суворов воскликнул: «Боже, спаси царя!». На что император Павел возразил: «Тебе спасать царей!» От Государя фельдмаршал побежал в большую придворную церковь и долгое время лежал там перед алтарём[83].
А всего через полгода, в июле 1799 года, когда русско-австрийскими войсками под командованием А. В. Суворова были освобождены крепости Алессандрия и Мантуя, указом сардинского короля Карла Эммануила IV от 12 (23) июня 1799 года главнокомандующий союзной русско-австрийской армией фельдмаршал граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский возведён, по праву первородства, в княжеское достоинство с титулом «Кузен короля» и Гранд Сардинского королевства и получил чин Великого маршала войск пьемонтских. Высочайшим рескриптом Павла I от 2 (13) августа 1799 года дозволено ему принять означенные титулы и пользоваться ими в России.
Император Павел был чрезвычайно рад, что его подданный, предводитель русско-австрийских войск, сделался предметом такого внимания и отличий, что высказал это в любезном рескрипте на имя Сардинского короля, благодаря его за великодушную оценку заслуг Суворова и русской армии. И самому Суворову Павел выразил по этому поводу своё благоволение. Дозволив принять отличия, пожалованные Карлом Эммануилом, Государь написал:
«через сие вы и мне войдёте в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собою все почитаются роднёю»[84].
Именным Высочайшим указом от 8 (19) августа 1799 года генерал-фельдмаршал граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский возведён, с нисходящим его потомством, в княжеское Российской империи достоинство с титулом князя Италийского и повелено ему именоваться впредь князем Италийским графом Суворовым-Рымникским.
24 августа (4 сентября) 1799 года император Павел I повелел, чтобы Суворову оказывались почести «…подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества».
Описывая отношение современников к победам Суворова в Итальянском походе, Петрушевский приводит следующие факты:
Не только Россия и Италия чествовали русского полководца и восторгались при его имени; в Англии он тоже сделался первою знаменитостью эпохи, любимым героем...
... по словам русского посланника в Лондоне, графа С. Р. Воронцова, Суворов и Нельсон были «идолами английской нации, и их здоровье пили ежедневно во дворцах, в тавернах, в хижинах».
В России слава Суворова доведена была патриотическим чувством до апогея; он составлял гордость своего отечества; в современной корреспонденции беспрестанно наталкиваешься на слова: «приятно быть русским в такое славное для России время.»[85]
После раскрытия очередного заговора военных в июле 1798 года в Смоленске и Дорогобуже, так называемого Канальского цеха, нити полуторалетнего расследования привели к последней опале конца 1799 года Суворова, под началом которого прежде служил лидер заговора полковник Каховский, «возлагавший особые надежды» на бывшего своего командира[86].
29 ноября 1796 года приняты новые, подготовленные на основе гатчинских уставов воинские уставы: «Воинский устав о полевой и пехотной службы», «Воинский устав о полевой кавалерийской службе», «Правила о службе кавалерийской» и морской устав[11]. Основными отличиями нового морского устава от старого петровского устава были: во-первых, более четкая регламентация службы и быта на корабле; во-вторых «нерепрессивный» его характер, то есть, если в петровском уставе почти в каждой статье за определённым требованием следует мера наказания за нарушение этой нормы, то в павловском уставе наказания упоминаются крайне редко. Уставом вводились новые должности во флоте — историограф, профессор астрономии и навигации, рисовальный мастер.
Ещё в 1777 году совсем молодой великий князь Павел Петрович поссорился с всесильным фаворитом матери Григорием Потёмкиным, занимавшим должность вице-президента Военной коллегии. Всемогущий фаворит потребовал от наследника лично отчитываться перед ним. После столь явного нарушения этикета и субординации Павел стал убеждённым противником потёмкинских реформ.
Он отказался изменять вооружение и обмундирование своего личного Кирасирского полка тяжёлой кавалерии. Как показала дальнейшая история России, в частности Итальянский поход Суворова и Отечественная война 1812 года, в этом Павел оказался абсолютно прав.
Потёмкин ориентировался на опыт войн с Турцией — считал, что тяжелая кавалерия в латных доспехах уже бесполезна, и потому решительно отменил защитные кирасы и тяжёлые палаши. Павел же полагал, что нельзя забывать про войну в Европе, где, как оказалось и в дальнейшем, кирасирские полки вплоть до середины XIX века являлись главной атакующей силой.[87]
Наследник распорядился обучать кирасир «по-старому», благодаря чему сохранил квалифицированные кадры, знакомые с порядком службы тяжёлой кавалерии.
Павел I ввёл новое обмундирование для всего войска, полностью заимствованное с уже современных ему передовых прусских образцов[88]. В новой форме было полезное для солдат нововведение — тёплые зимние вещи: специальные тёплые жилеты-куртки на заячьем меху, овчинные безрукавки для ношения под камзолами и главное — шинели[89], которые сменили в 1797 году прежние простые плащи-епанчи и спасли множество русских солдат в последующих войнах, когда русская армия смогла вести успешные боевые действия в холодное время года, долго не уходя на зимние квартиры. Епанча это был плащ из простой материи; если солдат заботился о своем здоровье, то теплые вещи он должен был покупать за свои деньги, а носить их мог только с разрешения начальства. Шинель же спасла жизнь и здоровье многим тысячам солдат, ибо согласно данным медицинского обследования в русской армии в 1760 г. больше всего больных страдали (и обычно умирали) не от боевых ран, а от «ревматических» болезней и болезней органов дыхания[90].
Павел I ограничил срок службы солдат 25 годами вместо пожизненного срока, как это было ранее со времён Петра I, при этом рекруты и их дети, появившиеся во время отцовской военной службы, освобождались от крепостной зависимости.
Император Павел впервые ввел порции мяса и вина (чаще давали «хлебное вино», то есть водку) в ежедневный солдатский рацион. Было поднято денежное довольствие нижних чинов и впервые устроены полковые лазареты для них.
Также впервые в армии Павел I ввёл регулярные отпуска нижним чинам по 28 дней в году.
Император Павел под страхом каторги запретил делать удержания из солдатской зарплаты и под страхом смерти — невыдачу солдатского жалования.
Павлом I впервые были определены точные указания по обучению рекрутов, закреплённые в Воинском уставе 1796 года. Он закрепил одиночное строевое обучение солдат. До него оно «не было подчинено никаким определенным правилам и совершенно зависело от произвола частных начальников». Воинский устав требовал гуманного, без излишней жестокости, отношения к солдатам: «Офицерам и унтер-офицерам всегда замечать солдат, которые под ружьем или в должности ошибались, и таковых после парада или учения, или когда с караула сменятся, учить; а если солдат то, что надлежит, точно знает, а ошибся, такового наказать…» Павел регламентировал телесные наказания нижних чинов, особо указав: "…оные допускать в крайних случаях, памятуя, что служат для исправления нерадивых солдат, а отнюдь не для их калечения".
Солдатам разрешили жаловаться на злоупотребления командиров и теперь те наказывали солдат уже не так часто, как раньше.
Вопреки сложившемуся у большинства представлению, солдат при Павле I наказывали гораздо менее жестоко, нежели при Екатерине II или в последующие царствования, и наказание строго регламентировалось Уставом. За неподобающее обращение с нижними чинами офицеры подвергались суровым взысканиям. Император откорректировал Уставы и сделал телесные наказания — «гонения сквозь строй» и «экзерцирмейстерства» менее жестокими, чем в прошлые и последующие времена.
Среди прочего эти уставы устанавливали личную уголовную ответственность офицеров за жизнь и здоровье подчинённых им солдат. Офицеры могли подвергнуться взысканиям и получить серьёзное наказание за массовое заболевание солдат.
Среди лиц, взятых при Павле I в Тайную канцелярию, было 44 % офицеров, а вот солдат (которых было в Российской империи несравнимо больше) – всего 9 %. За время правления этого императора было вынесено 495 обвинительных приговоров офицерам и всего 287 – солдатам.
Впервые в Европе были введены наградные знаки для рядовых. В 1799 году в России появилась серебряная медаль «За храбрость», которой награждались нижние чины. Впервые было введено награждение солдат знаками ордена Святой Анны за беспорочную двадцатилетнюю службу. В 1800 году Аннинский знак был заменён на знак Ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Вторым после Павла в истории Европы наградные знаки для солдат ввёл во Франции Наполеон. Рядовые и унтера, награждённые Аннинской медалью навсегда освобождались от телесных наказаний.
При Павле обычная церемония вахт-парада (развод караулов) превратилась в важное государственное дело с обязательным участием императора или его наследника[91]. К 9 часам утра император Павел сам выходил на вахт-парад и развод караула. Эти смотры различных полков гвардии каждый в свой соответствующий день длились около двух часов ежедневно, и всегда, в любую погоду, в мороз или дождь, император в своём мундире и шляпе на них присутствовал.
"Павловская муштра имела до некоторой степени положительное воспитательное значение. Она сильно подтянула блестящую, но распущенную армию, особенно же Гвардию конца царствования Екатерины. Щёголям и сибаритам, манкировавшим своими обязанностями, смотревшим на службу, как на приятную синекуру, и считавшим, что «дело не медведь — в лес не убежит» — дано понять (и почувствовать), что служба есть прежде всего служба, — отмечал известный военный историк А. А. Керсновский.
Император освободил артиллеристов от строевой подготовки, хотя до сих пор сохранились стереотипы, будто он был сторонником бессмысленной муштры.
Знаменитый павловский вахтпарад сохранился до XXI века под другим названием — развод караула.
Строевой шаг, введённый Павлом, существует до сих пор в российской армии под названием «печатный шаг для почётного караула».
Император Павел I изменил статус полкового знамени в армии. Со времён Петра I полковые знамёна и штандарты относились к табельному имуществу. Павел перевёл их в разряд полковых святынь.
Он установил торжественную церемонию освящения штандартов и знамён в армии, порядок вручения святынь полкам, принятие присяги под полковыми знаменами. Произнося слова присяги, воин одной рукой держался за полотнище знамени, а другую поднимал вверх.
Знамя стало представлять собой небольшое полотно из муаровой ткани с изображением вензелей императора и государственного герба Российской империи, с бахромой по краям, с привешенными к копьецу шнурами с кистями. Это было заимствовано с прусских образцов.
Именно император Павел восстановил гусарские полки, существовавшие при Петре I и ставшие легендой в Отечественной войне 1812 года.
Павел взял под свое личное покровительство кадетские корпуса, а также требовал, чтобы директора по всем делам, касающимся этих заведений, обращались непосредственно к нему. При императоре в них снова была введена военная организация с разделением кадет по возрасту на роты.
Под запрет попали политические кружки среди офицеров.
Все нововведения Павла I по улучшению организации флота и армии (введение дивизий по постоянным штатам, централизация управления войсками и т. д.) имели положительный эффект и сохранились в армии после гибели императора[92].
В армии при Павле появились принципиально новые подразделения — инженерные. В 1797 году был сформирован Пионерный полк, являвшийся первым крупным военно-инженерным подразделением в русской армии.
Павел I — основатель фельдъегерской службы в России, то есть воинского формирования правительственной связи. Фельдъегерский корпус был создан по указу императора от 17 декабря 1797 года.
В августе 1798 года по инициативе императора в Петербурге и Николаеве были основаны первые в мире военно-морские инженерные учебные заведения — Училища корабельной архитектуры.
Сам Павел и его моряки-«гатчинцы» принимали участие в Русско-шведской войне 1788—1790 годов. Большую часть его батальона распределили в гребную флотилию, а 11 артиллеристов из артиллерийской команды направили на корабли «Мстислав» и «Мечислав». Они участвовали в Роченсальмском сражении и были награждены медалью «За храбрость на водах финских Августа 13-го 1789 года».
