Осада Тараскона (Доде)

«Осада Тараскона» (фр. La Défense de Tarascon) — ироничный рассказ Альфонса Доде 1871 года из сборников «Письма к отсутствующему» и «Рассказы по понедельникам». Также кратко пересказан в главе II романа «Тартарен на Альпах».

Цитаты

Тем временем с лихорадочной поспешностью формировались отряды вольных стрелков. «Братья смерти», «Нарбоннские шакалы», «Ронские мушкетёры» — сколько названий, сколько оттенков, что васильков в овсе! А султаны-то, а петушиные перья, а большущие шляпы, а широченные пояса! Чтобы выглядеть пострашнее, вольные стрелки отпустили бороды и усы, так что при встрече люди перестали узнавать друг друга. Издали вам кажется, что прямо на вас идёт абруццкий разбойник с лихо закрученными усами, с горящими глазами, и в лад его шагам подрагивают сабля, пистолеты, ятаган. Подойдёт ближе — ба, да это податной инспектор Пегулад! А то вдруг на лестнице столкнётесь нос к носу с настоящим Робинзоном Крузо в остроконечной шапке, с ножами-пилами, с ружьями через оба плеча. Оказывается, это оружейник Костекальд, который только что пообедал в городе. Но ведь вот, чёрт возьми: из-за того, что тарасконцы старались придать себе как можно более свирепый вид, они навели друг на друга такой страх, что вскоре никто из них не отваживался выходить из дому.

En même temps, des compagnies de francs— tireurs s’organisaient avec frénésie. Frères de la Mort, Chacals du Narbonnais, Espingoliers du Rhône, il y en avait de tous les noms, de toutes les couleurs, comme des centaurées dans un champ d’avoine ; et des panaches, des plumes de coq, des chapeaux gigantesques, des ceintures d’une largeur !… Pour se donner l’air plus terrible, chaque franc-tireur laissait pousser sa barbe et ses moustaches, si bien qu’à la promenade le monde ne se connaissait plus. De loin vous voyiez un brigand des Abruzzes qui venait sur vous, la moustache en croc, les yeux flamboyants, avec un tremblement de sabres, de revolvers, de yatagans ; et puis, quand on s’approchait, c’était le receveur Pégoulade. D’autres fois, vous rencontriez dans l’escalier Robinson Crusoé lui-même, avec son chapeau pointu, son coutelas en dents de scie, un fusil sur chaque épaule ; au bout du compte, c’était l’armurier Costecalde qui rentrait de dîner en ville. Le diable, c’est qu’à force de se donner des allures féroces, les Tarasconais finirent par se terrifier les uns les autres et bientôt personne n’osa plus sortir.

