Remove ads
«Смерть после полудня» (англ. Death in the Afternoon) — книга Эрнеста Хемингуэя 1932 года о корриде и Испании, а также искусстве. При переизданиях несколько раз редактировалось.
В Испании есть три города, куда приходит зной с большой буквы: Бильбао, Кордова и Севилья. Я имею в виду не просто температуру: вообразите себе тяжёлые, лишённые воздуха ночи, когда невозможно спать; ночи, которые жарче белого дня; когда некуда бежать в поисках прохлады; воистину сенегальская жарища <…>. | |
The three hottest towns in Spain when the heat really comes are Bilbao, Cordoba and Sevilla. By hottest more is meant than mere degrees of temperature; I mean the heavy, airless heat of nights when you cannot sleep, nights when it is hotter than in the day, and no coolness to get to, Senegal heat <…>. |
Пожилая дама: Слабоватый вышел «номер». | |
Old lady: This seems to me a very feeble wow. |
Глава 1
Мне довелось прочесть множество книг, где автор тужился живописать смерть, но выходило смазано, и я решил, что либо автор никогда не видел смерть чётко и ясно, либо не присутствовал ровно в этот роковой миг: физически или психологически зажмурился, как бывает, когда ребёнок на твоих глазах вот-вот угодит под поезд, а ты ничем не можешь ему помочь. Думаю, в такой ситуации позволительно, пожалуй, оправдать человека, что он зажмурился, коль скоро всё, что он сможет передать, есть простой факт, мол, паровоз через мгновение переедет ребёнка, и описание собственно гибели окажется антиклимаксом. Вот почему авторам удавалось передать лишь то, что предшествовало наезду. <…> | |
I had read many books in which, when the author tried to convey it, he only produced a blur, and I decided that this was because either the author had never seen it clearly or at the moment of it, he had physically or mentally shut his eyes, as one might do if he saw a child that he could not possibly reach or aid, about to be struck by a train. In such a case I suppose he would probably be justified in shutting his eyes as the mere fact of the child being about to be struck by the train was all that he could convey, the actual striking would be an anti-climax, so that the moment before striking might be as far as he could represent. <…> |
В трагедии боя быков лошадь — персонаж комический. <…> Чем несуразнее выглядит лошадь (при условии, что у неё достаточно высокий круп и она достаточно прочно стоит на ногах, чтобы пикадор мог орудовать своей пикой <…>), тем больше она привносит комизма. <…> Эти лошади как бы даже и не лошади; в каком-то смысле они сродни птицам — неуклюжим птицам вроде марабу или зобатых аистов. Когда бык подхватывает такую лошадь на свой загривок и над ареной болтаются её тощие нош с шишками копыт, уныло обвисает шея, за рог цепляется измочаленное брюхо, то это, конечно, не смешно — но, клянусь вам, и не трагично. Весь трагизм сосредоточен в быке и в человеке. Кульминация карьеры этой лошади состоялась вне аренды и намного раньше, а именно, когда её приобрели для корриды. По какой-то причине подобный конец кажется вполне закономерным для такого животного, и когда трупы лошадей накрывают парусиной, торчащие из-под неё длинные нога, шеи, деформированные головы, да и сама ткань, напоминающая сложенные крылья, делают этих лошадей как никогда похожими на птиц. Ни дать ни взять дохлый пеликан. Живой пеликан интересен, он забавен, вызывает симпатию, хотя и награждает вшами, стоит его погладить; а вот дохлый пеликан выглядит по-дурацки. <…> | |
In the tragedy of the bullfight the horse is the comic character. <…> Therefore the worse the horses are, provided they are high enough off the ground and solid enough so that the picador can perform his mission with the spiked pole <…> the more they are a comic element. <…> They are so unlike horses; in some ways they are like birds, any of the awkward birds such as the adjutants or the wide-billed storks, and when, lifted by the thrust of the bull's neck and shoulder muscles their legs hang, big hoofs dangling, neck drooping, the worn-out body lifted on the horn, they are not comic; but I swear they are not tragic. The tragedy is all centred in the bull and in the man. The tragic climax of the horse's career has occurred off stage at an earlier time; when he was bought by the horse contractor for use in the bull ring. The end in the ring, somehow, seems not unfitting to the structure of the animal and when the canvases are stretched over the horses, the long legs, and necks, the strange-shaped heads and the canvas covering the body to make a sort of wing, they are more like birds than ever. They look a little as a dead pelican does. A live pelican is an interesting, amusing, and sympathetic bird, though if you handle him he will give you lice; but a dead pelican looks very silly. <…> |
Глава 2
Когда матадор падает перед быком на оба колена вследствие нехватки техники и тем самым признает неспособность управлять своими ногами, толпа испытывает к нему сочувствия не больше, чем к самоубийце. <…> | |
When, lacking the technique and thereby admitting his inability to control his feet, the matador went down on both knees before the bull the crowd had no more sympathy with him than with a suicide. <…> |
Если бы быкам позволяли набираться опыта, как это делают тореро, если бы быков, продержавшихся пятнадцатиминутку на арене, не убивали потом за кулисами, а напротив, вновь выпускали на бой, то они перемололи бы всех матадоров до единого. Коррида на том и основана, что это первая встреча дикого животного и пешего человека. <…> | |
If the bulls were allowed to increase their knowledge as the bullfighter does and if those bulls which are not killed in the allotted fifteen minutes in the ring were not afterwards killed in the corrals but were allowed to be fought again they would kill all the bullfighters, if the bullfighters fought them according to the rules. Bullfighting is based on the fact that it is the first meeting between the wild animal and a dismounted man. <…> |
Глава 5
Мадридцы любят свою погоду и гордятся её непостоянством. В каком ином крупном городе можно найти такие капризы? Когда они интересуются у тебя в кафе, дескать, как спалось, сеньор? — а ты им отвечаешь, из-за духоты глаза-де сомкнул лишь под утро, тебе заявят, что как раз в это время и полагается спать. Перед первыми лучами рассвета всегда свежеет, и в этот-то час следует отправляться на боковую. Не важно, до чего жаркой была ночь: прохлада приходит всегда. <…> Отправляться спать в Мадриде вечером — признак чудачества. О встречах с друзьями договариваются гак: «после полуночи в кафе». Ни в каком другом городе, где мне довелось побывать — исключая Константинополь и период союзнической оккупации, — не принято в меньшей степени пользоваться постелью для сна. | |
Madrileños love the climate and are proud of these changes. Where can you get such a variation in any other large city? When they ask you at the café how you slept and you say it was too bloody hot to sleep until just before morning they tell you that is the time to sleep. There is always that coolness just before daylight at the hour a man should go to sleep. No matter how hot the night you always get that. <…> To go to bed at night in Madrid marks you as a little queer. For a long time your friends will be a little uncomfortable about it. Nobody goes to bed in Madrid until they have killed the night. Appointments with a friend are habitually made for after midnight at the café. In no other town that I have ever lived in, except Constantinople during the period of the Allied occupation, is there less going to bed for sleeping purposes. |
Идеальная погода для поездки в Испанию и знакомства с корридой, да ещё в разгар сезона — это сентябрь. Единственный минус: в этом месяце бои не столь уж хороши. Лучшие быки выходят на арену в мае и июне; они неплохи в июле и начале августа, зато к сентябрю пастбища успевают выгореть, а быки потерять вес и форму — если, конечно, их не откармливали зерном, отчего животное становится тучным, гладким и лоснящимся, а ещё очень яростным в первые несколько минут, но столь же непригодным к бою, как и боксёр, которого держали на картошке с пивом. С другой стороны, в сентябре матадоры работают чуть ли не ежедневно; у них так много контрактов и возможностей обогатиться за короткий срок, что они крайне неохотно идут на риск: ведь вместо денег можно заработать рану. | |