Однако самому Павлу удалось принять боевое крещение только один раз, побывав в боевом столкновении 20 августа 1789 года вместе с главнокомандующим Мусиным-Пушкиным, выехав на рекогносцировку в окрестностях Гекфорса: «шведы по нашим стреляли и убили двух казачьих лошадей. По окончании действия сего великий князь проговорил с отменным удовольствием: — Теперь я окрещен»[93]
1 января 1798 года были утверждены новые штаты по Морскому ведомству. Документ был разработан специальным комитетом под председательством наследника престола великого князя Александра Павловича. Задача комитета была сформулирована императором Павлом следующим образом: «составить точное исчисление потребных сумм на содержание флотов, равно Адмиралтейств-коллегии и подчиненных ей мест». Менее чем за год задача была выполнена. Были найдены возможности без сокращения военно-морских сил сократить расходы на их содержание с 15 млн руб. в год до 6 млн. 700 тыс. руб. в год, то есть более чем на половину.
Став государем он ввёл для отставленных от службы из-за увечий или прослуживших более 25 лет солдат пенсии, с содержанием таких солдат в подвижных или гарнизонных инвалидных ротах; приказал умерших и погибших солдат хоронить с воинскими почестями, могилы передавать на присмотрение инвалидным гарнизонным ротам.
Император приказал, чтобы лекарями в полк допускались только лица, сдавшие лекарский экзамен в Медицинской коллегии; им была основана Медико-Хирургическая академия.
Павел Петрович ещё в 1794 году принял решение организовать первый Военно-сиротский дом для детей солдат, оставшихся без попечения родителей в Мариенбурге под Гатчиной, которых обучали чтению, письму, рукоделию, земледелию и садоводству. С 1795 года их стали обучать и музыке. За все тридцатилетней царствование Екатерины в солдатских школах выучилось лишь 12 тысяч человек, за четырёхлетнее правление Павла — 64 тысячи. В Петербурге царь основал военное училище для сирот военных дворян (Павловский корпус). Для дворянских сирот женского пола — институт ордена св. Екатерины и другие учебные заведения под патронатом Императрицы Марии Федоровны[94].
Примером истинно отеческого отношения Павла к солдатам может служить тот факт, что, по данным камер-фурьерских журналов, император стал крестным отцом более тридцати детей нижних чинов Лейб-гвардии Преображенского полка и Лейб-гвардии Артиллерийского батальона".
«Император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязывал его к себе…» (из «Записок графа Бенигсена»);
«Все трепетали перед императором. Только одни солдаты его любили». (из «Записок княгини Ливен»);
«Солдаты любили Павла… Солдаты гвардии любили Павла, первый батальон Преображенского полка в особенности был очень к нему привязан. …Начиная с Павла довольствие всегда выдавалось точно и даже до срока. Полковники не могли более присваивать то, что принадлежало солдатам». (из «Записок графа Ланжерона». Царь Павел I был действующим полковником Преображенского полка)
Очень хорошо относились к Павлу моряки, поскольку во время путешествия на бриге «Эммануил» он спал как и они на шканцах, укрывшись обрывком паруса, а не в адмиральской каюте, будучи самым главным начальником на флоте.
Главное, Павел отменил т.н. килевание – варварский вид традиционного флотского наказания, при котором провинившегося протаскивали связанного на канате под водой с борта на борт большого военного корабля, что часто приводило к утоплению наказуемого. Наказание производилось 1, 2 или 3 раза, в зависимости от тяжести проступка. Если виновный не захлёбывался, то существовала большая вероятность того, что он окажется настолько изрезан раковинами бентоса, наросшего на днище корабля, что вскоре умрёт от кровотечения и болевого шока.
Также Павел увеличил винную и мясную порцию нижним чинам на флоте.
За пределами Петербурга и на его окраинах было развёрнуто строительство военных казарм, а в самой столице и Москве под казармы перестраивались императорские дворцы, при этом городские жители были теперь избавлены от постоянного постоя войск на их собственных квартирах и усадьбах.
Поведение же военных на постое у простых хозяев генерал Александр Федорович Ланжерон описывал так[95]: «Он распутствует с его женой, бесчестит его дочь… ест его цыплят, его скотину, отнимает у него деньги и бьет непрестанно. <…> Каждый месяц перед выходом из мест квартирования должны собирать крестьян, опрашивать их о претензиях и отбирать у них подписки. <…> Если крестьяне недовольны, то их поят вином, напаивают их, и они подписывают. Если же, несмотря и на все это, они отказываются подписывать, то им угрожают, и они кончают тем, что умолкают и подписывают.»
В 1798 году — императором Павлом вице-адмирал Ф. Ф. Ушаков назначен командующим российской эскадрой в Средиземном море. Задачей Ф. Ф. Ушакова являлось овладение Ионическими островами, блокада французских войск в Египте, нарушение коммуникаций и содействие английской эскадре контр-адмирала Г. Нельсона во взятии о. Мальта антифранцузской коалицией.
До начала царствования Павла хранение лесов в портах и гаванях для тимберовки (капитальных ремонтов днища деревянных кораблей) оставляло желать лучшего. Даже в Петербурге и Кронштадте оказалось много ценнейших дубовых лесов, сгнивших от неправильного хранения. Заготовленные уже леса было приказано Павлом немедленно рассортировать и сложить в сараи. Он запретил использование их на иные нужды, кроме кораблестроения. Продажа корабельных лесов за границу теперь осуществлялась только по высочайшему повелению[96].
В портах тогда гнили не только леса, но и корабли. Сам порядок содержания судов не способствовал их сохранению в хорошем состоянии. Введенный на зимовку в гавань корабль отчуждался от командования своего капитана и поступал в распоряжение портового начальства. Корабль стоял всю зиму непокрытым, неразгруженным, с артиллерией и находившимися в трюме запасами. Теперь император Павел приказал суда разгружать, снимать мачты, покрывать суда крышами, проветривать палубы и трюмы. Командир корабля обязывался отныне наблюдать за работами по постройке, тимберовке и мелкому ремонту.
Отдельным указом Павла был восстановлен институт обер-сарваера, контролировавшего затраты на нужды кораблестроения, а система сарваеров была упразднена.
Павел I вменил в обязанности Адмиралтейств-коллегии не только надзор за корабельными лесами, но и их разведение. Был учрежден специальный «лесной департамент». При Морском кадетском корпусе был учрежден форшмейстерский (лесоводческий) класс для подготовки специалистов в области охраны и разведения лесов.
29 марта 1797 года царь Павел утвердил штат лесному управлению в империи, с инструкцией обер-форшмейстеру(старшему лесоводу). В ней особое внимание уделяется созданию в стране лесной стражи, совершенствованию профессионализма её служащих, отмечается стремление к обеспечению целостности лесов, пригодных в кораблестроении, сбережению лесов как от всевозможных вредителей и болезней, так и от пожаров. [97]
,_Personal_Bible_of_Paul_I,_IMG1.jpg)
18 марта 1797 года был дан Манифест «О свободном вероисповедании, о не привлекании в присоединенных от Польши Губерниях людей из Грекороссийской веры в Католическую, и о нестеснении свободы тем, кои сами от других исповеданий к Православной Церкви присоединиться пожелают», который отмечал, что «в некоторых присоединенных от Польши к Державе Нашей Губерниях» католические духовенство и помещики, «обращая во зло данную от Нас таковую свободу исповедания веры», открыто притесняют православное духовенство и разными средствами, вплоть до насилия, обращают в униатство лиц православного вероисповедания, каковая практика воспрещалась.
12 марта 1798 года Павел I дал именной указ, согласно которому то или иное старообрядческое согласие могло добровольно возвратиться в лоно российской церкви с сохранением своего обряда; также указ предписывал всем епархиальным архиереям предписывалось рукополагать священников для старообрядцев согласно их прошению, а также было разрешено повсеместное строительство старообрядческих храмов[98]. В 1800 году окончательно было утверждено разработанное митрополитом Платоном положение о единоверческих церквях («11 пунктов единоверия»).
Особыми были отношения Павла с папством, в котором он видел политического союзника в борьбе с революционной Францией. С папой римским он дважды встречался во время своего Гран-тура в Европу в 1781-1782 годах. В России все шире действовал орден иезуитов. Существовал одобряемый императором проект иезуита Габриэля Грубера, который называл Павла «восстановителем и ангелом-хранителем Общества Иисуса», об объединении Православной Церкви с католичеством[99].
Одним из важнейших событий царствования стало и открытие в российской империи протестантского Дерптского университета.
Государь говорил:
Я считаю, что против набирающего силу атеизма следует бороться, объединив усилия всех сил добра. Союз религий есть самая сильная преграда на пути распространяющегося вселенского зла[20]
Относительно свободно чувствовали себя при Павле представители различных сект и околохристианских учений. Так, в Санкт-Петербурге действовал основатель секты скопцов Кондратий Селиванов, который был отправлен в Обуховскую больницу, по одной из версий, лишь после того, как император пообщался с ним лично и тот предложил императору оскопиться[100].
Масонские организации были в России по-прежнему официально запрещены, но все ранее наказанные Екатериной деятели движения были помилованы[101].
Подобно родителям, Павел не отличался показным православным благочестием. У императора были внебрачные связи как до семейной жизни, так вероятно и в конце его жизни (из-за сложного состояния здоровья его жены), а наследник престола Александр был, вероятно, зачат в середине Великого поста, что стало беспрецедентным событием для русской традиции, запрещавшей сексуальные отношения во время постов.
Показательным было отношение Павла к строительству будущего главного храма столицы — Исаакиевского собора по проекту архитектора Ринальди. Новый император резко уменьшил расходы на строительство, а мрамор, который был подготовлен для облицовки стен собора, использовал для собственной резиденции — Михайловского замка[102][103].
В то же время глубокая личная религиозность императора вряд ли может быть поставлена под сомнение. Ещё в 1776 году после смерти своей первой жены — великой княгини Натальи Алексеевны Павел писал своему бывшему законоучителю архиепископу Платону:
«Увещание ваше продолжать хранить в непорочности сердце мне свое и призывать во всех делах моих помощь небесную принимаю с благодарностью и на сие скажу вам, что то, что подкрепляло меня в известные вам столь тяжкие для меня минуты, то всегда во всех путях моих служит светом, покровом и подкреплением. Сие на Бога упование отняв, истинно немного причин будем мы все иметь, для чего в свете жить».
Митрополит Платон, вспоминая об обучении Павла, писал, что его
«высокий воспитанник, по счастью, всегда был к набожности расположен, и рассуждение ли или разговор относительно Бога и веры были ему всегда приятны».
Подтверждением служит эпизод из воспоминаний Н. А. Саблукова, во время своих дежурств в Гатчине нередко слышавшего «вздохи императора, когда он стоял на молитве». Саблуков писал: «Еще до настоящего времени (записки были написаны незадолго до смерти Саблукова, а умер он в 1848 г.) показывают места, на которых Павел имел обыкновение стоять на коленях, погруженный в молитву и часто обливаясь слезами. Паркет положительно протерт в этих местах»[104].
В следующие за коронацией недели Император Павел Петрович, осознавая себя не просто «первым мирянином», а священной особой, помазанной на Царство, объявил о своем желании совершать богослужения и заказал для этой цели пышные облачения. Он также желал служить исповедником для членов Императорской Семьи и министров, но был разубежден Св. Синодом, приведшим в качестве аргумента каноническое запрещение священнодействовать тем, кто вступил в брак вторично.[105]
Государственное жалование приходским священникам было увеличено более чем в два раза, появилась практика награждения духовных лиц гражданскими орденами, а также особыми наградными наперсными крестами. В 1798 году крестьянам было предписано обрабатывать землю приходских священников. В 1801 году император освободил духовенство от обязанности следить за регулярностью исповеди прихожан[101][106].
