Loading AI tools
роман Владимира Щербакова, опубликованный в 1985 году Из Википедии, свободной энциклопедии
«Ча́ша бурь» — фантастический роман Владимира Щербакова, опубликованный в 1985 году. В основе фабулы — противостояние атлантов и этрусков, но сюжет с трудом поддаётся пересказу. Критик Вл. Гаков определял жанр «Чаши бурь» как «историко-лингвистическую фантазию», навеянную собственными псевдоисторическими изысканиями автора на тему «этруски — потомки протославян»[1].
| «Чаша бурь» | |
|---|---|
 Обложка первого издания с иллюстрацией Т. Дроздовой | |
| Жанр | фантастика |
| Автор | Владимир Щербаков |
| Язык оригинала | русский |
| Дата первой публикации | 1985 |
| Издательство | Молодая гвардия |
До начала 1990-х годов роман несколько раз переиздавался (частично и целиком) и был крайне низко оценён критиками. В частности, отмечалась аморфность повествования, слабая обоснованность сюжетных ходов, невнятная обрисовка характера протагониста — фантаста Владимира, чья профессия и имя совпадают с авторскими. В основу романа положен эзотерический миф о борьбе Сынов Света с Сынами Тьмы — этрусков с атлантами. Идеи, которые Щербаков в художественной форме выразил в «Чаше бурь», он открыто высказывал в публикациях 1990-х годов, посвящённых Асгарду, Атлантиде и иным легендарным землям.
Произведение состоит из пяти частей: «Тень в круге» (эпистолярный пролог), «Каникулы у моря», «Старые города», «Молот гнева», «Западня», «Ключи Марии». Значительную часть текста занимает псевдонаучная гипотеза автора о дешифровке этрусского языка (целиком этому посвящена так называемая «Этрусская тетрадь Санина», вынесенная в приложение). «Тень в круге» и «Каникулы у моря» публиковались как самостоятельные произведения. Название романа разъясняется автором так:
И главное из чудес — язык восточных атлантов, давший начало многим и многим языкам и диалектам. Ведь этрусское «тин» даже по-японски и по-китайски звучит почти так же: «тен», «тьен». Но день, небо, свет главные слова в любом языке, они остались почти неизменными, другие же были переосмыслены, их не просто узнать. Но можно… Язык наш — чаша бурь. И это так удивительно, что уместны слова поэта, похожего на хетта с барельефа шагающих воинов:
«Ты скажешь: ветреная Геба, кормя Зевесова орла, громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила»[2].
В прологе писатель-фантаст Владимир Санин переписывается со своей поклонницей Ириной Латышевой, которая, во-первых, — инопланетянка, терпящая бедствие, а, во-вторых, — его сестра. Санин — потомок астронавта, спасшегося при крушении космического корабля пришельцев в 1908 году (так называемый «Тунгусский метеорит»), и оставшийся жить среди людей. Десантный бот Ирины был сбит над Гренландией. Она сумела выжить и добраться до Мурманска, миновать советскую таможню и пограничные службы и обратиться за помощью к брату. Для начала Владимир должен раздобыть гибкую пластинку с записью сонаты ми-минор Корелли, которая на самом деле является запасным передатчиком для связи с орбитальным кораблём-маткой, который вращается по окололунной орбите. Всё складывается удачно, брат и сестра могут встретиться воочию[3].
В остальных частях романа действие разворачивается по треугольнику «Москва — Хоста — Владивосток». На пути Санина встречается множество враждебных и дружественных инопланетян, неотличимых от людей. Оказывается, за восемь тысяч лет до нашей эры некая раса пришельцев-гуманистов побывала в Атлантиде и Этрурии, взяв биологические образцы. Потомки атлантов и этрусков населили несколько планет; атланты превратились в «магов в области техники». Злые и коварные атланты пытаются лишить человечество исторической памяти. Владимир по образованию археолог, и представил диссертацию на тему настолько отдалённой праистории, что у него не нашлось достаточно компетентных оппонентов. На глазах Санина происходит похищение этрусских табличек профессора Чирова, чжурчжэньского клада из Владивостока, и панно с изображением Леды с Кипра[4]. Ирина-Рэа разъясняет герою, что против него лично, против мировой науки и всего прогрессивного человечества составлен космический заговор. Отец Рэа и Владимира — потомок этрусков, древнего народа, от которого произошла и русская нация. После гибели Атлантиды, этруски-протославяне поселились на далёкой планете; Космическая Этрурия — небесная покровительница нынешней России. Вся история человечества стоит под знаком глобального доисторического конфликта двух рас, этрусков и атлантов[5].