The ideal weather to visit Spain and to see bullfights and the time when there are most bullfights to see is in the month of September. The only drawback to that month is that the bullfights are not so good. The bulls are at their best in May and June, still good in July and early in August, but by September the pastures are pretty well burned up by the heat and the bulls lean and out of condition, unless they have been fed up on grain which makes them fat, sleek and glossy and very violent for a few minutes but as unfit for fighting as a boxer that has trained exclusively on potatoes and ale. Then too, in September, the bullfighters are fighting nearly every day and have so many contracts and the prospect of making so much money in a short time, if they are not injured, that they take the minimum of chances. |
Как бы то ни было, Мадрид — чудно́е место. Не думаю, чтобы он хоть кому-то всерьёз понравился с первого раза. В нём и в помине нет той живописности, какую ты ждешь от Испании. Он скорее просто современный — ни тебе национальных нарядов, ни кордовских шляп (кроме как на голове ряженых шутов), ни кастаньет, даже тошнотворных приманок вроде фальшивых цыганских пещер в Гранаде, и тех нет. Ни единой забегаловки с местным колоритом для туристов. И всё же, когда ты узнаёшь Мадрид ближе, это самый испанский из всех городов, самый лучший для жизни, здесь утончённейший народ, месяц за месяцем изумительной погоды, и в то время как прочие крупные города замечательно отражают характер своего региона, они всего лишь и есть андалусийские, каталонские, баскские, арагонские: провинциальные. Только в Мадриде получаешь самую суть. <…> | |
Madrid is a strange place anyway. I do not believe any one likes it much when he first goes there. It has none of the look that you expect of Spain. It is modern rather than picturesque, no costumes, practically no Cordoban hats, except on the heads of phonies, no castanets, and no disgusting fakes like the gypsy caves at Granada. There is not one local-colored place for tourists in the town. Yet when you get to know it, it is the most Spanish of all cities, the best to live in, the finest people, month in and month out the finest climate and while the other big cities are all very representative of the province they are in, they are either Andalucian, Catalan, Basque, Aragonese, or otherwise provincial. It is in Madrid only that you get the essence. <…> |
Когда человек пишет достаточно внятно, фальшь видна любому. Когда он напускает мистического туману, стремясь избегать высказываний но существу, — <…> уходит больше времени, чтобы раскусить в авторе фальшивку, причём другие писатели, поражённые, в силу необходимости, тем же недугом, будут его превозносить и целях собственной защиты. Не надо путать подлинный мистицизм с писательским дилетантством <…>. Мистицизм предполагает тайну, и тайн на свете немало; но некомпетентность к ним не относится; и витийствующая журналистика не станет литературой, если и неё впрыснуть поддельной эпичности. Вот это тоже надо помнить: все плохие писатели влюблены в эпос. | |
If a man writes clearly enough any one can see if he fakes. If he mystifies to avoid a straight statement, <…> the writer takes a longer time to be known as a fake and other writers who are afflicted by the same necessity will praise him in their own defense. True mysticism should not be confused with incompetence in writing <…>. Mysticism implies a mystery and there are many mysteries; but incompetence is not one of them; nor is overwritten journalism made literature by the injection of a false epic quality. Remember this too: all bad writers are in love with the epic. |
Глава 6
В начале карьеры все [матадоры] столь же яростные приверженцы церемоний, как и мальчишки, прислуживающие в алтаре во время праздничной мессы, причём некоторые остаются такими навсегда. Другие своим цинизмом не уступают владельцам ночных клубов. Традиционалисты чаще гибнут. Циники самые компанейские. | |
At the start of their careers all [matadors] are as devoutly ritual as altar boys serving a high mass and some always remain so. Others are as cynical as night club proprietors. The devout ones are killed more frequently. The cynical ones are the best companions. |
Самое правильное, когда матадор поручает [свой плащ] заботе друзей. Впрочем, лучше бы не удостаиваться такой чести. Что и говорить, это приятный комплимент, когда у тореро день сложился и всё прошло отлично. А если он сядет в лужу? Видимая преданность матадору, который — то ли по невезенью, то ли из-за неудачного быка или, скажем, происшествия, лишившего уверенности, или вследствие расшатанных нервов после ранения и потери формы — покрывает себя позором и доводит публику до такого негодования, что вынужден покидать арену под защитой полиции, опустив голову под градом кожаных подушечек, бросает тень и на тебя самого, когда ассистент-шпажист воровато пробирается к тебе за плащом. <…> | |
The best ones send [capes] to friends. It is better not to have one sent to you. It is a pleasant compliment if the bullfighter has a good day and does well, but if he does badly it is too much responsibility. To have an obvious allegiance to a bullfighter who through bad luck, a bad bull, some accident that makes him lose confidence, or bad nerves from coming back to the ring in poor physical shape after a goring, disgraces himself and finally makes the public so indignant that he may have to be protected by the police as he goes out of the ring, head down, under a bombardment of thrown leather cushions, makes one conspicuous when the sword handler comes dodging around the falling cushions to reclaim the cape. <…> |
Глава 7
Бандерильеро не имеет права держать свой плащ обеими руками при первом появлении быка. Плащ, удерживаемый одной рукой, волочится по песку, и бык следует за поворотами плавно, без резких бросков. Это происходит оттого, что за вытянутым во всю длину плащом легче следить и проще понимать, куда бандерильеро сворачивает. А если развернуть ткань обеими руками, её можно мгновенно «выдернуть» из поля зрения быка, и тот сразу остановится; мало того, бык при этом настолько круто может повернуть шею, что в буквальном смысле вывихнет себе позвонок, другими словами, покалечится и потеряет годность для последующего боя. Лишь матадору разрешено оперировать плащом обеими руками в начальной стадии схватки. <…> Впрочем, весь процесс развития — или упадка? — корриды привёл к тому, что упор в большей степени делается на стиль исполнения различных пассов, а вовсе не на их результат, так что нынче бандерильеро выполняют много той подготовительной работы, которой в былые времена занимался только матадор. Матадоры, не владеющие прочными навыками и глубокими познаниями, в том числе техническими, а обладающие лишь пластикой или артистизмом, при возникновении малейшей трудности с быком поручают его заботам опытного бандерильеро, а уж тот своим плащом выполняет подготовительную работу от начала до конца: изматывает быка, утверждает господство человека, словом, совершает всё, кроме собственно убийства. <…> | |
The banderilleros are never supposed to use both hands on the cape when the bull first comes out. If they use only one hand the cape will be trailed and when they turn it at the end of a run the bull will turn easily and not sharply and brusquely. He will do this because the turn of the long cape gives him an indication of the turn to make and gives him something to follow. With the cape held in both hands the banderillero can snap it away from the bull, flop it brusquely out of his sight and stop him dead, and turn him sharply so that he twists his spinal column, lames himself, has his speed cut, not by being worn down, but by laming, and make him unfit for the rest of the fight. Only the matador is supposed to use two hands on the cape during the early part of the fight. <…> But in the way bullfighting has developed, or decayed, with emphasis increasingly placed on the manner of execution of the various passes rather than their effect, the banderilleros now do much of the work of preparing the bull for killing that was formerly done by the matador; and matadors without resources or science, whose only ability is their plastic or artistic talent, have their bulls, if these offer the slightest difficulty, prepared, worn down, dominated and everything but killed by the skilled and destructive cape of an experienced banderillero. <…> |