В 1797 году Петербургская и Казанская семинарии были преобразованы в Духовные академии, в России было открыто 8 новых семинарий, а в епархиях, по специальному указу, открыты русские начальные школы для подготовки псаломщиков.
Павел чётко следовал сохранению восточной традиции христианства, сделал всё возможное, чтобы облегчить быт лиц духовного звания, постарался переломить надменно-унизительное отношение к ним. Он повысил их денежное содержание, отмечал их наградами. Священники знали, что в случае их безвременной кончины государство позаботится о вдовах и детях. Павел стремился повысить уровень образования клириков, выделяя средства на духовные школы. Император искреннее уважал священство, показывал подчинённым пример отношения к нему.
Князь Н. Д. Жевахов писал в своих воспоминаниях: «Отношение Императора Павла I к Церкви было таково, что только революция 1917 года прервала работы по Его канонизации, однако сознанием русского народа Император Павел давно уже причислен к лику святых. Дивные знамения благоволения Божия к Праведнику, творимые Промыслом Господним у Его гробницы, в последние годы пред революцией не только привлекали толпы верующих в Петропавловский собор, но и побудили причт издать целую книгу знамений и чудес Божиих, изливаемых на верующих молитвами Благоверного Императора Павла I.»[107] П. Н. Шабельский-Борк свидетельствует: «В Триестенской библиотеке как зеница ока хранится ставшая теперь редчайшей уникальная брошюра, изданная в свое время причтом Петропавловского собора, о случаях чудес на гробнице императора Павла Первого, каковых удостоверено не менее трехсот»[108].
После того, как летом 1798 года гарнизон на острове Мальта сдался революционным французским войскам, старейший в мире христианский рыцарский религиозный орден Римо-католической церкви — Суверенный военный орден рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна из Иерусалима, Родоса и Мальты остался без великого магистра и без места своего постоянного пребывания. За помощью рыцари мальтийского ордена обратились к российскому императору Павлу I, который, разделяя рыцарские идеалы чести и славы, ещё годом ранее объявил себя защитником ордена, имевшего девиз: «Tuitio Fidei et Obsequium Pauperum» (лат.) «Защита Веры и Помощь Бедным и Страждущим».
29 ноября (10 декабря) 1798 года Павел I издал высочайший Манифест об установлении в пользу российского дворянства ордена Св. Иоанна Иерусалимского. Российский орден Святого Иоанна Иерусалимского и Мальтийский орден были частично интегрированы, а Павел I был избран великим магистром Мальтийского ордена 16 (27) декабря 1798 года, в связи с чем к его императорскому титулу были добавлены слова «… и Великий магистр ордена св. Иоанна Иерусалимского». На российском гербе появилось изображение Мальтийского креста[109].
Возложение Павлом I на себя звания гроссмейстера католического ордена Иоаннитов (мальтийских рыцарей) вовсе не стало поводом для насмешек. Напротив, Мальтийский проект был весьма популярен в обществе, и молодые дворяне буквально вставали в очередь, чтобы «записаться в рыцари».
Три реликвии, принадлежавшие госпитальерам — частица древа Креста Господня, Филермская икона Божией Матери и десница св. Иоанна Крестителя, были доставлены в Гатчину и 12 (23) октября 1799 года и торжественно внесены в церковь Гатчинского дворца. В память об этом событии Священный Синод установил 12 (24) октября 1800 ежегодное празднование в этот день «перенесения из Мальты в Гатчину части древа Животворящего Креста Господня, Филермской иконы Божией Матери и десной руки святого Иоанна Крестителя». Данный праздник до сих пор празднуется Русской православной церковью, хотя сами святыни исчезли из России ещё во время революции и гражданской войны. Император Павел начал в Гатчинском парке строительство Харлампиевого монастыря (его отец Петр III родился в день Св. Харлампия) где должны были теперь постоянно хранится эти величайшие святыни христианского мира.
9 декабря того же года святыни временно перевезли из Гатчины в Петербург, где их поместили в придворной Большой церкви Зимнего дворца.
Для самих рыцарей в Гатчине был построен Приоратский дворец, кроме того, в их распоряжение был передан Воронцовский дворец, при котором была устроена Мальтийская капелла.
Император издал указ о принятии острова Мальта под защиту России. В календаре Академии наук, по указанию императора, остров Мальта должен был быть обозначен «Губернией Российской империи». Павел I хотел сделать звание гроссмейстера наследственным, а Мальту присоединить к России. На острове император планировал создать военно-морскую базу для обеспечения интересов Российской империи в Средиземном море и на юге Европы.
Важные меры были предприняты Павлом с подачи князя Куракина для борьбы с инфляцией, некоторые из них:
«Я буду есть на олове до тех пор, пока в России не наступит всеобщее благоденствие!»
(Павел I)
Рыночная стоимость высокохудожественных серебряных сервизов с царского стола составляла порядка 800 тыс. рублей, из них удалось отчеканить около 50 тыс. рублей серебряной монеты.
Однако в дальнейшем эта денежная реформа во многом провалилась, для финансирования возросших нужд государства Павлу пришлось опять вернуться к выпуску бумажных ассигнаций.
Павел I обнародовал «Устав Вспомогательного банка для дворянства» 17 февраля 1797 года. А уже в декабре 1797 года Вспомогательный банк начал выдавать ссуды ассигнациями для поддержки дворянских имений.
Тем не менее, Россия перешла на стабильную монету — серебряный рубль, вес и проба которого устанавливались особым манифестом. Этот стандарт действовал в стране более ста лет — до военного 1915 года.
Ещё в 1785 году Екатерина II повелела генерал-прокурору Сената кн. А. А. Вяземскому организовать исследование местности будущего тысячекилометрового водного пути с каналами и шлюзами, соединяющего Волгу и Неву (Санкт-Петербург) и не имеющего таких трудностей пути как старая однонаправленная только в Петербург Вышневолоцкая водная система (крупнейшая в Европе). Которая проходила через реки Тверцу, Мсту и Волхов со сложнейшими Боровицкими порогами между Опеченским посадом и Боровичами.
Эти исследования выполнил посланный А. А. Вяземским инженер Яков-Эдуард де Витте, составив предварительный, а затем законченный проект системы каналов и шлюзов и смету в сумме 1 944 436 рублей. 31 декабря 1787 года Екатерина II выделила на строительство первоначального Вытегорского канала 500 000 рублей, но тут же переадресовала эти деньги на строительство наземных дорог Петербург — Москва и Петербург — Нарва[112].
Но потребность в увеличении поставок материалов и товаров в Петербург и тамошний порт и главное оттуда была столь высока при Павле Первом, что вопросом проектирования пришлось заняться самому начальнику Департамента Водных коммуникаций — графу Якову Ефимовичу Сиверсу. Он лично(!) произвёл рекогносцировку тысячикилометровой трассы и представил Павлу I доклад о строительстве каналов и шлюзов по Вытегорскому направлению. Трассировку пути каналов взяли из проекта петровского времени англичанина Джона Перри.
Деньги в сумме 400 тыс. рублей в год на «скорейшее построение» первоначального Вытегорского канала были взяты заимообразно из сохранной казны Воспитательных домов обеих столиц[113]. Поскольку Главноначальствующей этими сиротскими заведениями была императрица Мария Фёдоровна, то указом Павла I от 20 января 1799 года строящаяся крупнейшая в Европе тысячекилометровая система шлюзов и каналов получила название «Марьинская».
Император Павел I успел провести ряд преобразований, направленных на дальнейшую централизацию государственной власти. За время его правления вышло 2253 законодательных акта, а это значит, они появлялись на свет в три раза чаще, чем при Екатерине Великой
В частности, изменились функции Сената, были восстановлены некоторые коллегии, упразднённые Екатериной II[114]. В 1798 году вышел указ о создании департамента водных коммуникаций. 4 (15) декабря 1796 года учреждено Государственное казначейство и должность государственного казначея. Утверждённым в сентябре 1800 года «Постановлением о коммерц-коллегии» купечеству было дано право выбрать 13 из 23 её членов из своей среды[115].
Также была проведена реформа административно-территориального деления, преобразовавшая наместничества в губернии и уменьшившая их количество[116].
16 декабря (28 декабря) 1800 год Павел I утвердил «Манифест о полном гербе Всероссийской империи», где указал:
Воспрiявъ Титулъ Великаго Магистра Державнаго Ордена Святаго Iоанна Iерусалимскаго, соединили МЫ и Крестъ Ордена сего съ Гербомъ НАШИМЪ[117].
Это была попытка утвердить разработанный Павлом I в пику матери символ двуглавого орла с включённым мальтийским крестом.
Однако этот Манифест не был издан, а после смерти Павла I Александр I указом от 26 апреля (8 мая) 1801 год повелел употреблять Государственный герб «без креста Иоанна Иерусалимского»[118].
Со времени французской революции 1789 года Павел Петрович испытывал к новым идейным веяниям острую ненависть.
Казнь на гильотине в 1793 его друзей и ровесников — монархов Франции, издевательство революционеров над их сыном-наследником — маленьким невинным ребёнком, ровесником собственной любимой дочери Павла — Елены и мучительная смерть дофина — всё это и собственное бессилие с этим справиться, приводило в постоянное нервное расстройство Павла.
Кроме того, любимое владение родителей супруги российского самодержца Марии Федоровны — княжество Мёмпельгард было аннексировано революционной Францией в 1789 году и стало называться на французский лад Монбельяром. Четыре года спустя эти земли официально присоединили к Франции и включили в состав департамента Верхняя Сона. Утрата своих франкоязычных владений заставила герцога Вюртемберга, в течение своей жизни редко выезжавшего из Мёмпельгарда, искать защиты у своего зятя – Павла, который через несколько лет взойдёт на русский престол, а в 1799 году пошлёт на борьбу с французами в Альпы фельдмаршала Суворова по просьбе императора Австрии.
Отец императрицы, тесть Павла — герцог Фридрих Евгений Вюртембергский так тяжело переживал эту потерю, что именно это и стало причиной его смерти в декабре 1797 года. Вскоре, 9 марта 1798 года, скоропостижно скончалась и тёща Павла — любимая мать императрицы, и неподдельное горе супруги оказалось спусковым механизмом, вызвавшим взрывную реакцию и без того славившегося своей импульсивностью Павла Петровича.
«Противиться всевозможными мерами неистовой французской республике, угрожающей всей Европе совершенным истреблением закона, прав и благонравия» Павел I
Панически опасаясь заразительности примера Великой французской революции, царь Павел в 1800 году запретил ввоз иностранных книг и отправку юношей за границу для получения иностранного образования. Только на Рижской таможне было конфисковано 552 тома, предназначенных для ввоза в Россию. В немилость заодно попали и Гёте, Шиллер, Кант, Свифт и другие выдающиеся авторы. Все частные («вольные») типографии в стране были закрыты. Павел I не одобрял новомодный французский покрой платья и слова, которые напоминали ему о революционной Франции.
В то же время он дал приют в своих владениях высокопоставленным французам-эмигрантам, включая графа де Лилль (будущего короля Франции Людовика XVIII), в распоряжение которого был выделен весь Митавский дворец, и последнего принца Конде, который должен был водвориться в Гатчинском Приоратском дворце, но будучи непрерывно занят на русской военной службе, так там и не появился.