Владимир подвергается множеству опасностей: атланты прикрепляют к нему кибернетических жучков, пытаются столкнуть в пропасть, заманивают в гостиницу-ловушку, и так далее. В Хосте после наступления темноты наступает «час атлантов», когда даже уличные хулиганы являются пособниками пришельцев. Однако в герое пробуждается генетическая память и он обретает дар перемещения во времени, а друзья и враги — этруски и атланты, — активно используют управление случайностями в качестве оружия. Так, Ирина-Рэа подбрасывает на пути атлантов апельсиновую корку на тёмной лестнице. Все события вокруг героя кажутся чередой нелепых, а иногда и грозных, случайностей, но он легко обнаруживает систему. В Хосте Владимир знакомится с Женей (Велией) — прекрасной белокурой этруской, тоже инопланетянкой, которая влюбляется в него. Попутно выясняется, что Рэа была сбита американской ракетой не случайно, поскольку дежурный офицер как две капли воды похож на одного из атлантов, и был ими подменён. В конце концов герой обнаруживает, что борьба атлантов и этрусков завершилась. Однако из-за пережитого он тяжело заболел, и в финале заполняет «Этрусскую тетрадь», работа над которой прерывается мистическими озарениями[4].
После публикации роман вызвал известный резонанс и несколько раз переиздавался. В период полемики вокруг его деятельности Владимир Щербаков откровенно признал, что будучи главой редакции фантастической литературы издательства «Молодая Гвардия», «попросил» у руководства договор на издание «Чаши бурь»[6].
Объёмная рецензия на роман была выпущена в 1986 году в «Литературном обозрении». Авторы — Т. Клубкова и П. Клубков — отнесли «Чашу бурь» к фантастическому, историческому, и, отчасти, детективному жанру. Хотя издательская аннотация подаёт содержание с «академической серьёзностью», под обложкой романа таилась целая «энциклопедия чудес», в которой читатель может ознакомиться с идеями В. Щербакова об Атлантиде, «Велесовой книге», и даже яичнице по-хеттски, рецепт которой, впрочем, не сообщается. Вероятно, единственным сенсационным явлением, которое не играет никакой роли в тексте, является лох-несское чудовище[7]. Рецензенты отметили, что разные эпизоды романа строились по стандартной схеме: «покушение атлантов — чудесное спасение — многостраничные раздумья на исторические и лингвистические темы». Нанизывание блоков теоретически может быть бесконечным, но в финале, вероятно, наскучило самому автору. Рецензенты приводят примеры многочисленных языковых и стилевых огрехов автора. Например, описывая Валерию Чирову, с которой у главного героя, по-видимому, роман, В. Щербаков сравнивает её одновременно с «фарфоровым кувшином, императрицей Ливией и белой медведицей». Финальная сцена, когда оранжевые мыши подносят герою чашку с отваром боярышника, может намекать на то, что происходящее было сновидениями главного героя[8]. Чрезвычайно язвительно разобраны и лингвистические теории В. Щербакова, которые обозначены как «филологический дилетантизм»[9]. Особо отмечено крайнее неуважение героя (как альтер эго писателя) к авторам книги об Атлантиде Галанопулосу и Бэкону, которые названы «работающими по заказу кипрских туристических фирм», и Мишелю Леграну, названному «французом из Бордо»[10].
Критик К. Милов[К 1] связывал фабульную основу романа с предыдущим произведением Щербакова «Семь стихий» и откровенно заявлял, что «автор на сей раз не утруждает себя ни разработкой сюжета, ни обоснованием главных идей и гипотез, ни обрисовкой характера героя — фантаста Владимира. <…> Читаете книгу — и на вас обрушивается поток персонажей, идей, сюжетных ходов, без всякой связи, без всякой логики»[13]. Критик крайне негативно отнёсся к тому, что имя и профессия главного героя совпадают с таковыми у писателя, что накладывает на автора особые обязательства. Между тем по ходу действия он не размышляет и не пишет, а без особой надобности «кочует» из Москвы в Хосту, а оттуда во Владивосток. Во время этих «перекочёвок» он борется с атлантами при помощи этрусков, будучи полностью выключенным из общественной жизни, даже не думая обратиться за помощью, сообщить хоть что-то о произошедшем контакте. У протагониста нет ни каких-либо обязательств перед обществом, равно как и нравственных устремлений. Весьма насторожила критика и идеология романа, стремление разделить все исторические народы на «наших» и «ваших», сделав «наших» непременно предками современных русских[13].