Декрет Бордо, как известно, предусматривал два вида Национальной гвардии: подвижную и неподвижную; «кроликов садковых и кроликов капустных», — острил по этому поводу податной инспектор Пегулад. В период формирования роль «садковой» национальной гвардии была, разумеется, куда более эффектная. Каждое утро бравый генерал Бравида вёл её к эспланаде на учение. То была настоящая стрелковая школа: «Ложись! Встать!» — и так далее. Эта игра в войну неизменно привлекала множество зрителей. Тарасконские дамы являлись в, се до одной; даже бокерские дамы — и те иной раз переходили через реку поглядеть на «кроликов». А в это время незадачливые «капустные» гвардейцы несли незаметную службу в городе и охраняли музей, хотя охранять там было решительно нечего, разве что огромную ящерицу, обложенную мхом, да два фальконета времён доброго короля Рене. Вы, конечно, понимаете, что из-за этого бокерские дамы не стали бы переходить через реку… Между тем упражнения в стрельбе длились уже три месяца, дальше эспланады «садковые» гвардейцы не двигались, и восторг тарасконцев несколько остыл. Бравый генерал Бравида все ещё кричал своим «кроликам»: «Ложись! Встать!» — никто уже на них не смотрел. Некоторое время спустя тарасконцы начали посмеиваться над игрой в войну. Бог свидетель, злосчастные «кролики» были нисколько не виноваты в том, что они не выступали в поход. Они сами были этим возмущены. В один прекрасный день они даже отказались стрелять. — Довольно смотров! — в приливе патриотических чувств кричали они. — Мы маршевая команда, и мы должны быть на марше! — Вы непременно будете на марше, клянусь моим добрым именем! — обещал им бравый генерал Бравида и, задыхаясь от бешенства, пошёл объясняться в мэрию. В мэрии ему сказали, что приказа к ним не поступало и что это дело префектуры. — Что ж, я и до префектуры доберусь! — объявил Бравида. И вот уже скорый поезд мчит его в Марсель на свидание с префектом, <…> и на заседании совета префектуры бравый генерал с апломбом каптенармуса в отставке взял слово от имени своих молодцов. Однако в самом начале речи префект перебил его: — Извините, генерал… Как же это так? Вас солдаты просят вести их в поход, а ко мне они обращаются с просьбой оставить их в Тарасконе… Вот, прочтите! Тут префект, улыбаясь во весь рот, протянул полководцу адресованное в префектуру слезное прошение от двух «садковых кроликов», как раз наиболее рьяных сторонников похода, — прошение о том, чтобы их по болезни перевели в разряд «кроликов капустных» и к каковому они прилагали справки от врача, священника и нотариуса. У меня больше трёхсот таких прошений, — продолжая улыбаться, добавил префект. — Теперь вы понимаете, генерал, почему мы не торопимся посылать вас на войну. К несчастью, мы и так уж послали на фронт слишком много таких, которым хотелось остаться в тылу. Больше не надо…

Le décret de Bordeaux sur l’organisation des gardes nationales mit fin à cette situation intolérable. Au souffle puissant des triumvirs, prrrt ! les plumes de coqs s’envolèrent, et tous les francs-tireurs de Tarascon — chacals, espingoliers et autres — vinrent se fondre en un bataillon d’honnêtes miliciens, sous les ordres du brave général Bravida, ancien capitaine d’habillement. Ici, nouvelles complications. Le décret de Bordeaux faisait, comme on sait, deux catégories dans la garde nationale : les gardes nationaux de marche et les gardes nationaux sédentaires ; « lapins de garenne et lapins de choux », disait assez drôlement le receveur Pégoulade. Au début de la formation, les gardes nationaux de garenne avaient naturellement le beau rôle. Tous les matins, le brave général Bravida les menait sur l’Esplanade faire l’exercice à feu, l’école de tirailleurs. « Couchez-vous ! levez-vous » et ce qui s’ensuit. Ces petites guerres attiraient toujours beaucoup de monde. Les dames de Tarascon n’en manquaient pas une, et même les dames de Beaucaire passaient quelquefois le pont pour venir admirer nos lapins. Pendant ce temps, les pauvres gardes nationaux de choux faisaient modestement le service de la ville et montaient la garde devant le musée, où il n’y avait rien à garder qu’un gros lézard empaillé avec de la mousse et deux fauconneaux du temps du bon roi René. Pensez que les dames de Beaucaire ne passaient pas le pont pour si peu… Pourtant, après trois mois d’exercice à feu, lorsqu’on s’aperçut que les gardes nationaux de garenne ne bougeaient toujours pas de l’Esplanade, l’enthousiasme commença à se refroidir. Le brave général Bravida avait beau crier à ses lapins : « Couchez-vous ! levez-vous ! » personne ne les regardait plus. Bientôt ces petites guerres furent la fable de la ville. Dieu sait cependant que ce n’était pas leur faute à ces malheureux lapins si on ne les faisait pas partir. Ils en étaient assez furieux. Un jour, même, ils refusèrent de faire l’exercice. « Plus de parade ! criaient-ils en leur zèle patriotique ; nous sommes de marche ; qu’on nous fasse marcher ! — Vous marcherez ou j’y perdrai mon nom ! » leur dit le brave général Bravida. Et, tout bouffant de colère, il alla demander des explications à la mairie. La mairie répondit qu’elle n’avait pas d’ordre et que cela regardait la préfecture. « Va pour la préfecture ! » fit Bravida. Et le voilà parti sur l’express de Marseille, à la recherche du préfet, <…> et c’est en plein conseil de préfecture que le brave général porta la parole au nom de ses hommes, avec l’autorité d’un ancien capitaine d’habillement. Dès les premiers mots, le préfet l’interrompit : « Pardon, général… Comment se fait-il qu’à vous vos soldats vous demandent de partir et qu’à moi ils me demandent de rester ?… Lisez plutôt. » Et, le sourire aux lèvres, il lui tendit une pétition larmoyante, que deux lapins de garenne — les deux plus enragés pour marcher — venaient d’adresser à la préfecture avec apostilles du médecin, du curé, du notaire, et dans laquelle ils demandaient à passer aux lapins de choux pour cause d’infirmités. « J’en ai plus de trois cents comme cela, ajouta le préfet, toujours en souriant. Vous comprenez maintenant, général, pourquoi nous ne sommes pas pressés de faire marcher vos hommes. On en a malheureusement trop fait partir de ceux qui voulaient rester. Il n’en faut plus. »