За три месяца до своей гибели Павел предложил заменить войны личными поединками между монархами:
«Поскольку международные конфликты идут от честолюбия государей и интриг их свиты, то несправедливо допускать, чтобы подданные расточали свою кровь и свои богатства в войнах, в которых им нечего выиграть.»
Павел Первый бросил личный дуэльный вызов всем правителям Европы у которых были какие-либо претензии к России или к самому императору.
К императору был приглашен немецкий писатель Август фон Коцебу, служивший в России ещё со времен матери Павла – Екатерины Второй. Ему Павел поручил составить текст вызова на дуэль, перевести на разные языки и опубликовать в европейских газетах. В этом тексте Павел заявлял, что русские и европейские подданные не должны лить свою кровь из-за ссоры правителей. И предложил всем, кто имеет к нему какие-либо претензии, обсудить место личного поединка и способы его проведения.
За час послание, содержавшее в себе всего двадцать строк, было составлено. Павел внёс в него некоторые изменения и дал фон Коцебу поручение – опубликовать этот текст на первых страницах самых влиятельных европейских газет. Писатель получил за свою работу богато украшенную бриллиантами табакерку.
Вскоре необычное послание русского императора было опубликовано в «Лондонском вестнике», а затем – в «Нижне-Рейнском вестнике».
В самой России публикации послания шли с огромным трудом. Редакторы газет никак не хотели верить в подлинность такой информации, опасаясь, что это шутка, а за публикацию такого материала последует немедленное наказание.
А Павел, тем временем, ждал ответа от «сильных мира сего». Но на его вызов так никто и не отозвался.
Как доказательство его рыцарских, доходивших даже до крайности воззрений может служить то, что он совершенно серьёзно предложил ранее и Наполеону Бонапарту личную дуэль в Гамбурге с целью положить этим поединком предел разорительным войнам, опустошавшим Европу; «…в поступках его было что-то рыцарское, откровенное…»; «Русский Дон-Кихот» — так писал о нём Наполеон, который и сам себя иной раз сравнивал с этим героем.
В декабре 1800 года русский император написал Наполеону Бонапарту:
«Господин Первый Консул.
Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе».
Прямая переписка двух глав государств означала фактически установление мира между обеими державами.
Павел осознавал и даже декларировал своё донкихотство. Когда в 1765 г. мать подарила ему Каменноостровский дворец, одиннадцатилетний цесаревич приказал развесить по стенам так называемой «Малиновой гостиной» (позже эта гостиная «переехала» в Гатчинский дворец) гобелены, изображавшие сцены из романа Сервантеса.
Ещё одна серия гобеленов — «Дон Кихоты», выполненная в 1776 году на Парижской королевской мануфактуре, стала подарком уже взрослому великому князю Павлу от его ровесников — короля Людовика XVI и королевы Марии Антуанетты.
Вопреки распространённому представлению о том, что в правление Павла всё делалось по его личной прихоти, император был последователен в «приобщении российского дворянства к рыцарской этике и её атрибутам»[119]. Именно в его правление был составлен и утверждён Общий гербовник. Он любил «возрождать» угасшие дворянские роды и придумывать своим приближённым сложные фамилии (Ромодановские-Лодыженские, Белосельские-Белозерские, Аргутинские-Долгоруковы, Мусины-Юрьевы). При нём началась раздача княжеских титулов, прежде почти не практиковавшаяся[120], 26 человек стали графами. Николай Карамзин сетовал, что «в царствование Павла чины и ленты упали в достоинстве»[121].
Помимо друзей детства, братьев Куракиных, в ближний круг Павла входили его любимец Иван Кутайсов (пленный турок, личный брадобрей и камердинер), неизменно сопровождавший его во всех путешествиях Сергей Плещеев, гатчинский комендант и «мастер муштры» Алексей Аракчеев, адмирал Григорий Кушелев, секретари Обольянинов и Донауров. Некоторые из фаворитов (как, например, Фёдор Ростопчин) за время короткого правления Павла несколько раз успели побывать в опале. Император любил устраивать семейную жизнь приближённых. К примеру, именно он настоял на катастрофическом браке Петра Багратиона с последней графиней Скавронской; их повенчали прямо в дворцовой церкви Павловского дворца в Гатчине[122].
Рыцарские устремления наследника приводили к внешней милитаризации быта «молодого двора». Не отступая от основных принципов классицизма, Павел особенно ценил фортификационные элементы наподобие башенок и рва с разводным мостом, которые напоминали ему о средневековых замках. В этой стилистике были выдержаны не только монументальные Гатчинский и Михайловский замки, но и более камерные, «потешные» замки, выстроенные по заказу Павла, — Приоратский и Мариентальский. Став императором, Павел повелел называть все дворцы «замками», так Зимний дворец стал «Зимним замком».
.JPG)
Основным выразителем его архитектурных вкусов стал итальянец Винченцо Бренна, предшественник романтического направления в классицизме. По заказу наследника он привнёс в облик Павловской резиденции военные акценты — спроектировал «игрушечную» крепость Мариенталь и насытил военными мотивами залы главного дворца в Павловске.
По случаю рождения старшего внука Екатерина подарила своему наследнику Павловскую мызу, где был со временем выстроен Павловский дворец в палладианском стиле, который предпочитала сама императрица. В столице для пребывания молодого двора был возведён Каменноостровский дворец, где, впрочем, Павел бывал сравнительно редко.
Материальным воплощением напряжённых отношений Павла с матерью стала так называемая «война дворцов». Крупный советский и российский знаток истории архитектуры академик Д. О. Швидковский, президент Российской академии архитектуры и вице-президент Российской академии художеств, считает первым залпом в «войне дворцов» снос самой Екатериной Царицынского дворца, который строил В. Баженов. Как доказал исследователь, весной того же 1786 года гнев Екатерины вызвало наличие в ансамбле двух равновеликих дворцов, предназначенных для неё самой и для её сына[123].
После смерти матери император Павел распорядился разобрать на кирпич или перестроить некоторые здания её эпохи, связанные с неприятными ему воспоминаниями или ставшими нужными для других актуальных целей. Жертвами пали некоторые павильоны Царского Села (например, беседка на Розовом поле) и остановленный в постройке в 1786 году при самой Екатерине Пеллинский дворец на берегу Невы — потенциально крупнейший дворцово-парковый ансамбль России XVIII века (всего 25 зданий).
В Москве по приказу Павла был переоборудован в необходимые войскам казармы Екатерининский дворец в Лефортове, а также превратились в казармы Английский дворец в Петергофе и Таврический дворец, так как обыватели городов были теперь избавлены императором от постоя. Здания екатерининской эпохи сносили даже в губернских городах (например, был разобран на кирпич для постройки казарм дворец наместника Мельгунова на главной площади Ярославля).
Павел I активно занимался собственной репрезентативной архитектурной политикой, которая формировалась им в русле двух тенденций, которые обозначились ещё в бытность его великим князем. Петровская тенденция позиционировала Павла I как законного наследника престола по праву кровного родства с Петром Великим. Аполлоническая тенденция представляла императора как просвещенного человека, занимающегося духовным самосовершенствованием. Будучи великим князем, Павел мог культивировать только вторую тенденцию как политически нейтральную. Она была реализована в его личных резиденциях, больше в Павловске и отчасти в Гатчине[124]. Известно, что мать Павла не любила падающую воду фонтанов и каскадов — вода, по её убеждению, должна течь только естественным образом. Напротив, Павел, как и прадед, рассматривал бурную падающую воду как символ энергии жизни и всячески стремился украсить струящейся и переливающейся водой свои резиденции. В годы правления апофеозом «аполлонической» парадигмы репрезентации императора Павла I станет Михайловский замок. Что касается «петровской» тенденции, то в пространстве архитектурно-парковых ансамблей она максимально проявилась в деятельности Павла I в Петергофе. Павел I «реабилитирует» Петергоф как репрезентативную резиденцию и активно интересуется «двором Петра»(буквальный перевод с немецкого слова Peterhoff).[124].
В художественном пространстве Петергофа император Павел I начинает с преобразований в парках. Уже в 1797 году, в первый год его царствования, он приступил к реконструкции старых фонтанов, заказав вместо свинцовых фигур позолоченные бронзовые. В последующие годы масштабы работ увеличиваются, помимо реконструкций старых появляются и новые объекты. Такое активное обновление напрямую связано с тем значением, которое Павел I придает образу Петра Великого в собственной репрезентативной программе.
Для Павла I реконструкция пространства Петергофа базируется на христианском символизме и направлена на достижение идеала — Петра I. Расширяя границы этой игры смыслами, становится очевидно что для Павла I искусство является одним из способов познания себя и Бога.[124].
Из страха перед дворцовым переворотом — подобным тому, что свёл в могилу его отца, — Павел принял решение уединиться в замке, вкруговую отделённом от города двумя реками и двумя каналами. Собственный большой столичный замок на протяжении многих лет оставался его заветной мечтой. Общий замысел создания замка и первые эскизы его планировки принадлежали самому императору. Работа над проектом будущей резиденции началась в ещё 1784 году, в бытность его великим князем. В процессе проектирования, которое длилось почти 12 лет, он обращался к различным архитектурным образцам, увиденным им во время заграничного путешествия 1781—1782 годов. Указ о строительстве замка был издан в первый же месяц царствования Павла I, 28 ноября (9 декабря) 1796 года. Ради реализации этого дворца были приостановлены многие другие стройки, откуда даже изымался строительный материал. По распоряжению императора строительство велось днем и ночью. За основу проекта были взяты Вилла Фарнезе и замок в Шантийи. Начались работы по возведению Михайловского замка на месте разобранного Летнего дворца Елизаветы, где он родился. Известно, что Павел говорил: «На том месте, где родился, хочу и умереть».
Распорядился начать в столице новое масштабное строительство — Казанского собора на Невском проспекте. После смерти Павла работавшие на него иностранные архитекторы (Бренна, Виолье, Росси) лишились заказов и покинули Россию.
В 1798 году Павел I распорядился о строительстве огромного комплекса зданий для основанной им Медико-хирургической академии в квартале у истока Большой Невки из Невы.
_-_panoramio.jpg)
Именно в эпоху Павла I появились новые имена архитекторов. Так Джованни Антонио де ла Порто, уроженец южной Швейцарии, построил три весьма строгих здания: Монетный двор на территории Петропавловской крепости, Медико-хирургическую академию и Большие конюшни в Павловске. Ранее он же перестроил Ропшинский дворец.
В сфере гражданской архитектуры активно работали талантливые архитекторы Ф.Демерцов и Ф.Волков, они строили корпуса учебных заведений, военные казармы, госпитали, церкви. В Петербурге шло довольно интенсивное строительство: Мальтийской капеллы при Пажеском корпусе, одно из последних творений Д. Кваренги, Казарм и манежа Кавалергардского полка, первая работа в Петербурге архитектора Л. Руска, а также Придворной Певческой капеллы и Публичной библиотеки. Архитектором Ф. Демерцовым были возведены две церкви – Знаменская и Преподобного Сергия Радонежского, уничтоженные в советский период.
Характерно, что именно гражданская архитектура, а не дворцовая и религиозная превалировала в короткое царствование Павла I.
При Павле I было также поставлено три больших монумента: конная статуя Петра Великого с надписью «Прадеду правнук», обелиск «Румянцева победам» по проекту Бренны на Марсовом поле и памятник А. В. Суворову в образе бога войны Марса, заказанный императором Павлом скульптору М.Козловскому.
_p102_View_of_the_Field_of_Mars,_in_St._Petersburg.jpg)
Павла I можно считать основателем служебного собаководства в России — кинологии. Он приказал Экспедиции государственного хозяйства (указом от 12 (23) августа 1797 года) закупить в Испании мериносных овец и собак испанской породы для охраны домашнего скота[125].
