Красный Холм

Красный Холм, городская управа (1899)

У этого термина существуют и другие значения, см. Красный Холм (значения).

Кра́сный Холм — город (с 1776 года) на северо-востоке Тверской области, административный центр Краснохолмского района, расположен на реке Неледина (приток Могочи, бассейн Волги), в 176 километрах от Твери.

Город Красный Холм первоначально возник как село Спас на Холму. В документальных хрониках село впервые упоминается в 1518 году, когда калужский князь Симеон Иванович пожаловал его в дар Антониеву монастырю. В 1764 году императрица Екатерина II издала указ о конфискации монастырских земель, и село Спас на Холму отошло в ведомство казённой коллегии экономии. В январе 1776 года селу дали новое название — Красный Холм, с одновременным преобразованием в город и уездный центр Тверского наместничества. Существует легенда о происхождении названии города. Она гласит, что однажды императрица, проезжая мимо этого местечка, была поражена его красотой: город, расположенный на холме, утопал в зелени и цветах — и повелела именовать его отныне Красным, значит Красивым Холмом.

Красный Холм в коротких цитатах

	Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить в Петербург![1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	Так вот мы соединимся вместе, да и будем сообща скучать. И заведём мы здесь свой собственный Красный Холм, как лучше не надо.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	...осуществить Красный Холм в Париже, Версаль претворить в Весьёгонск, Фонтенбло в Кашин ― вот задача, которую предстояло нам выполнить. С первого взгляда может показаться, что осуществление подобной программы потребует сильного воображения и очень серьезных приспособлений. Но в сущности, и в особенности для нас, русских, попытки этого рода решительно не представляют никакой трудности.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	Восстановить Красный Холм в Париже положительно ничего не стоит. Нужно только разложиться с вещами и затем начать жить да поживать.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	В Париже отличная груша дюшес стоит десять су, а в Красном Холму её ни за какие деньги не укупишь.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	В промежутках между кушаньями вспоминали о Красном Холме, старались угадать: рыжики-то уродились ли ноне?[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	Предлагал я, например, коротенькую линию от Красного Холма до Бежецка провести ― не понимают, да и всё тут! Первый вопрос: что возить будете? ― ну не глупость ли?[2]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «Современная идиллия» (сатирический роман, глава XII), 1883

	...в Красном Холме совдеп наполнен рецидивистами, ворами и грабителями, которых он мне называл поименно.[3]
	— Юрий Готье, Дневник, 21 июля 1918

Красный Холм в публицистике и документальной прозе

Но как и зачем они попали в Париж? ― это была загадка, которую они и сами вряд ли могли объяснить. Во всяком случае, они адски скучали в разлуке с Красным Холмом. ― Главная причина, языка у нас нет, ― сразу пожаловался мне Блохин, ― ни мы не понимаем, ни нас не понимают. Надо было еще в Красном Холму это рассудить, а мы думали: бог милостив! <...> ― Да вы бы в русский ресторан сходили? ― Были-с. Помилуйте ― биток! Затем ли мы из Красного Холма сюда ехали, чтоб битки здешние есть? ― Ни в театр, ни на гулянье, ни на редкости здешние посмотреть! Сидим день-денской дома да в окошки смотрим! ― вступилась Зоя Филипьевна, ― только вот к обедне два раза сходили, так как будто…[1]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	― Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай буду жить так! ― бац! живи вот как! Начнёшь жить по-новому ― бац! живи опять по-старому! Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить в Петербург! ― За чем же дело стало? ― Свово места жалко ― только и всего.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

	― Так знаете ли, что мы сделаем. И вам скучно, и Старосмысловым скучно, и мне скучно. Так вот мы соединимся вместе, да и будем сообща скучать. И заведём мы здесь свой собственный Красный Холм, как лучше не надо. ― И преотлично! ― разом воскликнули Блохины.[1]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