По мере развития и упадка корриды был утрачен упор на правильность формы убийства, что некогда представляло собой саму суть боя; первостепенная важность теперь уделяется работе с плащом, бандерильями и мулетой. Эти атрибуты перестали быть лишь средствами, превратились в самоцель, отчего коррида как выиграла, так и понесла потери. | |
As the corrida has developed and decayed there has been less emphasis on the form of killing, which was once the whole thing, and more on the cape work, the placing of the banderillas and the work with the muleta. The cape, the banderillas and the muleta have all become ends in themselves rather than means to an end and the bullfight has both lost and gained thereby. |
… словом «упадочность» и впрямь трудно пользоваться, коль скоро оно превратилось в ярлык, который критики обожают цеплять к любой вещи за пределами их моральных концепций или разумения. | |
… indeed decadence is a difficult word to use since it has become little more than a term of abuse applied by critics to anything they do not yet understand or which seems to differ from their moral concepts. |
Глава 8
Как у хорошего стрелка указательный палец приучен едва заметно менять нажим на спусковой крючок, приближаясь к моменту выстрела, точно так же и тореро своими запястьями добивается утончённости в искусстве работы с плащом и мулетой. | |
As the trigger finger of a rifleman is sensitive and educated to the tiniest degrees of squeezing to approach and release the discharge of his piece, so it is with his wrists that a bullfighter controls and makes the delicacy of art with the cape and muleta. |
— В Испании бытует мнение, что чем меньше платишь подчинённым, тем ты круче как мужик, чем сильнее ты низводишь их к положению рабов, тем мужественней выглядишь в собственных глазах. Это особенно верно в случае матадоров, прорвавшихся из грязи в князи. Они приветливы, щедры, обходительны и умеют угодить всякому, кто выше их по социальной лестнице, но с теми, кто на них работает, обращаются не лучше погонялы на плантациях. | |
In Spain a man feels that the less he pays his subordinates the more man he is and in the same way the nearer he can bring his subordinates to slaves the more man he feels he is. This is especially true of matadors who have come from the lowest ranks of the people. They are affable, generous, courteous and well liked by all who are superior to them in station and miserly slave drivers with those who must work for them. |
Глава 9
Шея <…> Вильялты раза в три длиннее, чем у обычного человека. Ростом метр восемьдесят, и из них львиную долю занимают ноги и шея. <…> | |
Villalta <…> has a neck three times as long as that of the average man. He is six feet tall to start with and those six feet are mostly legs and neck. <…> |
Бой с быком — единственный вид искусства, где артисту грозит гибель, а блеск исполнения всецело предоставлен личной чести тореро[1]. <…> Никто не ждёт от тореро, чтобы тот вечно был в ударе, он должен всего лишь выкладываться. Ему простят неудачную работу, если попадётся стервозный бык, народ не возражает против невезучих дней, но он попросту обязан выдать все, что в нём есть, какой бы бык ни попался. А стоит чести исчезнуть, и ты уже не знаешь, будет ли он стараться или вообще ничего не предпримет, кроме формального отправления своих обязанностей, прикончив быка с максимально возможной безопасностью, серостью и непорядочностью. <…> Честь для испанца, каким бы жуликом он ни был, столько же осязаема, что и вода, вино или оливковое масло. Есть честь среди карманников, есть честь среди потаскушек. Просто критерии разные. | |
Bullfighting is the only art in which the artist is in danger of death and in which the degree of brilliance in the performance is left to the fighter's honor. <…> A bullfighter is not always expected to be good, only to do his best. He is excused for bad work if the bull is very difficult, he is expected to have off-days, but he is expected to do the best he can with the given bull. But once his honor is gone you cannot be sure that he will do his best or that he will do anything at all except technically fulfill his obligation by killing his bull as safely, dully, and dishonestly as he can. <…> Honor to a Spaniard, no matter how dishonest, is as real a thing as water, wine, or olive oil. There is honor among pickpockets and honor among whores. It is simply that the standards differ. |
Пожилая дама: Я обратила внимание, что когда бык бьёт по лошади, из неё выплёскивается облачко какой-то пыли. <…> | |
Old lady: I notice that when one of the horses was hit by the bull some sawdust came out. <…> |
Автор: Сударыня, вы редко встретите более пристрастного человека, нежели ваш покорный слуга, который, кстати, как никто заверяет себя в непредвзятости собственного мнения. Уж не оттого ли, что в глубине души, том самом месте, которое побуждает нас к действию, жизненный опыт взращивает предубеждение, в то время как остальная душа в нас открыта, позволяя судить да рядить? | |
Author: Although I respect his bravery, his skill with the sticks and his insolence, I do not care for him as a matador, nor as a banderillero, nor as a person. Therefore I devote little space to him in this book. |
Глава 10
Бой с каждым из быков состоит из трёх актов, и по-испански они называются los tres tercios de la lidia, дословно «три трети боя». Акт первый, то есть первый терсьо, в котором бык бросается на пикадоров, именуется la suerte de varas, или «испытание пиками». <…> | |
There are three acts to the fighting of each bull and they are called in Spanish los tres tercios de la lidia, or the three thirds of the combat. The first act, where the bull charges the picadors, is the suerte de varas, or the trial of the lances. <…> |
Любое искусство создаётся лишь индивидуумом. Индивидуум — это всё, что у тебя было, есть и будет и все направления в искусстве служат лишь для классификации бесталанных последователей. Когда появляется истинный художник, великий мастер, он берёт всё то, что было постигнуто и открыто в его искусстве до него и с такой быстротой принимает нужное ему и отвергает ненужное, словно он родился во всеоружии знания, ибо трудно представить себе, чтобы человек мог мгновенно овладеть премудростью, на которую обыкновенный смертный потратил бы целую жизнь; а затем великий художник идёт дальше того, что было открыто и сделано ранее, и создаёт своё, новое. Но иногда проходит много времени, прежде чем опять явится великий художник, и те, кто знал старых мастеров, редко сразу признают нового. Они отстаивают старое, хотят, чтобы всё было так, как хранит их память. Но другие, младшие современники, признают новых мастеров, наделённых даром молниеносного постижения, и в конце концов и приверженцы старины сдаются. Их нежелание сразу признать новое простительно, ибо, ожидая его, они видели так много лжемастеров, что стали придирчивы и перестали доверять собственным впечатлениям; только воспоминаниям. А память, как известно, всегда подводит.[2] | |
All art is only done by the individual. The individual is all you ever have and all schools only serve to classify their members as failures. The individual, the great artist when he comes, uses everything that has been discovered or known about his art up to that point, being able to accept or reject in a time so short it seems that the knowledge was born with him, rather than that he takes instantly what it takes the ordinary man a lifetime to know, and then the great artist goes beyond what has been done or known and makes something of his own. But there is sometimes a long time between great ones and those that have known the former great ones rarely recognize the new ones when they come. They want the old, the way it was that they remember it. But the others, the contemporaries, recognize the new great ones because of their ability to know so quickly, and finally even the ones who remember the old do. They are excused from not recognizing at once because they, in the period of waiting, see so many false ones that they become so cautious that they cannot trust their feelings; only their memory. Memory, of course, is never true. |