В своей рецензии доктор исторических наук А. Ф. Смирнов сочувственно отнёсся к отождествлению атлантов с пеласгами и к авторской гипотезе о соответствии языковых корней в русской и этрусской речи, опирающейся на работы академика Н. С. Державина (который в свою очередь был сторонником псевдонаучного[14] «нового учения о языке» Н. Я. Марра[15]). Главный пафос романа, по мнению Смирнова, в том, что планета Земля «вовсе не приспособлена для того, чтобы противостоять космическим стихиям, её нужно беречь — но отнюдь не только от мировых катаклизмов, подобных тому, который некогда уничтожил легендарную землю Платона»[16]. Напротив, в саратовской газете «Заря молодёжи» была напечатана подборка мнений обычных интеллигентных читателей, в которых роману была дана резко критическая оценка («худшая из читанных мною книг (не только фантастики)»)[17]. Писатель-фантаст Павел Амнуэль именовал В. Щербакова «серым» (имея в виду и его деятельность на посту главы редакции фантастики в «Молодой гвардии»), и сообщал, что некий клуб любителей фантастики пообещал награду тому фэну, который дочитает «Чашу бурь» до конца[18]. При издании романа в серии «Библиотека фантастики» в 1990 году, автор предисловия — космонавт Константин Феоктистов — с большим скептицизмом отнёсся к лингвистическим теориям автора[19].
Израильский филолог М. Л. Каганская (1938—2011) отмечала, что Щербаков принадлежал к так называемой «школе Ефремова», сформировавшейся в редакции издательства «Молодая гвардия» уже после кончины Ивана Антоновича Ефремова, последовавшей в 1972 году[20][21].
Ефремовские ученики легко опознаются по особой, зыбкой атмосфере, присущей их произведениям, с намеренно размытой, почти не поддающейся пересказу фабулой. На неподготовленного читателя иные из этих текстов могут произвести впечатление чуть ли не параноидного бреда: аморфность повествования, неясные намёки, множество частично раскавыченных цитат, перегруженность именами великих творцов прошлого и настоящего (философов, поэтов, художников, композиторов), притом что всё это культурное изобилие странным и тягостным образом сопровождается дурным, подчас безграмотным русским языком и отсутствием собственно литературных достоинств[20].
Каганская отметила, что для так называемой «школы Ефремова» характерен интерес к предыстории, поскольку архаическая эпоха позволяет реализовывать историософские концепции, которые невозможно развивать в рамках исторической науки. Центральная идея всегда одна и та же: «элементарная манихейская схема: борьба Сынов Света с Сынами Тьмы»[20]. В романе «Чаша бурь» предельно легко опознать потомков этрусков — носителей Добра — от потомков атлантов, агентов Зла. Оказывается, человечество делится на голубоглазых блондинов (этруски) и черноглазых брюнетов (атланты). У брюнетов «затенённые, набухшие, как бы натруженные веки» и выпуклые глаза, которые «находятся как бы перед лицом». Не менее важной опознавательной чертой является нос: носители высокой спинки носа — потомки атлантов, лица со средней спинкой носа — это тип этрусский. Присутствует и эротическое соперничество как символ борьбы за чистоту и душу расы: некий заезжий гастролёр покушается на невесту героя, «дивную белокурую этруску». Подобного рода подробности позволили М. Каганской назвать роман «бредовым»[22]. Кирилл Королёв, рассматривая те же подробности, обозначил творческий путь В. Щербакова как эволюцию от конспирологической и эзотерической фантастики к псевдоисторическим исследованиям с претензией на научность[23].
Похожие претензии высказывались и критиками 2020-х годов. Один из рецензентов прямо заявлял, что «продраться сквозь созданные Щербаковым словесно-сюжетные дебри практически невозможно, не повредив себе психику»[24]. Исходя из позднейших публикаций автора, можно сделать вывод, что он увлекался разнообразными эзотерическими концепциями в духе «Эры Водолея»:
Автор смешал реальную историю, мифы и легенды разных этносов, которые друг с другом никогда не соприкасались, чистые домыслы и собственный трансцендентный опыт. Смешал, съел и не подавился. И с удовольствием потчует публику, искренне ожидая от неё понимания[24].
Идеи, которые В. Щербаков окольным путём в художественной форме выразил в «Чаше бурь», он открыто высказывал в публикациях 1990-х годов, претендуя на формирование нового мировоззрения[24].
Критик Всеволод Ревич завершал свой выполненный в саркастическом духе обзор романа Щербакова следующими вопросами:
О, Боже, зачем всё это? Зачем? Зачем атланты, зачем этруски, зачем карлики мкоро-мкоро? Если только с популяризаторской целью, то совершенно необходимо следует отделить действительно научные сведения от произвольных выдумок автора. Иначе в голове любознательного читателя возникнет каша. И не лучше ли ему сразу обратиться к первоисточникам? Тогда он узнает, например, что специалисты называют абсурдом идею о близости русского языка к этрусскому, пропагандируемую Щербаковым в романе[25].