Как пример мелочности и самодурства Павла приводят один из его первых указов о запрете в Петербурге быстрой скорости экипажей, бездомных собак и покраске всех будок, шлагбаумов и стоек ворот в чёрно-белые полосы или шахматную клетку. Однако забывая при этом, что в те времена практически отсутствовало уличное освещение, а Петербург был самой северной столицей в мире, где очень короткий световой день осенью и зимой и большой снежный покров выпадал очень часто[126]. Шахматная расцветка в этих условиях была оптимальной, чтобы увидеть столбы и ворота как в ранних долгих сумерках, так и в снегу, а также увидеть в метель и пургу спасительные караульные будки, где можно было спастись от замерзания. Слишком большая скорость движущихся средств на дорогах в городе и бездомные животные остаются нерешённой проблемой и в XXI веке в России.
Другой момент, который до сих пор ставится в упрёк императору, это его запрет вальса. При этом забывая что в его время этот танец ещё был практически непосредственный исторический предшественник современного вальса — лендлер, народный крестьянский танец Южной Германии и Австрии. Именно лендлер за характерное круговое движение в 1770-х годах начали впервые называть вальсом[127]. Самые ранние сценические воплощения вальса известны по произведениям А. Гретри (опера «Колинетта при дворе», 1782) и В. Мартин-и-Солера (опера «Редкая вещь», 1786)[128]. Вальс в его ранних, близких к народным, формах нашёл затем отражение в произведениях Йозефа Гайдна, В. А. Моцарта (вальсовая форма фигурирует во всех трёх операх на либретто Л. да Понте[128]), Л. ван Бетховена[129].
Первоначально «кружащиеся» парные танцы считались сомнительными с точки зрения морали из-за близости малознакомых партнёров, обнимающих друг друга, и задирающихся при кружении юбок. Они неоднократно запрещались в самых разных странах, и некоторые из них известны только по текстам запретительных указов. Однако в последние десятилетия XVIII века, в эпоху социальных реформ в Австрии, известных как «иосифизм», при императорском дворе возник интерес к народным танцам. После проникновения в Вену и другие города лендлер «облагородился», из него исчезли многие фигуры за исключением собственно поступательно-кругового движения, тогда как музыка, напротив, усложнилась[128]. Вскоре, по личной просьбе своей фаворитки Анны Лопухиной, любившей вальс, Павел отменил запрет и сам стал его танцевать[130].
Приписываемый Павлу "запрет белых юбок" по факту был его указанием не одеваться в белые юбки, если дамы носят с ними синие сюртуки, имевшие красные воротники, т.е. избегать в целом в одежде сочетание цветов как у революционного французского флага.
.jpg)
Успехами внешней политики императора Павла стало вхождение при нём Грузии, Аляски и Алеутских островов в состав России.
8 (19) июля 1799 года указом императора Павла была учреждена полугосударственная колониальная торговая компания, основанная Григорием Ивановичем Шелиховым и Николаем Петровичем Резановым, — Российско-американская компания.
Летом 1795 года шахиншах Ага Мохаммед-хан Каджар вторгся в Закавказье. Направив часть своих войск в Эриванское ханство, а другую — в Муганскую степь, он сам с основными силами проник через Карабах и Гянджинское ханство в Грузию, бывшую с 1783 года года протекторатом России. Грузинская столица была разгромлена и сожжена. В 1796 году в ответ на персидское нашествие русские войска предприняли успешный поход в Закавказье, но в декабре того же года боевые действия по приказу императора Павла были приостановлены, а вскоре войска были выведены из Закавказья; в конце 1799 года снова вступили в Грузию. По смерти в конце декабря 1800 года грузинского царя Георгия XII российские власти воспрепятствовали передаче престола наследнику, а 18 января 1801 года Павел I обнародовал манифест о включении Грузии (Картли-Кахетинского царства) в состав Российской империи.
В области внешней политики Павел I поначалу старался не вмешиваться в европейские дела, вести миролюбивую политику и даже резко сократил армию. Однако, когда в 1798 году возникла угроза воссоздания самостоятельного Польского государства и Костюшко, нарушив данное Павлу честное слово, тайно вернулся в Европу по призыву Талейрана, тогда Россия приняла активное участие в организации антифранцузской коалиции. В 1798 году Россия вступила в антифранцузскую коалицию c Великобританией, Австрией, Турцией, Королевством Обеих Сицилий. По просьбе австрийского императора главнокомандующим союзными русско-австрийскими войсками был назначен опальный Александр Суворов, всего лишь два года назад бывший арестованным за подготовку бунта против императора.
Под руководством Суворова Северная Италия была освобождена от французского господства. В сентябре 1799 года русская армия совершила знаменитый переход через Альпы. Однако уже в октябре того же года Россия разорвала союз с Австрией из-за невыполнения австрийцами союзнических обязательств, а русские войска были отозваны из Европы. Совместная англо-русская экспедиция в Нидерланды обернулась неудачей, в которой Павел винил английских союзников[131].
18 (29) октября 1799 года в Гатчине был заключён «Союзный оборонительный трактат» — договор России со Швецией, повторявший условия заключённого ещё королём Густавом III Дроттнингхольмского договора от 8 (19) октября 1791 года, по которому Швеция и Россия должны были присоединиться к коалиции против революционной Франции.
В 1799 году первый консул Наполеон Бонапарт сосредоточил в своих руках всю полноту власти, после чего стал искать союзников во внешней политике.
На донесении от 28 января 1800 года русского посланника в Пруссии Крюднера, сообщавшего о шедшем через Берлин миролюбивом сигнале Франции, император написал: «Что касается сближения с Францией, то я бы ничего лучшего не желал, как видеть её прибегающей ко мне, в особенности как противовесу Австрии».
В конце 1800 года Наполеон отпустил 6 тысяч российских пленных, остававшихся во Франции с 1799 года, когда был разгромлен корпус Корсакова во второй битве при Цюрихе и в сражении на Линте, при этом обув, одев их и даже вернув им оружие.
Угроза общеевропейской революции миновала, и возникли предпосылки для сближения Наполеоновской Франции с Россией.
Сосредоточение мировой торговли в руках англичан вызывало раздражение во многих морских державах. Тогда появился замысел коалиции объединённых флотов Франции, России, Дании и Швеции, осуществление которого могло бы нанести ощутимый удар по господству англичан на море.
Решающим фактором стал захват 5 сентября 1800 года британским флотом острова Мальты, который Павел I, как великий магистр Мальтийского ордена, уже считал одной из губерний России и потенциальной средиземноморской базой для русского флота. Это было воспринято Павлом как личное оскорбление. В качестве ответной меры 22 ноября (4 декабря) 1800 Павел I издал указ о наложении секвестра на все английские суда во всех российских портах (их насчитывалось до 300), а также о приостановлении платежа всем английским купцам впредь до расчета их по долговым обязательствам в России, с запретом продажи английских товаров в империи. Британия охотно расплачивалась за пшеницу дефицитными в России мануфактурными товарами, и купец за один торговый рейс мог увеличить свой капитал в два-три раза[132]
Отношения между странами были нарушены. Английский посланник в Петербурге Чарльз Уитворт, об удалении которого просил император в феврале 1800 года (просьба впоследствии была отозвана), распространял слухи о безумии русского императора.
Союзный договор между Россией, Пруссией, Швецией и Данией был оформлен 4—6 (18) декабря 1800 года. В отношении Англии была провозглашена политика вооружённого нейтралитета, по существу направленная против Англии. Британское правительство дало разрешение своему флоту захватывать суда, принадлежащие странам враждебной коалиции. В ответ на эти действия Дания заняла Гамбург, а Пруссия — Ганновер[133]. Союзная коалиция наложила эмбарго на экспорт товаров в Англию, и в первую очередь зерна, в надежде на то, что недостаток хлеба поставит англичан на колени. Многие европейские порты были закрыты для британских судов.
Началась подготовка к заключению военно-стратегического союза с Бонапартом.
Незадолго перед убийством Павел совместно с Наполеоном стал готовить военный поход на Индию, чтобы «тревожить» английские владения. Одновременно с этим он послал в Среднюю Азию войско Донское (22 500 человек), в задачу которого входило завоевание Хивы и Бухары. Павел требовал от войскового атамана Василия Орлова[134]:
Помните, что вам дело до англичан только, и мир со всеми теми, кто не будет им помогать; и так, проходя их, уверяйте о дружбе России и идите от Инда на Гангес, и там на англичан. Мимоходом утвердите Бухарию, чтоб китайцам не досталась. В Хиве высвободите столько-то тысяч наших пленных подданных. Если бы нужна была пехота, то вслед за вами, а не инако будет можно. Но лучше, кабы вы то одни собою сделали.
В исторической литературе вторжение в Среднюю Азию расценивается как авантюра: «Абсолютно понятно, что всё делалось экспромтом, без какой-то предварительной, серьёзной подготовки, по-дилетантски и откровенно легкомысленно»[134]. Отряд был отозван из астраханских степей сразу после гибели Павла — точно так же, как после смерти Екатерины сам царь Павел первым делом отозвал в Россию армию под командованием Валериана Зубова, которая шла покорять Персию.
Однако, ещё прадед Павла Великий Петр I стремился проникнуть в Индию и соседние страны, перехватить часть торговли с ними, но главное — овладеть источниками золота. В начале 1714 года туркменский купец Ходжа Нефес сообщил ему, что в р. Амударье есть золотой песок, но Хивинское ханство (Государство Хорезм со столицей в Хиве), чтобы скрыть его от России, отвело реку в Арал. Разрушив плотину, можно вновь направить Амударью в Каспий и добывать золото. [135]
Пётр, так же как и Павел позднее, предпринял поход на Юг, окончившийся в его время полной катастрофой. Одной из целей этого похода, поставленной Петром Великим было «отправить из Хивы, под видом купца, поручика Кожина в Индостан для проложения торгового пути, а другого искусного офицера в Эркет для разыскания золотых руд».
Однако, план Павла I не был просто его беспочвенной фантазией. Наиболее вероятным источником возникновения плана Индийского похода мог быть проект Сен Жени-Нассау. К 1791 году стало ясно, что по итогам войны с Турцией Крым и Очаков отходят к России, отношения с Великобританией, недовольной её усилением на Чёрном море, оказались на грани военного конфликта.
Тогда французский подданный Рей де Сен Жени (фр. Ray de Saint Genie) обратился в Санкт-Петербурге к российскому адмиралу — принцу Нассау-Зигену с проектом организации похода русских войск в Индию, богатейшую колонию Британской Империи, предполагаемый маршрут которого из центральных Российских губерний пролегал вниз по реке Волге и далее через Каспийское море в Среднюю Азию. Там следовало от Аральского моря по реке Амударье подняться до города Балх и затем через Гималаи выйти к конечной цели — Кашмиру, где от имени российской императрицы провозгласить восстановление Империи Моголов.
Адмирал Принц Нассау проект одобрил и представил императрице Екатерине II, которую они уже вдвоём с де Сен Жени убеждали, что вторгнувшись в мусульманские области, русские войска не встретят сопротивления, если провозгласят своей целью поддержку ислама — наоборот, их всюду их будут приветствовать, как друзей и освободителей.
Императрица казалась всерьёз заинтересованной, однако вскоре англо-российские отношения улучшились, в то время как ситуация в революционной Франции обострилась. Политическая подоплёка вторжения в Индию исчезла, принц Нассау отбыл ко двору короля Пруссии, к тому же князь Потёмкин — давнишний друг принца Нассау, вплоть до своей смерти всячески высмеивал этот проект, как совершенно фантастический.
