Димитрий Самозванец (Булгарин)

«Димитрий Самозванец» — исторический роман Фаддея Булгарина, впервые изданный 17 февраля 1830 года. О готовящемся издании «Северная пчела» объявила заранее (1829, № 135, 9 ноября), назвав его «первым опытом оригинального русского исторического романа», однако в конце 1829 года вышел «Юрий Милославский» М. Н. Загоскина, что разозлило Булгарина, ответившего разгромными рецензиями^[1].

Цитаты

Читатель найдёт иногда в моём романе повторение одних и тех же мыслей в разных сословиях или в нескольких совещаниях. Это сделано мною умышленно, ибо я, для разгадки чудесных событий той эпохи, должен был представить в действии не только много лиц, но и разные сословия с их образом мыслей и мнениями. Если б я рассказывал, то мог бы избежать повторений, но я только представил верную картину того века и что где нашёл, то и поместил. <…> Просторечие старался я изобразить простомыслием и низшим тоном речи, а не грубыми поговорками. <…> Нравственная цель моего романа есть удостоверение, что все козни властолюбия, все усилия частных лиц к достижению верховных степеней косвенными путями всегда кончатся гибелью пронырливых и дерзких властолюбцев и бедствием отечества; что государство не может быть счастливо иначе, как под сению законной власти…

— предисловие, 18 августа 1829

	У меня почитают важным недостатком то, что восхваляется в Вальтере Скотте, и несколько лишних страничек о древностях заставляют вопиять о педантизме!
	— предисловие ко 2-му изданию, 15 марта 1830

— Будь тот проклят, кто посмеет судить о царе законном, а ведь Годуновы-то не царского племени. — Вот что правда, то правда! Посмотри-ка, как они теперь приуныли. У боярина Семёна Никитича Годунова ставни заперты, ворота на запоре, и в доме не слышно не только голосу человеческого, но даже лаю собаки. А давно ли он ревел, как бешеный волк, по приказам, да на Лобном месте и кидался на людей, как будто белены объелся. Ах, злодей, сколько он погубил народу с своею проклятой колдуньей! — часть IV, глава II

О романе

	«Милославский» Загоскина и «Самозванец» Булгарина бежали друг перед другом взапуски: кто прежде выйдет. Москвич перегнал. Пушкина «Бориса», я слышал (от Розена <…>), удерживают в канцелярии, пока не вышел «Самозванец»; а между тем в напечатанном отрывке[2] Булгарина видно похищение из него.[1]
	— Михаил Погодин, письмо С. П. Шевырёву, 23 декабря 1829

	Г-н Булгарин наказует лица разными затейливыми именами: убийца назван у него Ножевым <…> и проч. Историческая точность одна не дозволила ему назвать Бориса Годунова Хлопоухиным, Димитрия Самозванца Каторжниковым, а Марину Мнишек княжною Шлюхиной…
	— Александр Пушкин, «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов», июль 1831

— Вы изволите говорить, что сухари не довольно легки — легче этих и желать невозможно: в целой этой бочке, в которой найдёте вы всю прошлогоднюю словесность, нет ни одной твёрдой мысли. <…> Сатана из любопытства откинул обёртку оставшегося у него в руках куска книги и увидел следующий остаток заглавия: «…………ец ……. оман …….. торич….. сочин…… и…….. 830[К 1]». — Что это такое? — сказал он, пяля на него грозные глаза. — Это даже не разогретое?.. Э?.. Смотри: 1830 года?.. — Видно, оно не стоило того, чтобы разогревать, — примолвил толстый бес с глупою улыбкой. — Да это с маком! — воскликнул Сатана, рассмотрев внимательнее тот же кусок книги. — Ваша мрачность! Скорее уснёте после такого завтрака, — отвечал бес, опять улыбаясь.