А в Париже надоест, так мы в Версаль, вроде как в Весьёгонск махнём, а захочется, так и в Кашин… то бишь, в Фонтенбло ― рукой подать! Итак, осуществить Красный Холм в Париже, Версаль претворить в Весьёгонск, Фонтенбло в Кашин ― вот задача, которую предстояло нам выполнить. С первого взгляда может показаться, что осуществление подобной программы потребует сильного воображения и очень серьезных приспособлений. Но в сущности, и в особенности для нас, русских, попытки этого рода решительно не представляют никакой трудности. Не воображение тут нужно, а самое обыкновенное оцепенение мысли. Когда деятельность мысли доведена до минимума и когда этот минимум, ни разу существенно не понижаясь, считает за собой целую историю, теряющуюся в мраке времен, ― вот тут-то именно и настигает человека блаженное состояние, при котором Париж сам собою отождествляется с чем угодно: с Весьёгонском, с Пошехоньем, с Богучаром и т. д. Мыслительная способность атрофируется и вместе с этим исчезает не только пытливость, но и самое простое любопытство. Старое, насиженное, обжитое ― вот единственное, что удовлетворяет обессиленный ум. И это насиженное воспроизводится с такою лёгкостью, что само собою, помимо всякого содействия со стороны воображения, перемещается следом за человеком, куда бы ни кинула его судьба. Восстановить Красный Холм в Париже положительно ничего не стоит. Нужно только разложиться с вещами и затем начать жить да поживать. Правда, что житье в отеле, сравнительно с Красным Холмом, покажется тесновато, но зато в Париже имеются льготы, которых не найдешь не только в Красном Холму, но и в Кашине. И льготы именно в краснохолмском смысле, то есть такие, которых на месте не сыщешь, но которые краснохолмским воображением не отвергаются. Таковы, например, пуле, дендо, пердро, тюрбо, славу о которых на всю Россию искони протрубили предводители дворянства.[1]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

И в довершение всего, есть для мужчин кокотки, вроде той, какую однажды выписал в Кашин 1-й гильдии купец Шомполов и об которой весь Кашин в свое время говорил: ах, хороша стерьва! В Париже отличная груша дюшес стоит десять су, а в Красном Холму её ни за какие деньги не укупишь. В Париже бутылка прекраснейшего Понте-Кане стоит шесть франков, а в Красном Холму за Зызыкинскую отраву надо заплатить три рубля. И так далее, без конца. И все это не только не выходит из пределов краснохолмских идеалов, но и вполне подтверждает оные. Даже театры найдутся такие, которые по горло уконтентуют самого требовательного краснохолмского обывателя. Когда воображение потухло и мысль заскорбла, когда новое не искушает и нет мерила для сравнений ― какие же могут быть препятствия, чтоб чувствовать себя везде, где угодно, матёрым краснохолмским обывателем.[1]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «За рубежом», 1881

Красный Холм в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Красный Холм, женская прогимназия (1899)

Дорогой Константин Федорович, еду из Красного Холма в Осташкове к Нилу Столбенскому, затем в Селижаров монастырь, в Торжок, Старицы и тут путь мой кончен. В результате одна грусть, но мне думается, совесть наша будет чиста, мы сделали все, что было в нашей возможности: мы искали, и в этом смысле моя поездка все же была необходима и законна. В Красном Холме встретился я с Борисом Николаевичем фон-Эдинг. Рад был встрече, но она омрачилась некоторым несчастием. По дороге на станцию из Красного Холма у нашего ямщика соскочил шкворень и мы по инерции вылетели вон, все кроме меня, отделались благополучно, а я сильно ударился головой о камни и разбил левый глаз. Пришлось, в Бологом обратиться в приёмный покой, и теперь я с одним глазом, ибо другой забинтован.[4]

— Павел Сухотин. Письма К. Ф. Некрасову, Бологое, 27 июля 1913 г.