Наполеон, в свою очередь, ещё в 1797 году заявлял о намерении нанести свой удар по Британской Индии. В 1840 году в Париже была опубликована «Памятная записка Лейбница Людовику XIV о завоевании Египта с предисловием и замечаниями Гоффмана, с приложением проекта сухопутной экспедиции в Индию по договорённости между первым консулом и императором Павлом I в начале этого века»[136]. Русский перевод этого документа появился в 1847 году.
Секретный план экспедиции предусматривал совместные операции двух пехотных корпусов — одного французского (с артиллерийской поддержкой) и одного российского. Каждый пехотный корпус состоял из 35 000 человек, общее количество человек должно было достигнуть 70 000, не считая артиллерии и казацкой конницы. Павел настаивал, чтобы командование французским корпусом было поручено генералу Массена. Индийский поход должен был походить на Египетский поход Бонапарта: вместе с солдатами отправлялись инженеры, художники, учёные.
По плану части французской армии должны были перейти Дунай и Чёрное море, пройти через Южную Россию, останавливаясь в Таганроге, Царицыне и Астрахани. В устье Волги они должны были объединиться с российскими войсками. После этого оба корпуса пересекали Каспийское море и высаживались в персидском порту Астрабад. Всё перемещение из Франции в Астрабад по подсчётам занимало восемьдесят дней. Следующие пятьдесят дней занимал поход через Кандагар и Герат, и к сентябрю того же года планировалось достигнуть Индии[137].
Утверждалось, что план совместного наступления на Индию разработал Наполеон и прислал ко двору Павла вместе со своим доверенным лицом Дюроком. Между тем Дюрок посетил Петербург уже после гибели Павла.
Судя по тому, что на столь грандиозное предприятие отводилось всего 120—130 дней, проект представлял собой «сырую» заготовку, которая находилась в стадии обсуждения. Также есть предположение, что автором плана являлся сам Павел I[138]. По мнению ряда авторов, план был разработан Павлом I и отослан Бонапарту в Париж, и, не дожидаясь ответа, русский император двинул свои войска в поход[139][140].
В России воинский артикул Петра I, заменявший Уголовный кодекс, предписывал смертную казнь в качестве наказания по 123-м статьям. Обычным делом до середины XVII века были публичные казни.
Но уже с приходом к власти Елизаветы в 1741 году вплоть до смерти Александра I в 1825 году официально по приговорам в России казнили всего семь человек: Емельяна Пугачева, пятерых его сподвижников и позднее поручика Ивана Мировича - за организацию заговора с целью освобождения из Шлиссельбургской крепости "русской Железной Маски" императора Иоанна VI.
Павел I на единственном вынесенном при нем смертном приговоре наложил резолюцию: "Смертной казни в России, слава богу, нет, и не мне ее вводить".
Одним из слухов о жестокости императора Павла стало так называемое дело штабс-капитана Кирпичникова, который был наказан 1000 ударами при прогоне сквозь строй, как будто бы за неосторожные оскорбительные слова в адрес фаворитки Лопухиной. В реальности, 2 мая 1800 г. за резкие слова по поводу ордена св. Анны штабс-капитан Кирпичников получил 1000 палок. Этот голштинский орден был назван в память родной бабушки Павла и был любимым с детства орденом Павла, а также его отца, и мальчик сам им награждал с последующим утверждением этих награждений императрицей Екатериной. Со дня коронации Павла 5 апреля 1797 года орден был причислен к государственным орденам Российской империи, а позднее его название совпало с именем возлюбленной царя — Анны Лопухиной-Гагариной. Эйдельман пишет, что «современники полагали, что этот исключительный даже по тем временам акт сыграл немалую моральную роль в предыстории заговора. В нескольких воспоминаниях история Кирпичникова представлена как оправдание заговорщиков». «Строже сего приказа, — замечает современник, — не было ни одного в царствовании Павла. Сие обстоятельство имело влияние на то событие, которое прекратило его правление». Однако, по документам об этом деле видно, что Кирпичников был наказан не указом императора, а военным судом и такое наказание не рассматривалось в те времена как смертельное: «…Мая 12-го. Гарнизоннаго князя Гика полку штабс-капитан Кирпичников, по сентенции военнаго суда, лишается чинов и дворянства и написывается вечно в рядовые, с прогнанием шпицрутеном сквозь 1000 человек.»[141]
Для сравнения, при "либеральном" Александре I зафиксированы 84 случая, когда люди вообще умирали под шпицрутенами.
Удары шпицрутенами назначались за ошибки и нерадивость на строевых учениях, за неопрятность и неаккуратность форменной одежды (от 100 ударов и более), за пьянство (300—500 ударов), за воровство у товарищей (500 ударов), за побеги (первый побег — 1500 ударов, второй — 2500—3000, третий — 4000—5000 ударов). К тому же, наказывать «без отдыха» было нельзя, потому что дозволялось давать за раз не более того числа ударов, сколько может выдержать наказуемый, а затем следует ожидать его выздоровления.
К примеру, уже гораздо позже в октябре 1827 года Николаю I донесли о тайном переходе двоих евреев через реку Прут, являвшейся карантинной границей, и присовокупили, что одно только определение смертной казни за карантинные преступления способно положить предел подобному. Император Николай на этом рапорте написал нижеследующую собственноручную резолюцию: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне её вводить».[142] Таким образом Николай Первый за нарушение карантина назначил каждому 12 000 ударов и не считал это смертельным наказанием.
Павел вел суровую борьбу против "французской болезни"(сифилиса), массово занесённого военными в Россию во время войны с турками в 1769–1774. В 1773 французский посол Франсуа-Мишель Дюран де Дистрофф[фр.] писал : "Здоровье и нравственность великого князя испорчены вконец." [143]
Ещё с 1775 года "непотребных лиц" уже помещали в смирительные дома и наказывали батогами. В 1799 году Павел I расширил и перестроил легендарную венерологическую Калинкинскую больницу в Петербурге, или как её называли — «Секретную». Больница для лечения "любострастных болезней" и на самом деле была секретная. Больные числились под номерами, у них не требовалось никаких документов, и можно было скрывать лицо под маской, вообще не называя своего имени и звания. Такой порядок ввела Екатерина II, чтобы больные любого сословия не уклонялись от лечения.
_Портрет_Императора_Павла_l_._Около_1800_г._Бумага,_итальянский_карандаш,сангина._ГИМ.jpg)
Впервые в Указе Павла I (1799) о сборе рекрутов предписывалось для освидетельствования привлекать «докторов и лекарей».[144]
В 1800 году император Павел I велел отсылать развратных женщин из Москвы и Петербурга на Иркутские фабрики.
Конец XVIII века и в Европе был эпохой заговоров — попыток принудительных отречений и покушений на священные особы государей. Шведский король Густав III — представитель просвещённого абсолютизма был убит заговорщиком на бале-маскараде в 1792. Французский король-абсолютист Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта были обезглавлены на гильотине в 1793 большинством голосов Конвента: 361 голос за казнь, при 360 голосах против. Даже самозванный Царь Черногории Петр III — ещё один «отец наследника Павла» был убит в результате протурецкого антицарского заговора в 1772 году.
Однако, в цивилизованной Европе над безумными монархами учреждали регентство, не прибегая к радикальному насилию или убийству. Психически неуравновешенный король Дании Кристиан VII с 1769 года правил сорок лет лишь номинально. Ключевые решения принимал специально учреждённый совет. Обезумевший английский король Георг III, перенёсший два покушения душевнобольных в 1797 и 1800, сам больной порфирией, был отрешён от власти в 1810 и фактическим главой монархии являлся его сын — будущий Георг IV.
Вопреки сложившейся точке зрения, в эпоху Павла I был не один, а несколько заговоров против императора. За время правления Павла зафиксировано три случая тревоги в войсках. Дважды это произошло во время пребывания императора в Павловске, один раз — в Зимнем дворце. После коронации императора Павла I в Смоленске возникла тайная организация (Канальский цех). Целью лиц, входивших в неё, было убийство Павла. Заговор был раскрыт, его участники наказаны ссылкой или каторгой. Материалы расследования заговора пропали: «Павел приказал уничтожить».
Во главе последнего петербургского заговора стоял военный губернатор столицы, граф фон Пален, опытный царедворец и тонкий интриган. Расположив на свою сторону императора Павла, он воспользовался болезненной мнительностью царя, и убедил отдать распоряжение об аресте любого лица на выбор самого Палена, как главного борца с заговорщиками. Предъявив Александру Павловичу подготовленный указ об безымянном аресте и на словах рассказав ему, что этот указ предназначен именно ему — Александру, он сильно напугал юношу-наследника. Пален таким образом сумел привлечь его на сторону заговорщиков. Александр дал очевидно своё согласие на переворот с тем, чтобы добиться от отца отречения в свою пользу. Пален обещал при этом обязательно сохранить жизнь императору.
В результате развития хода исполнения заговора Павел I был убит нетрезвыми офицерами в Михайловском замке в собственной опочивальне в ночь с 11 на 12 марта 1801 года[3][4]. В организации заговора участвовали Осип де Рибас (внезапно умер ещё до убийства Павла 2 декабря 1800), племянник и тёзка умершего ещё в 1783 году воспитателя Павла — Никиты Ивановича Панина – отставленный Павлом вице-канцлер Никита Петрович Панин (лично в убийстве сам не участвовал, даже назвал само убийство «позорным делом», при этом был навсегда сослан в своё имение за одну из главных ролей в инициировании заговора), командир Изюмского легкоконного полка Леонтий Беннигсен (находившийся на русской службе подданный английского короля по ганноверскому своему происхождению). Он проник в спальню Павла вместе с толпой заговорщиков, но в трагический момент, с его слов, находился уже не в ней.
Сенатор и тайный советник Дмитрий Трощинский составил манифест, которым император "по болезни" передавал власть великому князю Александру. Текст отречения был у заговорщиков. Планировалось действовать так, как было обещано наследнику: императора Павла вынудить подписать отречение и заперев, объявить душевнобольным. Александра сделать регентом или новым императором. Основание – воля Екатерины II, её известное по слухам желание передать престол внуку в обход сына.
Большинство участников комплота все же было уверено, что верхами заговора решено отправить Павла в Шлиссельбургскую крепость: "Принято было решение овладеть особой императора и увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором и где бы он был лишен возможности делать зло". У дворца замечена ими карета, приготовленная для будущего арестанта.
Александр Аргамаков — племянник Д. И. Фонвизина, был полковым адъютантом Преображенского полка и плац-майором Михайловского замка. Он был необходим заговорщикам, чтобы попасть внутрь замка через его разводные мосты. Имел полномочия входить к императору для доклада о чрезвычайных происшествиях в городе в любое время суток, особенно о крупных городских пожарах, которые Павел предпочитал наблюдать лично для своевременного принятия максимальных мер по тушению.
Солдатские колонны в роковую ночь были подняты по пожарной тревоге мятежными офицерами и приведены ими к рву вокруг Михайловского замка, где отсутствие реального пожара вызвало ропот и волнение солдат. Аргамаков провёл небольшую офицерскую колонну П. А. Зубова уже вовнутрь замка, как главный проводник заговорщиков.
Главным организатором и исполнителем заговора был петербургский генерал-губернатор Пётр Пален, игравший двойную роль, рассчитывая в случае неудачи отойти от участия в нём.