Одного забрал туберкулёз, второго превратил в развалину сифилис. Вот вам два матадорских профзаболевания. Тореро начинает бой на солнцепёке, зачастую до того жутком, что небогатый зритель с радостью отдал бы, кажется, раза в три больше за билет, лишь бы сидеть в тени. На матадоре тяжёлый, золототканый жилет, вынуждающий потеть на солнце, как на боксёрской тренировке со скакалкой. Объятый жарой, без возможности встать под душ или обтереться спиртовым лосьоном, чтобы стянулись поры, стоит матадор под неторопливо спускающимся солнцем, пока тень амфитеатра наползает на песок. Он стоит сравнительно неподвижно, но готов прийти на помощь, пока его коллеги убивают своих последних быков. В конце лета и начале осени на высоких плоскогорьях Испании зачастую бывает так холодно, что к концу корриды в таких городках тянет надеть пальто, хотя в начале зрелища рискуешь получить солнечный удар, если сидишь с непокрытой головой. Испания — страна горная, добрая её часть прямо-таки африканская, гак что осенью и в конце лета на закате быстро холодает, и холод наносит смертельный удар по любому, кто вынужден стоять мокрым от пота, не в состоянии даже обтереться досуха. Боксёры принимают все меры, чтобы не простудиться в разгоряченном виде, а вот у тореро такой возможности нет. Одного этого хватит, чтобы объяснить уровень заболеваемости туберкулёзом, даже не учитывая измотанность от ночных переездов, пыли и ежедневных боев в августовско-сентябрьский сезон ферий. | |
Tuberculosis took one and syphilis ruined the other. They are the two occupational diseases of the matador. He starts the corrida in the hot sun, in a sun that is often so hot that people with little money will gladly pay three times as much for their ticket to be able to sit in the shade. He wears a heavy, gold-brocaded jacket that makes him sweat in the sun as a boxer sweats skipping rope in training. From this heat, in this perspiration, with no chance for a shower or an alcohol rub to close the pores, the matador, as the sun goes down, and the shadow of the amphitheatre falls on the sand, stands, comparatively inactive but in readiness to aid, while his companions kill their last bulls. Often at the end of summer and in the early fall in the high plateaus of Spain it is cold enough for you to need an overcoat at the end of a bullfight in a town where it was so hot in the sun at the beginning of the fight that you were liable to sunstroke if you were bareheaded. Spain is a mountain country and a good part of it is African and in the fall and end of summer when the sun is gone the cold comes quickly and deadly for any one who must stand in it, wet with sweat, unable even to wipe himself dry. A boxer takes every precaution to avoid catching cold when he is in a sweat, and a bullfighter can take none. That would be enough to account for the number who get tuberculosis even without the fatigue of the nightly journeying, and dust and daily fighting during the feria season of August and September. |
Глава 11
Для боевого быка характерны толстая и чрезвычайно прочная шкура с лоснящимся ворсом; небольшая, но широколобая голова; крепкие, развернутые вперёд рога; короткая толстая шея с мощным мускульным пластом, который вздыбливается, когда бык разозлен; широкие плечи, очень маленькие копыта, длинный и тонкий хвост. Самки не столь мощно сложены, голова у них поменьше, рога тоньше и короче, шея длиннее, подгрудок развит менее выражено, грудь поуже, а вымя не то что не бросается в глаза, оно просто незаметно. Мне нередко доводилось видеть этих телок на любительских боях в Памплоне, где они швыряли людей как кукол, а заезжие иностранцы в один голос называли их «бычками», поскольку у них не видно характерных для самок признаков. Именно в самке боевого быка ярче всего проявляется разница между диким и домашним животным. | |
The physical characteristics of the fighting bull are its thick and very strong hide with glossy pelt, small head, but wide forehead; strength and shape of horns, which curve forward; short, thick neck with the great hump of muscle which erects when the bull is angry; wide shoulders, very small hooves and length and slenderness of tail. The female of the fighting bull is not as heavily built as the male; has a smaller head; shorter and thinner horns; a longer neck, a less pronounced dewlap under the jaw; is not as wide through the chest, and has no visible udder. I have frequently seen these cows in the ring in the amateur fights in Pamplona charging like bulls, tossing the amateurs about and they were invariably spoken of by the visiting foreigners as steers, since they showed no visible signs of their cowhood and gave no evidence of femininity. It is in the female of the fighting bull that you see most plainly the difference between the savage and domestic animal. |
«Маневрировать» боевым быком становится возможно благодаря стадному инстинкту, который позволяет погонять группой из шести и более животных, но стоит одного быка отделить от стада, как он тут же примется атаковать не важно что: человека, лошадь, любой движущийся предмет, хоть автомобиль, хоть телегу, пока его не прикончат; а подманивают боевых быков и вновь сгоняют их в стадо посредством специально обученных вожаков, или кабе́строс, подобно тому, как диких слонов ловят с помощью укрощённых. <…> | |
The manoeuvring of fighting bulls is made possible by the operation of the herd instinct which makes it possible to drive bulls in groups of six or more where one bull, if detached from the herd, will charge instantly and repeatedly anything, man, horse, or any moving object, vehicle or otherwise, until he is killed; and by the use of trained steers or cabestros to herd and decoy the fighting bulls as wild elephants are caught and herded by elephants which have been tamed. <…> |
Настоящий торо браво не боится ничего на свете, и в кое-каких городах Испании устраиваются особенные, варварские зрелища, — сводят вместе быка и слона; известны случаи, когда боевые быки расправлялись со львами и тиграми, атакуя этих зверей с той же свирепостью, с которой они накидываются на пикадоров. Боевой бык не боится никого и ничего; по-моему, не найти более зрелищного животного, что в схватке, что в покое. | |
A really brave fighting bull is afraid of nothing on earth and in various towns in Spain in special and barbarous exhibitions a bull has charged an elephant repeatedly; bulls have killed both lions and tigers, charging these animals as blithely as they go for the picadors. A true fighting bull fears nothing and, to me, is the finest of all animals to watch in action and repose. |
… после исчезновения брусчатых мостовых утратил былое значение булыжник. На коротких дистанциях брусчатка гораздо эффективнее дубинок или даже сабель. Исчезновение булыжников и брусчатки с мостовых куда сильнее сказалось на удушении госпереворотов, чем пулемёты, слезоточивый газ и многозарядные пистолеты. Потому что правительства свергают как раз в ходе уличных стычек, когда власти не хотят убивать своих сограждан <…>. Любое правительство, которое слишком часто применяет пулемёты против граждан, падёт автоматически. | |
… lost in street fighting with the disappearance of the paving stone. A paving stone at short range is more effective than a club or sabre. The disappearance of cobble and paving stones has been more of a deterrent to the overthrowing of governments than machine guns, tear bombs and automatic pistols. For it is in the clashes when the government does not want to kill its citizens <…>. Any government that uses machine guns once too often on its citizens will fall automatically. |