	Вечером разговор с О. Е. Волковым, бывшим земским начальником, ныне подозреваемым в кадетстве; любопытные подробности о некоторых теперешних деятелях: в Красном Холме совдеп наполнен рецидивистами, ворами и грабителями, которых он мне называл поименно. В общем, живет он так же, как и мы, под постоянным дамокловым мечем.[3]
	— Юрий Готье, Дневник, 21 июля 1918

	В 4.30 вечера поехали дальше. Дорога шла в основном лесами; лиственные деревья начинают желтеть и краснеть, было красиво. Проехали Красный Холм (я щёлкнул на цветную плёнку торговые ряды), в сумерках миновали Весьегонск, видели вдали Рыбинское море. Потом долго ехали в темноте.[5]
	— Олег Амитров, Дневник, 14 сентября 1979

Красный Холм в художественной прозе

А в каюте между тем во всех углах раздавались жалобы, одни только жалобы. ― Разве такое общество, как наше, можно называть обществом! ― жалуется «сведущий человек» из-под Красного Холма. ― Ни духа предприимчивости, ни инициативы ― ничего! Предлагал я, например, коротенькую линию от Красного Холма до Бежецка провести ― не понимают, да и всё тут! Первый вопрос: что возить будете? ― ну не глупость ли? Помилуйте, говорю, вы только железный путь нам выстройте, а уж там сами собой предметы объявятся… не понимают! Не понимают, что железные пути сами родят перевозочный материал![2]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «Современная идиллия» (сатирический роман, глава XII), 1883

― В судах повсеместно взяточничество, неимоверная волокита. В Новгороде из трёхсот просьб решаются в год по два, по три дела. Каменный дом провинциальной канцелярии во Пскове развалился, воеводского двора вовсе нет, и воевода живет в таком ветхом доме, что мне стыдно и не без страха было в него войти. Город Осташков ― сущая деревня, в воеводском доме только сороки да вороны, ни площади, ни лавок я не нашел. В Холме больше тысячи душ, и только один человек умеет писать… ― Да неужели?! ― воскликнула императрица.[6]

— Вячеслав Шишков, «Емельян Пугачев» (книга первая), 1939

Источники

1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
2. 1 2 М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 15. Книга 1. Москва, Художественная литература, 1973, Современная идиллия.
3. 1 2 Ю. В. Готье. Мои заметки. Подготовка к изд. Т. Эммонс, С. Утехин. — М.: Терра, 1997 г.. 592 с.
4. ↑ П. С. Сухотин. Письма К. Ф. Некрасову. — Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Т. 9. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999 г. — С. 267
5. ↑ О. В. Амитров. Дневник. — М.: Прожито, 2019 г.
6. ↑ Шишков В. Я. Емельян Пугачев: Историческое повествование. — М.: Правда, 1985 г.

См. также

• Весьегонск
• Любим
• Мышкин
• Кашин
• Углич
• Калязин
• Корчева
• Мухосранск
• Бежицк

Города России
1 000 000+	Волгоград • Воронеж • Казань • Красноярск • Москва • Нижний Новгород • Новосибирск • Омск • Пермь • Ростов-на-Дону • Самара • Санкт-Петербург
100 000+	Архангельск • Астрахань • Владивосток • Вологда • Иваново • Иркутск • Калининград • Калуга • Кызыл • Миасс • Мурманск • Находка • Нижний Тагил • Оренбург • Псков • Пушкино • Рязань • Сарапул • Северодвинск • Сочи • Таганрог • Тверь • Тобольск • Томск • Тюмень • Хабаровск • Химки
3 000+	Бежецк • Биробиджан • Бологое • Будённовск • Вельск • Весьегонск • Вышний Волочёк • Данилов • Зубцов • Калязин • Каргополь • Кашин • Кимры • Кола • Конаково • Коряжма • Котлас • Луга • Любим • Мамоново • Мезень • Минусинск • Мирный • Мышкин • Нарьян-Мар • Николаевск-на-Амуре • Новоржев • Пошехонье • Ржев • Советск • Торопец • Углич • Урюпинск • Ханты-Мансийск • Холмогоры • Ялуторовск