Отряд, где впереди шли братья Зубовы и Беннигсен, прошёл внутрь без сопротивления часовых, но не без шума протестов и криков, двигался к спальне Павла I. Число идущих по дороге уменьшалось. Для царя в этот момент было ещё не все потеряно. Караульные солдаты-преображенцы внутри, на нижнем этаже замка в караулке порывались сами пойти к нему наверх. Поручик Марин трижды их останавливал – и командами, и угрожая шпагой. А уже бросившуюся было к лестнице группу семёновских солдат развернул назад сам Пален. У опочивальни возникло замешательство в рядах заговорщиков: крики лакеев и камердинеров напугали самого Платона Зубова. Он уже был готов повернуть назад, но столкнулся с упорством Беннигсена: "Как! Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые нас ведут к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед!" Другой мемуарист запомнил фразу генерала Беннингсена : "Полумеры ничего не стоят".
Граф Беннигсен (по его собственным мемуарам), по-французски обратился к государю: «Ваше величество, царствованию вашему конец: император Александр провозглашен. По его приказанию мы арестуем вас, вы должны отречься от престола. Не беспокойтесь за себя: вас не хотят лишать жизни. Я здесь, чтобы охранять ее и защищать. Покоритесь своей судьбе…» Некоторое время император молчал. «Нет, нет, я не подпишу. Что же я вам сделал?» — спросил он наконец.
Николаю Зубову приписывают слова: "Чего вы хотите? Междоусобной войны? Гатчинские ему привержены. Здесь все окончить должно". Николай Зубов… держал в руке золотую табакерку и с размаху ударил ею Павла в висок, это было сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу: началась с ним отчаянная борьба. Павел был крепок и силен; его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, задавили шарфом Скарятина. В начале этой гнусной, отвратительной сцены Беннигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой развешаны были картины, и со свечкою в руке преспокойно рассматривал их…"(М. А. Фонвизин)
Внезапный шум снаружи произвел замешательство среди заговорщиков. Некоторые из них бросились было бежать, но, убедившись, что тревога ложная, поспешно вернулись, внезапно опрокинули ширмы на лампу, и в темноте накинулись на государя. Павел защищался, просил пощады, умолял, чтобы ему дали время прочесть последнюю молитву, но заговорщики молча свалили его на пол и после борьбы задушили царя[146].
Беннигсен не понес наказание за участие в заговоре, наоборот, будучи уволен Павлом со службы, он уже 18 марта был принят снова Александром на придворную службу, но в июле того же года под давлением вдовы императора был отдалён от двора и стал генерал-губернатором в Литве.
Одну из главных ролей в заговоре сыграли братья Зубовы — князь Зубов, Платон Александрович — последний фаворит Екатерины II, был удалён Павлом от двора, но благодаря интриге обманул Кутайсова, и тот ходатайствовал перед императором о его возвращении, и граф Николай Зубов, зять генералиссимуса Суворова, человек огромного роста и чудовищной физической силы, по некоторым свидетельствам и нанёсший роковой удар золотой табакеркой императору в висок.
По мемуарам М. А. Леонтьева Павел был уже согласен подписать отречение, но неожиданный удар в висок ему нанёс свирепый генерал — 36-летний грузинский князь Юшвиль (он же Яшвиль(Яшвили), он же Владимир Михайлович Иашвили груз. ვლადიმერ მიხეილის ძე იაშვილი). При этом Яшвиль вскричал: «Князь, полно разговаривать. Теперь он подпишет все, что вы хотите, а завтра головы наши полетят на эшафоте».[147]
По другим свидетельствам царь подошёл к столу не подписывать отречение, а «пытался прорваться к столу с пистолетами». Его повалили и заговорщики наложили на него руки. «Уверяют, что первый удар, нанес Яшвиль»(К. Ф. Розенцвейг). После тщетных попыток воздействовать на заговорщиков царь сбил стулом одного из них, а затем сам «был сбит с ног князем Яшвилем, ударившим его кулаком по виску» (А. Карр). Когда все ринулись, «Яшвиль и Мансуров накинули ему на шею шарф и начали его душить»(А. Коцебу). Удар Зубова табакеркой в висок был сигналом, "по которому, князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу: началась с ним отчаянная борьба.
«Князь Яшвиль первым нанес императору сильный удар по голове, от которого он потерял сознание. Остальные убийцы добили царя, задушив его»(Барон Фон дер Остен-Сакен, воспитатель великого князя Константина, с его слов записанных 14 марта 1801).
Грузинский князь Владимир Иашвили (Яшвиль) имел личную сильную обиду на Павла – однажды император в приступе гнева ударил его на публике своей тростью, так как посчитал, что Яшвиль засмеялся над Государем, когда он лично показывал солдатам воинские упражнения.
Участвовали в заговоре и командиры гвардейских полков: Семёновского — Леонтий Депрерадович, Кавалергардского — Фёдор Уваров (лично в убийстве не участвовал), Преображенского — командор Мальтийского ордена Пётр Талызин (лично не участвовал в убийстве, внезапно умер через два месяца после, современники считали, что в результате самоубийства), а также штабс-капитан Измайловского полка Яков Скарятин, на шее тела Павла был обнаружен его шарф (или же шарф принадлежал Беннигсену — хотя гусарская форма того времени не предусматривала шарфов),
Когда Александр вошёл в спальню отца, впечатление было настолько сильным, что он упал в обморок и потом около часа рыдал. Когда же он пришёл в себя, то понял, что его обманули и что сознание своего участия в убийстве отца будет преследовать его всю жизнь[146].
Кроткая по жизни, добрая и почти бессловесная императрица Мария Фёдоровна была единственной, кто противостоял заговорщикам, убившим Павла. Она целых четыре часа отказывалась признать власть нового императора, своего сына Александра, спорила с насмехающимися над ней пьяными офицерами, пыталась прорваться к телу мужа. Ей не удалось добиться у сына казни убийц-заговорщиков, но всё же она настояла на их высылке из столицы, главных из них пожизненно.
Реакция на смерть Павла I в России была неоднозначной. Единодушия среди людей не было. Страна разделилась на два неравных лагеря: огромное число тех, кто оплакивал умершего императора, и горстку тех, кого обрадовала его внезапная кончина.
Купцы и мещане ценили царя, который избавил их от тяжести воинского постоя, ограничил беспредел и безнаказанность дворян и аристократии, активно отстаивал интересы России в мире так, что в его правление стало «приятно быть русским в такое славное для России время».
Известие о смерти Павла вызвало скрытое ликование дворян обеих столиц. По воспоминаниям Филиппа Вигеля, генералы, доставившие весть в Москву на Вербной неделе, «всех встречающихся как будто взорами поздравляли и приветствовали»:
Это одно из тех воспоминаний, которых время никогда истребить не может: немая, всеобщая радость, освещаемая ярким весенним солнцем. Возвратившись домой, я никак не мог добиться толку: знакомые беспрестанно приезжали и уезжали, все говорили в одно время, все обнимались, как в день Светлого воскресенья; ни слова о покойном, чтобы и минутно не помрачить сердечного веселия, которое горело во всех глазах; ни слова о прошедшем, все о настоящем и будущем. Сей день, столь вожделенный для всех, казался вестовщикам и вестовщицам особенно благополучным: везде принимали их с отверстыми объятиями.
— Записки Ф. Вигеля
«Умолк рёв Норда сиповатый[148], Закрылся грозный, страшный взгляд», — писал в те дни бывший кабинет-секретарь Екатерины Второй, сенатор и поэт Державин.
Манифест, данный императором Александром 12 марта 1801 года, причиной гибели Павла I объявлял апоплексический удар; кроме того новый император заявлял: «Мы, воспріемля наслѣдственно Императорскій Всероссійскій Престолъ, воспріемлемъ купно и обязанность, управлять Богомъ Намъ врученный народъ по законамъ и по сердцу въ Бозѣ почивающей Августѣйшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великія, коея память Намъ и всему Отечеству вѣчно пребудетъ любезна, да по Ея премудрымъ намѣреніямъ шествуя, достигнемъ вознести Россію на верхъ славы и доставить ненарушимое блаженство всѣмъ вѣрнымъ подданнымъ Нашимъ.»
Для отдания последнего долга к телу покойного Государя допускались лица всех сословий, причем они только проходили мимо тела и делали ему низкий поклон. Точно подсчитано, что со времени кончины и до погребения Императора Павла I на поклонении его телу перебывало 109.321 человек. Согласно сведений, опубликованных в Юбилейном статистическом сборнике «Санкт-Петербург 1703−2003» общая численность населения города в 1800 г. составляла 220,2 тысячи человек [149] Таким образом, проститься с умученным Императором пришла половина жителей столицы, а если не считать детей, то — почти все взрослое население.
Погребение Павла было совершено 23 марта, в Страстную субботу, в Петропавловском соборе; совершение отпевания возглавил митрополит Санкт-Петербургский Амвросий (Подобедов)[61][150]. И в этом погребении в Великую субботу народ усмотрел, что его любимый Царь получил от Бога первое Свое прославление. Ибо «Христу сопогребенные – совоскреснут со Христом». В тот субботний день, приложившись к Плащанице, православные люди шли проститься с "мужицким" Царем.
Как сообщает протоиерей В.И. Жмакин, «во время отпевания во всех столичных церквах производился колокольный звон, какой бывает при погребении священников»[151]. Согласно завещанию в Бозе почивающего Его Императорского Величества Государя Императора Павла Петровича, было роздано в милостыню разного рода бедным людям 16 666 рублей 66 1/2 коп. [152]
На территории Российской империи информация о насильственной смерти императора была под цензурным запретом до революции 1905 года, хотя активно освещалась зарубежной и эмигрантской прессой. Официальной версией в Российской империи более ста лет была кончина от болезни по естественным причинам: «от апоплексического удара» (инсульта). Любые публикации, где был намёк на насильственную смерть императора, пресекались цензурой. Бумаги лиц, участвовавших в заговоре, после их кончины изымались государством.
Святитель Иоанн Шанхайский писал:
«Когда был убит Павел I, народ и не знал об этом, а узнав, долгие годы приносил к его гробу сочувствие и молитвы».
После смерти Государя Императора Павла I народ, действительно, не забыл своего царя-благодетеля: постоянно горели на его могиле свечи, лежали свежие цветы, а простой люд нес свои челобитные, прося небесного заступничества.
В Михайловском замке на месте опочивальни Государя, где он принял мученическую кончину, устроена была церковь, а на самом месте убиения — святой алтарь.
Считается, что заговор субсидировало английское правительство, пытавшееся таким образом избежать войны с Россией за Мальту. Действительно, по убеждению многих историков негласным координатором и финансовым центром заговора был глава Английского банка Вильям Питт, который разыграл интересы русских экспортеров и жизнь императора как карты в большой европейской политической игре.[153].
Поддерживал недовольных и английский посол Уитворт, состоявший в любовной связи с Ольгой Жеребцовой (сестрой опальных братьев Зубовых), в доме которой собирались заговорщики.
Наполеон Бонапарт яростно отреагировал на смерть Павла Первого: «Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза (четвертый месяц французского республиканского календаря и отсылка к попытке убить Наполеона 24 декабря 1800 года, в которой подозревали британцев), но они не промахнулись по мне в Петербурге!»[153]
Некоторые из современников (в первую очередь, А. Н. Вельяминов-Зернов, А. Ф. Воейков) решающую роль в убийстве царя приписывали Англии. Но, с другой стороны, современники Павла Н. А. Саблуков, А. Чарторыйский, М. А. Фонвизин в своих мемуарах категорически отрицают ее участие в заговоре, специально оговаривая этот момент. В английских источниках до сих пор не обнаружено ни одного документа, который бы подтверждал, что английское правительство знало что-либо о подготовке заговора, не говоря уже цареубийстве.
.jpg)
Фридрих Великий «Записки»
— Как же, — спросил я князя Лопухина, — согласить то, что вы говорите о доброте и добродушии императора Павла, с другими сведениями, коими, однако, пренебрегать нельзя?