Любой бык, затеявший побег, способен перебить множество народу и натворить бед, однако в суматохе, пока он носится по трибунам, зритель находится в куда меньшей опасности, чем тореро в момент завершающего удара, потому что очумевший бык атакует толпу слепо, не целясь. Перепрыгнувший барреру бык — если только он не гонится за кем-то — вовсе не храбр и не свиреп. Наоборот, он малодушен и всего лишь хочет удрать. | |
Any bull might, on escaping, kill a number of people and smash up much property without taking punishment, but in the confusion and excitement of a bull getting into the grandstand the people who are in his way are in much less danger than a bullfighter is at the moment of killing, for the bull, when confused and in a mob of people, charges blindly and does not aim his horn strokes. A bull that jumps the barrera, unless he makes the leap while pursuing the man, is not a brave bull. He is a cowardly bull who is simply trying to escape the ring. |
О храбрости быка можно судить лишь по его поведению под уколами пик, именно она лежит в основании всей испанской корриды. Храбрость настоящего торо браво — это нечто неземное и невероятное. Тут не просто свирепость, злоба и замешанная на панике смелость загнанного в угол животного. Боевой бык — зверь именно что боевой, и там, где воинственная жилка дикой породы сохранена, а вся трусость искоренена, такой бык вне боя зачастую ведёт себя как самое тихое и миролюбивое животное на свете. Лучшие бои получаются отнюдь не с самыми своенравными быками. Первейшие боевые быки обладают качеством, которое испанцы именуют словом «благородство»; оно-то и есть самое удивительное. Бык, дикое существо, находит наивысшее удовольствие в сражении, принимает бой по любому поводу и без повода, и тем не менее лучшие боевые быки частенько узнают и признают майораля, то есть пастуха, который отвечал за них на ранчо и который сопровождает их до арены, порой даже позволяя себя похлопать и погладить. | |
It is only by his conduct against the pic that the bravery of a bull can be judged and appreciated, and the bravery of the bull is the primal root of the whole Spanish bullfight. The bravery of a truly brave bull is something unearthly and unbelievable. This bravery is not merely viciousness, ill-temper, and the panic-bred courage of a cornered animal. The bull is a fighting animal and where the fighting strain has been kept pure and all cowardice bred out he becomes often, when not fighting, the quietest and most peaceful acting in repose, of any animal. It is not the bulls that are most difficult to handle that make the best fights. The best of all fighting bulls have a quality, called nobility by the Spanish, which is the most extraordinary part of the whole business. The bull is a wild animal whose greatest pleasure is combat and which will accept combat offered to it in any form, or will take up anything it believes to be an offer of combat; yet the very best fighting bulls of all often recognize and know the mayoral or herder who is in charge of them on the ranch and on their trip to the ring, and will even allow him to stroke and pat them. |
Эрраде́ро, или клеймение, самая шумная, пыльная и суматошная операция во всей корриде. Когда испанцу хочется описать хаос и неразбериху неудачного боя, он сравнивает его с эррадеро. | |
The herradero or branding day is the noisiest, dustiest, most confused of all operations in bullfighting. When a Spaniard wishes to describe the utter confusion of a bad bullfight he compares it to a herradero. |
Для того, кто любит корриду, чрезвычайно увлекательны все операции по выращиванию и подготовке быков, а на испытаниях много едят, пьют, общаются, шутят; <…> дни стоят долгие, в воздухе пахнет прохладой осени, пылью, кожей, взмыленными лошадьми, а совсем неподалеку пасутся быки, которые в поле смотрятся колоссами, спокойными и тяжёлыми, они доминируют над пейзажем своей уверенностью. | |
All of the operations of bull raising to one who loves bullfighting are of great fascination and in the testings one has much eating, drinking, companionship, practical joking, <…> and long days with the smell of cold, fall air, of dust and leather and lathered horses, and the big bulls not so far away looking very big in the fields, calm and heavy, and dominating the landscape with their confidence. |
Хотя слово «любовь» древнее, каждый берёт его и собственное пользование новехоньким и изнашивает самостоятельно. Это слово заполнено смыслом, как надутый бычий пузырь, и теряет его столь же быстро. Его можно проткнуть как пузырь, затем заклеить и вновь надуть, а если его у вас нет, то для вас оно и не существует. Все толкуют о любви, но те, у кого она есть, ею помечены, <…> из всех тем для разговора она самая смехотворная, только дураки проходят через неё по нескольку раз. Да я лучше сифилис подцеплю, чем влюблюсь в новую женщину, пока у меня кто-то есть. | |
Love <…> is an old word and each one takes it new and wears it out himself. It is a word that fills with meaning as a bladder with air and the meaning goes out of it as quickly. It may be punctured as a bladder is punctured and patched and blown up again and if you have not had it does not exist for you. All people talk of it, but those who have had it are all marked by it <…> since of all things it is the most ridiculous to talk of and only fools go through it many times. I would sooner have the pox than to fall in love with another woman loving the one I have. |
Глава 12
Все внешние признаки угрозы, которые подаёт бык, как то: роет копытом землю, выставляет рога или ревет — это всё разновидности блефа, формы предостережения, которое делается с тем, чтобы, по возможности, избежать схватки. Действительно храбрый бык ничем не показывает, что вот-вот ринется в атаку, исключая пристальный взгляд на врага, вздыбленный пласт мышц на загривке, подёргивание уха и в момент непосредственной атаки вскинутый хвост. Стопроцентный храбрец, если он в идеальной форме, никогда не открывает пасть, даже язык не высовывает на протяжении всего боя, а в конце, с уже вонзённой шпагой, он будет нападать на человека, пока его носят ноги, да и то с захлопнутой челюстью, чтобы удержать кровь внутри. | |
All supposed exterior signs of danger that a bull gives, such as pawing the ground, threatening with his horns, or bellowing are forms of bluffing. They are warnings given in order that combat may be avoided if possible. The truly brave bull gives no warning before he charges except the fixing of his eye on his enemy, the raising of the crest of muscle in his neck, the twitching of an ear, and, as he charges, the lifting of his tail. A completely brave bull, if he is in perfect condition will never open his mouth, will not even let his tongue out, during the course of the entire fight and, at the finish, with the sword in him, will come toward the man while his legs support him, his mouth tight shut to keep the blood in. |
Бык, разок пустивший кровь человеку, практически наверняка сумеет проделать это вновь. Большинство из погибших на арене матадоров уже летали прежде в воздухе по милости того же быка. Конечно, неоднократное ранение в течение одного боя можно объяснить тем, что после первого подкидывания человек уже ошеломлён, утратил подвижность или глазомер, но верно и то, что бык, сумевший отыскать человека за приманкой или после получения уколов бандерильями, повторит успешный процесс. | |
A bull that has gored a man becomes much more liable to gore again. A great part of the matadors who have been gored and killed in the ring have been caught and tossed previously by the bull that finally killed them. Of course many times this repetition of the goring in the course of the same fight is due to the man being shocked into grogginess or deprived of his agility or judgment of distance by the first tossing, but it is also true that a bull which has found the man under the lure or after the placing of a pair of banderillas, will repeat the process by which he caught him. |
На войне <…> что касается пола мёртвых, то, по сути дела, ты настолько привыкаешь видеть среди мёртвых лишь мужчин, что зрелище убитой женщины потрясает до основания. — возможно, трюизм | |