— Осип Сенковский, «Большой выход у Сатаны», март 1833

Знать, в добрый час благословил нас Ф. В. Булгарин своими романами. По дорожке, проторенной его «Самозванцем», кинулись дюжины писателей наперегонку, будто соревнуя конским ристаниям, появившимся на Руси в одно время с романизмом. <…> Зависть, возбуждённая его «Димитрием Самозванцем», доказала, что в нём были достоинства; но <…> он подарил нас европейским, не русским романом. Труд его, конечно, заслуживает одобрение современников, но едва ль врежется в память потомства, оттого что автор не постиг духа русского <…>. Не Русь, а газетную Россию изобразил нам он. Мастер в живописи подробностей, естественный в теньеровских сценах, он натянут там, где дело идёт на чувства, на сильные вспышки страстей. Характер Годунова очернён, характер Самозванца не выдержан, а государственные люди его чересчур просты и трусливы: им ли быть советниками или врагами царей, главами заговорщиков, виновниками переворотов! Потом, он слишком романизировал похождения своего героя и прибег к чудесному, очень уже изношенному, заставив колдунью пророчить Годунову самым пошлым образом над змеями и жабами, которых <…> не найти в марте месяце ни за какие деньги.

— Александр Бестужев, «Клятва при Гробе Господнем» Н. Полевого, 1833

	… словесность <…> вдруг оживилась около эпохи появления «Юрия Милославского» и «Димитрия Самозванца»…
	— Осип Сенковский, «„Новоселье“. Книга вторая», май 1834

• см. Николай Греч, «Записки о моей жизни», гл. 12 (1860-е) — фрагмент от слов «В декабре 1829 г. вышел…» до «не прощал этого оскорбления»

1830

С величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию Борис Годунов, переложил ваши стихи в прозу, и взял из вашей трагедии сцены для моего романа! Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли взводить на меня такие небылицы? Я не читал вашей трагедии, кроме отрывков печатных, а слыхал только о её составе от читавших, и от вас. В главном, в характере и в действии, сколько могу судить по слышанному, у нас совершенная противоположность. Говорят, что вы хотите напечатать в Литер. Газете, что я обокрал вашу трагедию! Что скажет публика? Вы должны будете доказывать. Но признаюсь, мне хочется верить, что Олину приснилось это! Прочтите сперва роман, а после скажите! <…> Неужели, обработывая один (т. е. по именам только) предмет, надобно непременно красть у другого?[3][1]

— Фаддей Булгарин, письмо А. С. Пушкину 18 февраля

Дух литературных партий (существовавший и существующий везде) и положение г. Булгарина как журналиста и читаемого автора лишают его удовольствия выслушать в России печатный справедливый приговор своим трудам. Кроме того, автор «Димитрия Самозванца» не употребляет никаких известных мер для приуготовления мнения общества большого света в свою пользу: не читает предварительно своих сочинений в рукописи в собраниях, не задобривает суждения тех, которые имеют вес в обществе, но трудится в тишине кабинета, печатает и отдаёт свои сочинения на суд беспристрастной публики.[4][1]

— Фаддей Булгарин

Мы <…> будем снисходительны к роману «Димитрий Самозванец»: мы извиним в нём повсюду выказывающееся пристрастное предпочтение народа польского перед русским. Нам ли, гордящимся веротерпимостию, открыть гонение противу не наших чувств и мыслей? Нам приятно видеть в г. Булгарине поляка, ставящего выше всего свою нацию; но чувство патриотизма заразительно, и мы бы ещё с большим удовольствием прочли повесть о тех временах, сочинённую писателем русским. Итак, мы не требуем невозможного, но просим должного. Мы желали бы, чтоб автор, не принимаясь ещё за перо, обдумал хорошенько свой предмет, измерил свои силы. Тогда бы роман его имел интерес романа и не походил на скучный, беспорядочный сбор богатых материялов, перемешанных с вымыслами ненужными, часто оскорбляющими чувство приличия. История не пощадила Димитрия Самозванца; <…> зачем же ужасную память о нём обременять ещё клеветою? <…> Сколько убийств, напоминающих дела Стеньки Разина, <…> взведено на него понапрасну! Сколько страниц посвящено сухим, неуместным выпискам о богатстве Годунова, чтобы заставить бедного Самозванца пересказать слова Лудовика XVIII о Наполеоне: «Да, он был хороший мой казначей» (ч. IV)! Борис Годунов и Василий Шуйский, два лица, блистающие в истории нашей необыкновенным, гибким умом и редким искусством жить с людьми различных свойств, ускользнули совершенно от наблюдательности автора. Первый, как дитя, перед всеми проговаривается, что он злодей, и как дурной актёр, не знает, что делать с собою, высказывая им затверженную роль. <…> А второй едва обрисован: это призрак, это лицо без образа. Роман до излишества наполнен историческими именами; выдержанных же характеров нет ни одного. Автор сам, как видно, чувствовал, что по событиям, им описанным, не узнаешь духа того времени, и впадал поминутно в ошибку прежних романистов, справедливо указанную Валтером Скоттом: он перерывает ход действия вводными, всегда скучными рассказами. <…> Язык в романе «Димитрий Самозванец» чист и почти везде правилен; но в произведении сём нет слога, этой характеристики писателей, умеющих каждый предмет, перемыслив и перечувствовав, присвоить себе и при изложении запечатлеть его особенностию таланта.[5][1][К 2]