— На это он ответил мне, что, действительно, государь был чрезвычайно раздражителен и не мог иногда сдерживать себя, но что эта раздражительность происходила не от природного его характера, а была последствием одной попытки отравить его.
Князь Лопухин (князь Лопухин Петр Васильевич — это отец фаворитки Павла) уверял меня с некоторою торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. (Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим императором Павлом его дочери — княгине Гагариной <в девичестве Анне Петровне Лопухиной>).
— Когда Павел был ещё великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам, доктор, который состоял при нём, угадал, что великому князю дали какого-то яду, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством.
Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений: император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел.
Продолжительность этих припадков была не всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближённых какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева» (П. П. Лопухин. С. 531—532).
(Записки его воспитателя Семёна Порошина).
(Барон Людвиг фон Николаи в письме С.Р. Воронцову в Англию 10 апреля 1801 г.)
При Александре I и Николае I изучение истории правления Павла не поощрялось и было под запретом; о нём было запрещено упоминать в печати. Император Александр I лично уничтожал материалы об убийстве отца[158].
В царствование Александра II появилось постановление по Цензурному ведомству от 8 марта 1860 года, которое воспрещало распространение сведений «неприличных к разглашению о жизни и правительственных действиях Августейших Особ Царствующего дома, уже скончавшихся и принадлежащих истории» и предписывалось, что «периодом, до которого не должны доходить подобные известия, принять конец царствования Петра Великого». Хотя причастность сыновей к заговору историками не была доказана, изучение эпохи правления Павла I на протяжении всего XIX века свыше не поощрялось.
«У нас нет даже краткого, фактического обозрения павловского периода русской истории: анекдот в этом случае оттеснил историю» — сетовал в начале XX века историк Евгений Шумигорский.
«Император Павел Петрович является самым оклеветанным монархом русской истории», — вторил ему военный историк Антон Керсновский.
По мнению графа Фёдора Ростопчина, Император Павел I «был равен Петру Великому по своим делам, если бы не умер так рано».
Император Павел I является крайне неоднозначной личностью в истории России. Существует много споров у историков насчёт того, был ли император сумасшедшим или нет. Некоторые историки утверждают о безумии императора и о несостоятельности созданной им новой гражданской и военной системы (В. О. Ключевский, Н. К. Шильдер, А. Г. Брикнер). Другие специалисты в изучении истории (А. С. Суворина, Е. С. Шумигорский, Д. А. Милютин, П. Н. Буцинский), наоборот, считают, что правитель обладал острым умом и способностями к управлению страной. Они утверждают, что его реформы были направлены на устранение проблем, возникших в последние годы правления его матери и великой императрицы Екатерины II: расстроенная экономика и сельское хозяйство, пустая государственная казна с огромным долгом и плохо работающие государственные службы.
«Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования» — писал знаменитый историк Василий Ключевский.
Лев Толстой о Павле I: «… характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский характер. Я нашёл своего исторического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю».
Александр Тургенев писал: «Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа, царедворец и последний ничтожный раб, житель отдалённой страны от столицы — равно страшились ящика… Правосудие и бескорыстие в первый раз после Петра I ступили через порог храмины, где творили суд и расправу верноподданным… Народ был восхищён, был обрадован, приказания Его чтил благодеянием, с неба посланным… Дозволяю себе смело и безбоязненно сказать, что в первый год царствования Павла народ блаженствовал, находил суд и расправу без лихоимства, никто не осмеливался грабить, угнетать его…»
Александр Пушкин называл Павла I «романтическим императором», «врагом коварства и невежд», и собирался написать историю его царствования.
В Российской империи впервые было опубликовано подробно об убийстве Павла I в 1905 году в мемуарах его убийцы генерала Беннигсена, который был ганноверцем, то есть британским подданным на русской службе. Это вызвало шок в обществе. В стране были поражены тем, что император Павел I был убит в собственном дворце, а убийцы не понесли сурового наказания.
Есть сведения, что накануне Февральской революции православная церковь под влиянием императора Николая II готовила материалы для канонизации Павла[159]. Призывы к канонизации Павла раздавались и в начале XXI века[160].
Восприятие Павла потомками весьма неоднозначно. В дореволюционной, а потом и советской историографии выпячивались такие стороны его правления, как мелочная до абсурда регламентация быта подданных и репрессии против дворян за самые незначительные оплошности. За ним закрепилась репутация самодура, тирана и деспота[161].
С другой стороны, предпринимались попытки (особенно во второй половине XX века) подчеркнуть его рыцарственность и обострённое чувство справедливости («романтик на троне», «Русский Гамлет»), которое выражалось в равном неприятии как придворного лицемерия и дворянского беспредела екатерининской эпохи, так и кровожадного якобинства.
Историк Василий Ключевский писал: «Император Павел I был первый противодворянский Царь (…) Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей». По мнению Ключевского, при Павле I «была заявлена новая программа деятельности», которая «гораздо серьёзней и последовательней начала осуществляться … преемниками Павла».
Поэт Владислав Ходасевич высказывал своё мнение так:
«Когда русское общество говорит‚ что смерть Павла была расплатой за его притеснения‚ оно забывает‚ что он теснил тех‚ кто раскинулся слишком широко‚ тех сильных и многоправных‚ кто должен быть стеснён и обуздан ради бесправных и слабых. Может быть‚ это и была историческая ошибка его. Но какая в ней моральная высота! Он любил справедливость — мы к нему несправедливы. Он был рыцарем — а убит из-за угла…».
Об императоре Павле ходило немало легенд и слухов. Хорошо известна расхожая в петербургских кругах легенда о мистической помощи императора Павла всем тем, кто обращается к нему с просьбой на его могиле. Особенно часто к такому способу прибегали студенты. С именем Павла немало и других легенд: в частности, есть легенда о ларце Павла, в котором, по преданию, хранилось послание императору Николаю II с предсказанием его смерти в 1918 году. Есть легенда о том, что в 1801 году Павел видел призрака Петра I, который предсказал ему скорую смерть, которую и сам Павел предчувствовал. Он видел странные сны, в них на стенах его спальни проступала кровь. А после последнего своего ужина он ушёл, ни с кем не простившись, со словами: «Чему быть — того не миновать»[162]. Одна из легенд об императоре Павле нашла своё отражение в рассказе Николая Лескова «Привидение в Инженерном замке», другая легенда в повести Александра Куприна «Гатчинский призрак».
В современных исследованиях, посвящённых изучению механизма формирования исторической памяти российского общества, подчёркивается, что Павел I не вписан ни в один идеологически стройный образ русской истории[163].
В XIX и XX веках в простом народе только его могила во всём Петропавловском Соборе считалась чудодейственной и посещалась даже студентами перед экзаменами[164].
«Человек — первое сокровище государства …
Сбережение государства — сбережение людей, сбережение людей — сбережение государства»[65].
— говорил Павел Петрович.
Имя императора Павла I занесено в 2012 году в Памятные Листы Золотой Книги Санкт-Петербурга, хранящейся в данной гимназии.
На территории Российской империи императору Павлу I было установлено не менее шести памятников:
Великий князь и император Павел был очень популярен и ценим жителями его собственного личного города, который он сделал самым благоустроенным городом Европы конца XVIII века. До сих сих пор молодожёны — потомки коренных гатчинцев возлагают цветы в день свадьбы к его памятнику. В 1797 году Павел, ставший коронованным Императором Всероссийским, немедленно запретил разделять семьи крепостных при их продаже помещиками и отбирать детей у родителей.
На территории парка расположен Мавзолей супругу-благодетелю, первоначально называвшийся «Храм Павла I».
Внутри скульптура молодой женщины, безутешно склонившейся перед урной с прахом на обелиске, который выполнял роль кенотафа. Беломраморная скульптура резко выделяется на фоне темного обелиска с круглым барельефным портретом Павла. На момент смерти в 1828 году супруги Павла Марии Фёдоровны у них было уже 50 прямых потомков — детей, внуков и правнуков.
Данный проект архитектора Тома де Томона был положен позднее в основу проекта Мавзолея королевы Пруссии Луизы, похороненной в Шарлоттенбурге и куда впоследствии были захоронены останки ещё пяти королевских особ, среди них её супруг Фридрих Вильгельм III, (дед русского императора Александра II), первый император объединённой Германии кайзер Вильгельм I с его супругой Августой и сердце короля Пруссии Фридриха Вильгельма IV. В склепе также установлен цинковый гроб с останками принца Альбрехта Прусского, младшего сына Фридриха Вильгельма III и Луизы. Там же погребена и вторая жена Фридриха Вильгельма III княгиня Лигницкая Августа.
За постсоветское время, в Российской Федерации императору Павлу I было установлено не менее двух памятников:
В октябре 2024 года исполняется 270 лет со дня рождения Павла I. В юбилейный год планируется проведение следующих научных конференций, художественных выставок, религиозных мероприятий, посвящённых памяти Павла I:
Дата мероприятия: 29 сентября 2024 года
Организатор: Книжная лавка «Листва». Москва. 1 октября 2024 года. 19:00 ул. Жуковского, 4с1
5 октября 2024 года в 14:00
Доклад старшего научного сотрудника, хранителя фонда живописи Государственного музея-заповедника Гатчина А. Э. Шукуровой. 15 октября в 18:00. Аудитория 303. Дом учёных им. М. Горького, Дворцовая набережная, 26.
Дата и время: 1 октября 2024 года в 14:00. Местоположение: Государственная универсальная научная библиотека Красноярского края (Красноярск, ул. Карла Маркса, д. 114 Красноярск RU)
Тема осеннего сезона — «Окружение императора Павла I: Наставники, друзья, соратники». Цикл лекций посвящён 270-летию со дня рождения правителя. 5 октября — «Никита Иванович Панин и его роль в создании системы воспитания цесаревича Павла Петровича». 12 октября — «Митрополит Платон – духовный воспитатель будущего императора». 19 октября — «Иван Григорьевич Чернышёв и адмирал Мордвинов – наставники по военно-морскому воспитанию». 26 октября — «Братья Куракины – близкие друзья детства и юности цесаревича Павла Петровича, крупные государственные личности при дворе императора Павла I». 9 ноября — «Николай Петрович Шереметьев и Александр Львович Нарышкин и их роль в создании русского театра». 16 ноября — «Александр Сергеевич Строганов и Николай Борисович Юсупов — коллекционеры и меценаты и их роль в развитии культурной политики эпохи Павла I». 23 ноября — «Григорий Григорьевич Кушелев, Алексей Андреевич Аракчеев и Николай Осипович Котлубицкий – соратники по преобразованиям во флоте и в армии». 30 ноября — «Фёдор Васильевич Ростопчин, выдающийся государственный деятель, специалист по иностранной политике эпохи Павла I». Лекции в Концертном зале Павловского дворца проведет Людмила Валентиновна Коваль — кандидат искусствоведения, заслуженный работник культуры России.
российские:
иностранные:
Отец Павла император Пётр III был сыном дочери Петра I, то есть его внуком и одновременно являлся правнуком шведского короля Карла XI и, соответственно, внучатым племянником короля Карла XII, проигравшего Петру I Полтавскую битву в 1709 году. Таким образом, Павел I, как и всё потомство Петра III, был наследником одновременно русских царей и шведских королей.
Постановочно-документальный сериал из нескольких сюжетов альтернативной истории России/СССР разных эпох в сравнении с реальной историей. Продукция канала TV3.
.jpg)
.jpg)
,_Russian_emperor_-_NMB_2652_-_Nationalmuseum.jpg)
.jpg)
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
.svg)
.svg){kind=small}
.svg){kind=small}
.svg){kind=small}
.png)
.png)