In war <…> regarding the sex of the dead it is a fact that one becomes so accustomed to the sight of all the dead being men that the sight of a dead woman is quite shocking. |
… мы собрали изрядное число разрозненных кусков, поучительно иллюстрирующих потрясающую энергию бризантных взрывчатых веществ. <…> поразительно, с какой охотой человеческое тело разрывается на куски, игнорируя все анатомические линии, дробясь с той же капризной причудливостью, что и артиллерийский снаряд. | |
… we picked many of these detached bits which illustrated only too well the tremendous energy of high explosive. <…> it being amazing that the human body should be blown into pieces which exploded along no anatomical lines, but rather divided as capriciously as the fragmentation in the burst of a high explosive shell. |
Запах поля боя в жаркую погоду в памяти не воскресить. В ней остаётся лишь тот факт, что да, был такой запах, но ничто происходящее с тобой о нём уже не напомнит. <…> Вот тот запах пропадает подчистую, как угасшая любовь; что было, помнишь, зато чувство не вернуть, сколько ни тужься. | |
The smell of a battlefield in hot weather one cannot recall. You can remember that there was such a smell, but nothing ever happens to you to bring it back. <…> But the other thing is gone as completely as when you have been in love; you remember things that happened, but the sensation cannot be recalled. |
Пожилая дама: Знаете, чем больше я вас знаю, тем меньше вы мне нравитесь. | |
Old lady: You know I like you less and less the more I know you. |
Глава 13
С трусливым быком трудно справляться; получив уколы, он не будет атаковать пикадоров повторно, и, стало быть, его скорость не замедлится от боли и усталости, а потому не получится следовать обычному плану боя, раз уж к третьему терсьо бык придёт полный сил и прыти. Невозможно сказать, в какое мгновение трусливый бык вдруг ринется в атаку. Он может отойти от человека подальше, но рассчитывать на это нельзя; блестящий бой показать не получится, если только матадор не обладает исключительной техникой и доблестью для такого сближения с быком, что тот становится уверен в себе и уступает собственным инстинктам, несмотря на неохоту биться… | |
A cowardly bull is difficult to fight since he will not charge the picadors more than once if he receives any punishment and so is not slowed down by the chastisement he would receive and the effort he would make and consequently the regular plan of the fight cannot be followed, since the bull comes intact and fast to the last third of the fight where he should come with his tempo slowed. No one can be sure when a cowardly bull will charge. He will go away from the man often rather than toward him, but you cannot count on him always doing so, and all brilliance is impossible unless the matador has the science and valor to get so close to the bull that he makes him confident and works on his instincts against his inclinations… |
Бык, который не хочет атаковать, похож на орган без мехов или на каллиопу без пара; в результате зрелище по своей яркости и прозрачности сравнимо разве что с игрой, когда органист вынужден сам подкачивать воздух мехами, а каллиопист — бегать с дровами для парового котла. | |
A bull that does not charge is like an unpumped pipe organ or a steamless calliope and the performance the bullfighter can give with such a bull is only comparable in brilliance and lucidity with that which would be given by an organist who had also to pump his pipe organ or a calliopeist who must at the same time stoke his calliope. |
Глава 14
Беда современной техники боя быков в том, что она чересчур совершенна. Матадор работает настолько близко к животному, настолько медленно, незащищенно и неподвижно, что добиться такого можно разве что с быком, выращенным чуть ли не под заказ. | |
The whole trouble with the modern technique of bullfighting is that it has been made too perfect. It is done so close to the bull, so slowly and so completely without defense or movement on the part of the matador that it can only be accomplished with an almost made-to-order bull. |
Одна из острейших напастей испанской корриды — это не продажность обозревателей, кто хотя бы на время может сделать имя матадору, разместив соответствующие заметки в ежедневных мадридских газетах, а тот факт, что, получая деньги от матадоров, они отражают только их взгляды. В Мадриде им не разойтись столь уж сильно в пользу того или иного матадора, так как читающая газеты публика, или хотя бы важная её часть, сама видела эти бои, чего не скажешь про сообщения из провинции, которые могут подвергаться изрядной правке. Всё своё влияние, все свои толкования, весь свой критицизм в адрес быков и тореро эти газетчики подстраивают под точку зрения матадора, который через ассистента-шпажиста прислал им конвертик с сотенной или двухсотенной бумажкой, не забыв вложить и визитку. Такие конверты заносят «корридоведам» от каждой без исключения газеты в Мадриде, ну а суммы варьируются в зависимости от значимости издания и автора заметок. Их принимают даже самые честные и грамотные критики, от которых никто и не ждет, что они возьмутся превращать катастрофу в триумф или искажать истину в пользу какого-то матадора. Это просто комплимент от тореро. В конце концов, не будем забывать, что речь идёт о стране чести. Но поскольку львиная доля денег на жизнь этих критиков поступает от матадоров, они придерживаются их точки зрения, стоят на страже их интересов. Очень простая арифметика, тем более что жизнью рискует-то матадор, а не зритель. Хотя если публика перестанет настаивать на игре по правилам, на сохранении стандартов качества, на борьбе со злоупотреблениями, а уж тем более перестанет платить, в самом скором времени профессиональная коррида исчезнет вместе с матадорами. | |
One of the principal evils of bullfighting in Spain is not the venality of the critics, who can make, at least temporarily, a bullfighter by their criticisms in the Madrid daily papers; but the fact that because these critics live principally on the money they receive from matadors, their viewpoint is entirely that of the matador. In Madrid they cannot distort so favorably an account of a man's work in the ring as they do when they send dispatches to Madrid from the Provinces or edit their provincial correspondent's account, because the public who read the account of the Madrid fight have, an important nucleus of them, also seen it. But in all their influence, all their interpretations, all their criticism of the bulls and bullfighters, they are influenced by the viewpoint of the matador; the matador who has sent them by his sword handler the envelope that contains a hundred or two hundred peseta note, or more, and his card. Those envelopes are carried by the sword handler to the critics of each and every paper in Madrid and the amount varies with the importance of the paper and of the critic. The most honest and the best critics receive them and they are not expected to twist the matadors' disasters into triumphs nor distort their accounts in his favor. It is simply a compliment that the matador pays them. This is the land of honor, you must remember. But because most of their living comes from the matadors they have the matadors' standpoint and his interests at heart. It is an easy standpoint to see too and a just enough one since it is the matador who risks his life, not the spectator. But if the spectator did not impose the rules, keep up the standards, prevent abuses and pay for the fights there would be no professional bullfighting in a short time and no matadors. |
Рано или поздно все матадоры получают опасную, болезненную рану, близко подводящую к смерти; и пока матадор её не получит, нельзя сказать, чего он стоит в долгой перспективе. Никогда не знаешь, как такое ранение скажется на рефлексах. Храбрости в человеке может быть не меньше, чем в быке, и при этом он не умеет встречать опасность хладнокровно. | |
All matadors are gored dangerously, painfully and very close to fatally, sooner or later, in their careers, and until a matador has undergone this first severe wound you cannot tell what his permanent value will be. For no matter how much he may keep of his courage you cannot tell how it will affect his reflexes. A man may be as brave as the bull himself to face any danger and still, by his nerves, be unable to face that danger coldly. |