— Антон Дельвиг

	… в нём много очень интересного и в особенности монархического, а также победа легитимизма. Я бы желал, чтобы авторы, нападающие на это сочинение, писали в том же духе.[6]
	… des choses très intéressantes, très monarchiques surtout, et le triomphe de la légitimité. Je désirerois que les auteurs qui attaquent cet ouvrage, écrivent dans le même esprit.[6]
	— Александр Бенкендорф, письмо Николаю I после 22 марта

	Я внимательно прочёл критику на Самозванца, и должен вам сознаться, что <…> про себя <…> размышлял точно так же. <…> Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла <…>. Впрочем, если критика эта будет продолжаться, то я, ради взаимности, буду запрещать её везде.[6]
	J’ai lu avec attention la critique contre le Самозванец, et je dois vous avouer, que <…> fait pour moi méme <…> juste les mémes réflexions. <…> Dans celle au contraire contre Онегин, il n’y a que du fait et fort peu de raison <…>. Au reste, si ce genre de critique dure, pour réciprocité je le défendrais partout.[6]
	— Николай I, приписка на том письме Бенкендорфа, апрель[К 3]

	… Димитрий Самозванец весьма не мелочь, но в романе под сим названием он хуже всякой мелочи, ибо не даёт от великих злодеяний отдохнуть сердцу ни на минуту…[7][К 4]
	— вероятно, Пётр Шаликов, «„Евгений Онегин“. Глава VII», 24 апреля

	Я имел случай прочесть несколько хороших русских романов. Пример подал Булгарин Выжигиным и Самозванцем. При всех недостатках сих творений — всё-таки благодарность Булгарину.[10]
	— Николай Станкевич, письмо родным 1 мая

	Раскрыв наудачу исторический роман г. Булгарина, нашёл я, что и у него о появлении Самозванца приходит объявить царю кн. В. Шуйский. У меня Борис Годунов говорит наедине с Басмановым об уничтожении местничества, — у г. Булгарина также. Всё это драматический вымысел, а не историческое сказание.
	— Александр Пушкин, <Опровержение на критики>, октябрь

• см. Орест Сомов, «Обозрение российской словесности за вторую половину 1829 и первую 1830 года», декабрь — от слов «В романе Лжедимитрий…» до «… данной мерке»

Виссарион Белинский

В деле изящного суждение тогда только может быть правильно, когда ум и чувство находятся в совершенной гармонии. <…> В противном случае, изучите все языки земного шара, <…> изучите все литературы, <…> — вы всё будете метить невпопад <…>. Разве <…> скучный и водяный «Димитрий Самозванец» не отличается общею манерою и замашками исторического романа? Разве в своё время трудно было доказать художественное достоинство того произведения эстетическими правилами <…> двадцатых годов текущего столетия? О, нет ничего легче! Но вот что очень было трудно: спасти [его] от чахоточной смерти.