Ну, конечно, тарасконцы в его отсутствие не утерпели: они задумали устроить по подписке прощальную пирушку в честь отбывающих «кроликов»! Тщетно бравый генерал Бравида отговаривал их, уверял, что ни о каком походе и речи нет, — деньги по подписке были собраны, ужин заказан; оставалось только съесть его, что и было исполнено… Трогательная церемония прощальной пирушки состоялась в один из воскресных вечеров в залах мэрии, и до самого рассвета казённые стёкла дрожали от тостов, криков «Ура!», речей и патриотических гимнов. Все, разумеется, понимали, что это за прощальная пирушка. Оплатившие её «капустные» гвардейцы были твёрдо убеждены, что их товарищи не выступят, ужинавшие на их счёт «садковые» были в этом уверены не менее твёрдо, а их славный вождь, дрожащим от волнения голосом клявшийся храбрецам, что он поведёт их за собой, знал лучше, чем кто — либо, что никто никуда не выступит. Но какое это имело значение! Южане — народ особенный: когда прощальная пирушка подходила к концу, все плакали, обнимались, и, что самое удивительное, все были в этот момент искренни, даже генерал!..

Est-ce qu’en son absence les Tarasconais ne s’étaient pas avisés d’organiser un punch d’adieu par souscription pour les lapins qui allaient partir ! Le brave général Bravida eut beau dire que ce n’était pas la peine, que personne ne partirait, le punch était souscrit, commandé, il ne restait plus qu’à le boire, et c’est ce qu’on fit… Donc, un dimanche soir, cette touchante cérémonie du punch d’adieu eut lieu dans les salons de la mairie et, jusqu’au petit jour blanc, les toasts, les vivats, les discours, les chants patriotiques firent trembler les vitres municipales. Chacun, bien entendu, savait à quoi s’en tenir sur ce lunch d’adieu ; les gardes nationaux de choux qui se payaient avaient la ferme conviction que leurs camarades ne partiraient pas, et ceux de garenne qui le buvaient avaient aussi cette conviction, et le vénérable adjoint qui vint d’une voix émue jurer à tous ces braves qu’il était prêt à marcher à leur tête, savait mieux que personne qu’on ne marcherait pas du tout ; mais c’est égal ! Ces Méridionaux sont si extraordinaires, qu’à la fin du punch d’adieu tout le monde pleurait, tout le monde s’embrassait, et, ce qu’il y a de plus fort, tout le monde était sincère, même le général !…

Перевод

Н. М. Любимов, 1965