Мои тайные агенты докладывают, что благодаря тонкой работе господина Уильяма Фолкнера издатели нынче готовы публиковать что угодно, лишь бы не заставлять тебя вычёркивать лучшие пассажи, и я с удовольствием возьмусь описывать те дни моей юности, что были проведены в наилучших домах терпимости, среди избраннейшего тамошнего общества. | |
My operatives tell me that through the fine work of Mr. William Faulkner publishers now will publish anything rather than to try to get you to delete the better portions of your works, and I look forward to writing of those days of my youth which were spent in the finest whorehouses in the land amid the most brilliant society there found. |
Глава 16
Защитные тюфячки для лошадей сделали труд пикадора значительно более трудным и опасным. Без таких попонок бык может насадить коня на рог и затем вскинуть в воздух, хотя порой, видимо, удовлетворившись причинёнными повреждениями, бык отходит под уколами; но вот если попонка на месте, рог не способен проткнуть брюхо, так что дело кончается тем, что бык сбивает лошадь с ног вместе с её всадником в одну большую кучу-малу. С появлением защитного тюфячка коррида обзавелась ещё одним недостатком. Коль скоро кони перестали погибать на арене, маклеры получили возможность предлагать одну и ту же лошадь по многу раз. Неудивительно, что эти животные теперь до того боятся быков, тут же впадая в панику, едва уловят бычий запах, что ими практически невозможно управлять. Новые государственные требования разрешают пикадорам отказываться от подобных лошадей, причём предусмотрены даже специальные тавро, чтобы не дать барышникам ловчить, но ведь пикадоры так мало получают, что и эти требования, пожалуй, окажутся слабее, чем про́пина, или «чаевые» от маклера, которые образуют собой неотъемлемую часть заработка пикадора за его согласие усесться в седле животного, от которого он может — и обязан — отказаться, как оно и предусмотрено властями. | |
The wearing of protective mattresses by the horses has made the picadors' work much more difficult and hazardous. Without the mattress the bull's horn can get into the horse and he can lift him, or, sometimes, satisfied with the damage he is doing with his horn, be held off by the man's pic; with the mattress he butts into the horse, there is nothing for his horn to go into and he crashes horse and rider over in a heap. The use of the protective mattress has led to another abuse in bullfighting. Horses that are no longer killed in the ring may be offered by the horse contractor again and again. They are so afraid of the bulls and become so panic stricken on smelling them that they are almost impossible to manage. The new government regulation provides that the picadors may refuse such horses and that they must be marked so that they cannot be used or offered by any horse contractor, but since the picador is so poorly paid, this regulation too will probably be destroyed by the propina, or tip, which makes up a regular part of the picador's income and which he accepts from the contractor for riding the animals he is given the right and duty, by the government regulations, to refuse. |
Используй пикадор личную лошадь, да получай он хорошую зарплату, всеми силами оберегал бы своего коня, и вот тогда пикадорский терсьо стал бы одним из самых зрелищных действий. Что до меня, то если надо, чтобы погибали лошади, пусть это будут клячи. <…> Роль лошади свелась к тому, чтобы дать быку дополнительную мишень для атаки, то есть служить цели утомления шейных мышц, а ещё чтобы поддерживать человека, который во время атаки специально вонзает пику для ещё большего утомления тех же мышц. Его задача — изнурить быка, а не ослабить ранами. Раны от укола лишь побочный эффект. | |
If picadors had to own their own horses and were well paid they would protect them and the horse part of bullfighting would become one of the most brilliant and skillful of all rather than a necessary evil. For my own part if horses are to be killed the worse the horses are the better. For the picadors' part an old horse with big feet is much more useful to them in the way they pic now than would be a thoroughbred in good condition. To be useful in the bull ring a horse must be either old or well-tired. <…> The role of the horse has become that of providing something the bull will charge so that his neck muscles will be tired and of supporting the man who receives the charge and places his pic in such a manner as to force the bull to tire those muscles. His duty is to tire the bull rather than weaken him by wounds. The wound made by the pic is an incident rather than an end. Whenever it becomes an end it is censorable. |
Что-что? Куда девалась Пожилая дама, спрашиваете вы? Так её больше нет. Мы вышвырнули её из нашей книжки. Давно пора? Гм. Может, вы и правы. | |
What about the Old Lady? She's gone. We threw her out of the book, finally. A little late you say. Yes, perhaps a little late. |
Если писатель-прозаик хорошо знает то, о чём он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует всё опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды.[3] Писатель, опускающий что-то от незнания, всего-то создаёт дырки в своей писанине. Автор, который из кожи вон лезет, лишь бы народ увидел, что он где-то учился, воспитывался, набирался обходительности, ни в грош не ставит серьёзность литературного труда; это не писатель, а попугай Попка. И ещё на заметку: не надо пугать серьёзного писателя с патетическим. Серьёзный писатель может быть ястребом, грифом или даже дятлом, а вот патетический был, есть и будет лупоглазым филином. | |
If a writer of prose knows enough about what he is writing about he may omit things that he knows and the reader, if the writer is writing truly enough, will have a feeling of those things as strongly as though the writer had stated them. The dignity of movement of an ice-berg is due to only one-eighth of it being above water. A writer who omits things because he does not know them only makes hollow places in his writing. A writer who appreciates the seriousness of writing so little that he is anxious to make people see he is formally educated, cultured or well-bred is merely a popinjay. And this too remember; a serious writer is not to be confounded with a solemn writer. A serious writer may be a hawk or a buzzard or even a popinjay, but a solemn writer is always a bloody owl. |
Глава 17
«Что ж бык его никак не подденет?..» — ворчит кто-то, впервые заявившись на корриду, а то и успев повидать несколько боев. А ответ такой: бык не умеет разворачиваться с радиусом менее длины собственного корпуса. И вот почему, стоит только рогу пролететь мимо человека, как тот, считай, уже в безопасности. | |
"Why doesn't the bull get him?" some one seeing their first fight, or even after many fights, will ask. The answer is this, the bull cannot turn in a shorter space than his own length. Therefore, if the bull charges, once the man has passed the horn he is safe. |
Грамотно вогнанная бандерилья пронзает лишь шкуру и, зацепившись, висит на боку животного под тяжестью собственного веса. При слишком глубоком погружении дротик торчит, не позволяя провести блестящую работу с мулетой, да и вместо раздражающего укола получается болезненная рана, которая выводит быка из себя, делает его трудным и непредсказуемым. В корриде вообще нет действий, чьей самоцелью было бы причинение боли быку. Та боль, что ему всё же причиняется, является побочным следствием. А вот истинной целью всех действий (помимо максимально возможной зрелищности) выступает утомление животного и его замедление как средства подготовки к закланию. | |
A banderilla properly placed pierces the hide only and the weight of the shaft causes it to hang down the bull's flank. If it is driven in too deep it stands straight up, makes it impossible to work brilliantly with the bull with the muleta, and instead of a sharp prick that has no lasting effect it makes a painful wound that discomposes the bull and makes him uncertain and difficult. There is no manoeuvre in the bullfight which has, as object, to inflict pain on the bull. The pain that is inflicted is incidental, not an end. The object of all the manoeuvres, in addition to giving the most brilliant spectacle, is to try to tire the bull and slow him in preparation for the killing. |