— «Стихотворения Владимира Бенедиктова», ноябрь 1835

	«Дмитрий Самозванец» г. Булгарина была неудачная попытка выйти из нравственно-сатирической и нравоописательной сферы: сначала роман возбудил, своим заглавием, внимание публики, но по прочтении был тотчас же забыт ею. Родился он довольно шумливо, благодаря журнальным приятелям и неприятелям г. Булгарина, но скончался вмале, — и жития его было без малого год.
	— «Сто русских литераторов. Том второй», июнь 1841

… тотчас же по выходе «Ивана Выжигина» в России уже нельзя было увидеть ни одного из пороков и недостатков, осмеянных г. Булгариным. <…> «Димитрий Самозванец» <…> показал, что историческая почва нисколько не родственна таланту г. Булгарина, столь сильному и поэтическому на моральной почве. Роман пал, и только чрезвычайный успех «Выжигина» помог разойтись единственному изданию «Самозванца». В нём были все недостатки «Юрия Милославского», но не было ни тени теплоты и добродушия, составляющих неотъемлемое достоинство произведения г. Загоскина. Впрочем, г. Булгарин умел, с другой стороны, сделать свой исторический роман если не интересным, то заслуживающим неоспориваемое уважение: именно, с моральной стороны, с которой он так замечателен.

— «Кузьма Петрович Мирошев», февраль 1842

… «Димитрий Самозванец» оборвался: его убил успех «Юрия Милославского», вышедшего в свет несколькими неделями прежде «Самозванца», который, без этого прискорбного для него обстоятельства, без сомнения, получил бы ещё больший успех, чем «Выжигин». <…> Ведь и «Выжигины» с «Самозванцем», по мнимой их новизне, сначала имели успех, <…> — неужели же и их должно считать сокровищами русской литературы теперь, когда читавшие их уже совсем забыли, а не читавшие вовсе не имеют никакого желания прочитать? <…> неужели истёртые моральные сентенции и теперь должно принимать за идеи, а бездушные реторические олицетворения пороков и добродетелей <…> — за живые лица, вместо того, чтоб видеть в них куклы, раскрашенные грубою мазилкою и безобразно вырезанные ножницами из обёрточной бумаги?..

— «Русская литература в 1843 году», декабрь

Комментарии

1. ↑ Димитрий Самозванец, роман исторический, сочинение Булгарина 1830 года.
2. ↑ критика вызвала гнев Булгарина, ошибочно приписавшего статью Пушкину и ответившего «Анекдотом» и рецензией на 7-ю главу «Евгения Онегина» с нападками^[1].
3. ↑ Бенкендорф ранее послал ему роман и рецензию Дельвига, тоже принятую ими за пушкинскую (очевидно, по указанию Булгарина), чтобы император убедился, «как нападают на Булгарина»^[1].
4. ↑ Также намёк на анонимную рецензию Булгарина на седьмой главы «Евгения Онегина»^[8], где та названа мелочью^[9].

Примечания

1. 1 2 3 4 5 6 7 Е. О. Ларионова. Примечания «Анекдоту» Булгарина // Пушкин в прижизненной критике, 1828—1830. — СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр, 2001. — С. 450-8.
2. ↑ Сын отечества и Северный архив. — 1829. — Т. VII. — №№ 45, 46; Т. VIII. — № 47.
3. ↑ А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16 т. Т. 14. Переписка, 1828—1831. — М., Л.: Изд. Академии наук СССР. — 1941. — С. 67.
4. ↑ Северная пчела. — 1830. — № 22 (20 февраля).
5. ↑ Без подписи // Литературная газета. — 1830. — Т. 1. — № 14, 7 марта. — С. 113.
6. 1 2 3 4 Выписки из писем графа А. X. Бенкендорфа к Императору Николаю I-му о Пушкине // Старина и новизна. — Кн. 6. — 1903. — С. 9-10.
7. ↑ Без подписи // Дамский журнал. — 1830. — Ч. 30. — № 20 (вышел 10 мая). — С. 108-111.
8. ↑ Без подписи // Северная пчела. — 1830. — № 35 (22 марта).
9. ↑ C. В. Денисенко. Примечание // Пушкин в прижизненной критике, 1828—1830. — С. 468.
10. ↑ А. И. Рейтблат. Видок Фиглярин (История одной литературной репутации) // Вопросы литературы. — 1990. — № 3.