Историк В. А. Шнирельман отмечал, что ещё в 1970-е годы Щербаков ввёл в научно-фантастическую литературу неоязыческий миф о предках. Этому способствовала как идеологическая цензура в «серьёзных» научных изданиях, так и тот факт, что неоязыческие «теории» не соответствовали элементарным научным требованиям. Фантастика как жанр пользовалась в СССР огромной популярностью и соответствующие издания выходили огромными тиражами; поэтому редакция издательства «Молодая гвардия» привлекала людей с неортодоксальными идеями, у которых были большие шансы донести их до публики. Всеволод Ревич называл это направление (представителями которого, кроме В. Щербакова, были Евгений Гуляковский, Юрий Петухов, Юрий Никитин) «нуль-литературой»[26][27]. В 1970-е годы «Молодая гвардия» начала издавать альманахи «Тайны веков» и «Дорогами тысячелетий», где постоянными авторами выступали Валерий Скурлатов и сам Щербаков, посвятившие свои произведения созданию фантастической истории древних славян, а также подпитывавшие веру в «снежного человека» и НЛО (космических пришельцев), что рассматривалось как средства отвлечь молодёжь от насущных социальных и политических проблем[28].
В основу своих построений Щербаков (будучи по образованию радиофизиком, а также окончив философский факультет Университета марксизма-ленинизма), положил отождествление этрусков-расенов с «восточными атлантами», якобы сумевшими выжить в Малой Азии и Восточном Средиземноморье после гибели легендарной Атлантиды 12 тысяч лет назад. Этруски-протославяне оказываются у истоков древнеегипетской и левантийской цивилизаций, заселяют Канарские острова (их наследниками автор назвал гуанчей). Отождествив этрусков с пеласгами, Щербаков заявил, что древнейшие обитатели Палестины (вначале хананеи, затем филистимляне) изначально были также «пеласгами-этрусками». Таким образом, по мнению автора, Библия была записана на языке хананеев, а не израильтян, появившихся в Палестине относительно недавно. Исконным же ареалом русов является Малая Азия, откуда после разгрома Трои население бежало в Европу, в частности в Северное Причерноморье, в Поднепровье и так до Балтийского моря, где пришельцы восстановили свою былую государственность. Поляне являлись потомками хетто-лувийцев. Фактически Щербаков, по словам Шнирельмана, «оживил троянский миф»[29]. В романе высказаны также идеи, что кроманьонцы являются отдельной расой, потомками атлантов, и именно они — предки европейцев, «арийцы». Он полагал, что именно они сохранили наследие цивилизации после гибели Атлантиды, и утверждал, что без учёта этого невозможно понять корни человеческой цивилизации[30].
М. Л. Каганская выявила в «Чаше бурь» существенный антисемитский пласт. В финальной части романа упомянут французский шансонье мсье Легран (аллюзия на очень популярного в тогдашнем СССР Мишеля Леграна), который поёт о том, что «невысокого светловолосого человека из Назарета казнили традиционным римским способом», бессмертны же «садики и фэры». В той же части говорится, что русо-этруски — благородные блондины, строители истории; римляне же сильно «проатлантидены». Иными словами, основоположника христианства, «чистой, этрусской религии», загубили римляне, саддукеи («садики») и фарисеи («фэры»). Однако месье Легран поёт о бессмертии зла не с горечью, а с торжеством. Реальный Легран был евреем, авторский альтер эго — Санин — именует его «французом из Бордо», что является, во-первых, аллюзией на Александра Грибоедова, а, во-вторых, несёт явно уничижительный смысл. Все персонажи романа примитивно поделены между «не нашими» и «плохими» (атлантами) и нашими и хорошими русо-этрусками[5].
Каганская отметила нестандартность представлений об Атлантиде в романе Щербакова. Со времён Платона в мистических учениях Атлантида выступала в позитивном контексте как сакральная земля, утраченный рай, источник тайного знания. Ни в культурной, ни в оккультной традиции она никогда не связывалась с еврейством. Согласно мнению Каганской, негативный образ Атлантиды был заимствован Щербаковым из «Космоконцепции розенкрейцеров» Макса Генделя. Именно у Генделя евреи вышли из Атлантиды, рассеялись по всему свету, «передав, таким образом, худшую кровь своим потомкам, которые по расовым причинам не сумели перейти от стадии хитрости к стадии Разума»[22].
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