Гойю можно уподобить Стендалю; при виде священника любой из этих добрых антиклерикалов мог разбуяниться в творческом приступе. Гойевское распятие — это до цинизма романтичная, деревянная олеография, которая вполне сошла бы за афишу распятий на манер рекламных объявлений о корриде. Уважаемая публика! С любезного разрешения властей шестёрка тщательно отобранных Христов будет распята в пять часов пополудни по адресу Монументальная Голгофа, г. Мадрид. В церемонии примут участие нижепоименованные знаменитые, официально уполномоченные и заслуженные палачи в сопровождении личных квадрилий из гвоздобоев, молотырщиков, крестовоздвиженцев, землекопов и т. д. | |
Goya was like Stendhal; the sight of a priest could stimulate either of those good anti-clericals into a rage of production. Goya's crucifixion is a cynically romantic, wooden oleograph that could serve as a poster for the announcement of crucifixions in the manner of bullfight posters. A crucifixion of six carefully selected Christs will take place at five o'clock in the Monumental Golgotha of Madrid, government permission having been obtained. The following well-known, accredited and notable crucifiers will officiate, each accompanied by his cuadrilla of nailers, hammerers, cross-raisers and spade-men, etc. |
Глава 19
Даже вошь идёт на риск, прячась в швах твоего обмундирования: а вдруг ты сейчас на войне? Стало быть, рано или поздно сдашь одежду в вошебойку; не говоря уже о том, что сам возьмёшься давить гнид ногтем большого пальца… | |
A louse takes chances in the seams of your garments. It may turn out that you are in a war and eventually be de-loused, or you may hunt the louse down with a thumb nail… |
Лучший убийца на сегодня — это Никанор Вильялта <…>. Вильялта — пример незатейливой личности <…>. По уровню интеллекта, а также в беседе он уступит вашей двенадцатилетней сестрёнке, учись та в школе для умственно отсталых, зато любовь к славе и вера в собственное величие у него развиты настолько высоко, что на них можно вешать шляпу. В довесок к тому он обладает полуистерической храбростью, которая даст фору рассудочной отваге. | |
The best killer to-day is Nicanor Villalta <…>. Villalta is an example of the simple man <…>. In intelligence and in conversation he is not as smart as your twelve-year-old sister if she is a backward child and he has a sense of glory and belief in his greatness that you could reach high enough to hang your hat upon. Added to this he has a semi-hysterical bravery that no cold valor can compete with in intensity. |
Нужны две вещи, чтобы страна влюбилась в корриду. Во-первых, в ней должны разводить быков, а во-вторых, народ должен интересоваться смертью. Англичане и французы живут ради жизни. У французов существует целый культ почитания мёртвых, однако важнее всего считается получать радость от повседневных материальных благ <…>. Когда англичане убивают, они делают это ради спорта, ну а французы убивают ради супового горшка. | |
There are two things that are necessary for a country to love bullfights. One is that the bulls must be raised in that country and the other that the people must have an interest in death. The English and the French live for life. The French have a cult of respect for the dead, but the enjoyment of the daily material things <…>. When the English kill they kill for sport and the French kill for the pot. |
Нынче в Испании коррида уже утрачена в Галисии и большей части Каталонии. В этих провинциях не выращивают быков. Галисия соседствует с морем, а поскольку это бедная провинция, откуда люди эмигрируют или уходят в море, смерть там не воспринимается как некая загадка, достойная размышлений, а считается скорее повседневным риском, который надо всячески избегать; тамошний народ практичен, плутоват, зачастую туп и жаден, а любимейший их досуг — это хоровое пение. Каталония находится в Испании, но её жители не испанцы, и хотя коррида процветает в Барселоне, она стоит на фальшивом фундаменте, потому что здешний зритель ходит на бои как в цирк, то бишь поахать и поразвлечься, и он почти столь же невежествен, как публика в Ниме, Безье или Арле. Страна у каталонцев богатая, во всяком случае, значительная её часть; они трудолюбивые фермеры, умелые предприниматели, удачливые торговцы; коммерческие избранники Испании. Чем богаче страна, тем простодушнее крестьянство, так вот у них деревенская простота сочетается с полудетским языком и высокоразвитым коммерческим сословьем. Для них, как и в Галисии, жизнь чересчур практична, чтобы в ней нашлось много места для самой несгибаемой формы здравого смысла или чувствований по поводу смерти. | |
Now in Spain the bullfight is out of place in Galicia and in most of Catalonia. They do not raise bulls in those provinces. Galicia is beside the sea and because it is a poor country where the men emigrate or go to sea, death is not a mystery to be sought and meditated on, but rather a daily peril to be avoided and the people are practical, cunning, often stupid, often avaricious, and their favorite amusement is choral singing. Catalonia is Spain, but the people are not Spanish and although bullfighting flourishes in Barcelona it is on a fake basis because the public that attends goes as to a circus for excitement and entertainment and is as ignorant, almost, as the publics of Nîmes, Béziers and Arles. The Catalans have a rich country, a great part of it at least; they are good farmers, good business men, good salesmen; they are the commercially elect of Spain. The richer the country the simpler the peasantry and they combine a simple peasantry and a childish language, with a highly developed commercial class. With them, as in Galicia, life is too practical for there to be much of the hardest kind of common sense nor much feeling about death. |
Remove ads
И. Судакевич, 2015[4] (с некоторыми уточнениями)
В книге Эрнеста Хемингуэя есть великолепные страницы о корриде <…>. Тем не менее, <…> присутствует немыслимое количество бычьего — мягко выражаясь[5] <…>. Я подразумеваю юношеские романтические излияния и сентиментализацию простых фактов. | |
There are gorgeous pages in Ernest Hemingway’s book about bullfights <…>. Nevertheless, there is an unconscionable quantity of bull—to put it as decorously <…>. By bull I mean juvenile romantic gushing and sentimentalizing of simple facts. | |
| — Макс Истмен, «Бык после полудня» (Bull in the Afternoon), 7 июня 1933[7][2] |
В том и своеобразие Хемингуэя, что, привлекая экзотику и романтику, он делает их малозаметным служебным фоном. <…> | |
| — Иван Кашкин, «Эрнест Хемингуэй», 1934 |
… эпизод ссоры между врачом полевого госпиталя и артиллерийским офицером. Оба — оттого что после боя окружены страшной обстановкой госпиталя — находятся в истерическом состоянии, оскорбляют друг друга, и в конце концов врач в ярости выплёскивает в глаза офицера блюдечко йода. Темп этой сцены, её ракурсы, колорит так странно хороши, что даже не можешь дать себе отчёта, читаешь ли книгу, смотришь ли фильм, видишь ли сон, присутствуешь ли при совершающемся на самом деле событии. | |
| — Юрий Олеша, «Ни дня без строчки» (часть 4), 1960 [1965] |
В «Смерти после полудня» имеются похвалы бою быков, далеко выходящие за пределы даже самого сильного увлечения. <…> | |
| — Абель Старцев, «Молодой Хемингуэй и потерянное поколение», 1968 |
- 1 2 Старцев А. И. От Уитмена до Хемингуэя. — М: Советский писатель, 1972. — С. 324-5.
- 1 2 Грибанов Б. Т. Хемингуэй. — М.: Молодая гвардия, 1970. — Главы 16, 17. — (Жизнь замечательных людей. Вып. 486). — 100000 экз. + 150000 (в 1971).
- ↑ Перевод В. М. Топер, 1934.
- ↑ Информация об издании 2015 г. в «Лаборатории фантастики»
- ↑ Намёк на bullshit — бычье дерьмо, навоз.
- ↑ The New Republic, June 1933.
- ↑ От этой рецензии бывшего знакомого Хемингуэй пришёл в ярость.
Wikiwand in your browser!
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
Remove ads