Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту

«Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» — сатирическая сказка Владимира Одоевского. Впервые напечатана в альманахе «Комета Белы» в январе 1833 года, а вскоре вошла в авторский сборник «Пёстрые сказки».

Цитаты

Вот на Невском проспекте новоприезжий искусник выставил блестящую вывеску! Сквозь окошки светятся парообразные дымки[1][2]; сыплются радужные цветы, золотистый атлас льётся водопадом по бархату, и хорошенькие куколки, в пух разряженные, под хрустальными колпаками, казалось, кивают головою. <…> хозяин такой быстрый, с синими очками, в модном фраке, с большими бакенбардами, затянут, перетянут, чуть не ломается; он и говорит и продаёт, хвалит и бранит, и деньги берёт и отмеривает; беспрестанно он расстилает и расставляет перед моими красавицами то газы из паутины с насыпью бабочкиных крылышек, то часы, которые укладывались на булавочной головке, то лорнет из мушиных глаз, в который в одно мгновение можно было видеть всё, что кругом делается, то блонду, которая таяла от прикосновения; то башмаки, сделанные из стрекозиной лапки, то перья, сплетённые из пчелиной шерстки, то — увы — румяна, которые от духу налетали на щёчку. Наши красавицы целый бы век остались в этой лавке, если бы не маменьки! Маменьки догадались, махнули чепчиками, поворотили налево кругом и, вышедши на ступеньки, благоразумно принялися считать, чтобы увериться, все ли красавицы выйдут из лавки; но, по несчастию (говорят, ворона умеет считать только до четырёх), наши маменьки умели считать только до десяти: не мудрено же, что они обочлись и отправились домой с десятью девушками, наблюдая прежний порядок и благочиние, а одиннадцатую позабыли в магазине.

… он махнул рукою, топнул; на всех часах пробило тринадцать часов[3], все колокольчики зазвенели, все органы заиграли, все куклы запрыгали, и из банки с пудрой выскочила безмозглая французская голова; из банки с табаком чуткий немецкий нос с ослиными ушами; а из бутылки с содовой водою туго набитый английский живот. Все эти почтенные господа уселись в кружок и выпучили глаза на волшебника. — Горе! — вскричал чародей. — Да, горе! — отвечала безмозглая французская голова, — пудра вышла из моды! — Не в том дело, — проворчал английский живот, — меня, словно пустой мешок, за порог выкидывают. — Ещё хуже, — просопел немецкий нос, — на меня верхом садятся, да ещё пришпоривают. — Всё не то! — возразил чародей, — всё не то! ещё хуже; русские девушки не хотят больше быть заморскими куклами! вот настоящее горе! продолжись оно — и русские подумают, что они в самом деле такие же люди. — Горе! горе! — закричали в один голос все басурманы. — Надобно им навезти побольше романов мадам Жанлис[4][2], — говорила голова. — Внушить им правила нашей нравственности, — толковал живот. — Выдать их замуж за нашего брата, — твёрдил чуткий нос. — Всё это хорошо! — отвечал чародей, — да мало! Теперь уже не то, что было! На новое горе — новое лекарство; надобно подняться на хитрости! <…> В реторту втиснули они множество романов мадам Жанлис, Честерфильдовы письма, несколько листов из русской азбуки, канву, итальянские рулады[5][2], дюжину новых контрадансов, несколько выкладок из английской нравственной арифметики и выгнали из всего этого какую-то бесцветную и бездушную жидкость. Потом чародей отворил окошко, повёл рукою по воздуху Невского проспекта и захватил полную горсть городских сплетней, слухов и рассказов; наконец из ящика вытащил огромный пук бумаг и с дикою радостию показал его своим товарищам; то были обрезки от дипломатических писем и отрывки из письмовника, в коих содержались уверения в глубочайшем почтении и истинной преданности; всё это злодеи, прыгая и хохоча, ну мешать с своим бесовским составом: французская голова раздувала огонь, немецкий нос размешивал, а английский живот, словно пест, утоптывал.

… она <…> никак не могла постигнуть, что любовь и добродетель годятся на что-нибудь другое, кроме письменного окончания.

См. также

«Та же сказка, только на изворот»

О сказке

	… в сказке слишком уж много затейливости, отзывающейся принуждением.[6][2]
	— рецензия на «Комету Белы»

	… автор, по нашему мнению, не довольно удачно и характерно подслушал у наших дам это уверение в глубочайшем почтении и таковой же преданности, которое он влагает в уста своей куклы-красавицы; сия фраза свойственна более департаментскому чиновнику, нежели юной посетительнице магазинов.<ref>Б. Р. // Северная пчела. — 1833. — № 104 (12 мая). — Раздел «Новые книги».</ref
	— Егор Розен, рецензия на сборник

	Эта сказочка навела нас на мысль об удивительной сметливости русского человека всегда выйти правым из беды и сложить вину если не на соседа, то на чорта, а если не на чорта, то на какого-нибудь мусье…
	— Виссарион Белинский, «Сочинения князя В. Ф. Одоевского», 1844

Примечания

1. ↑ Дымка — прозрачная реденькая шёлковая ткань.
2. 1 2 3 4 М. А. Турьян. Примечания // В. Ф. Одоевский. Пестрые сказки. — СПб.: Наука, 1996. — (Литературные памятники). — С. 169-201. — 4000 экз.
3. ↑ См. черновой набросок продолжения «Косморамы» — «Тринадцатый час». (М. А. Турьян. В. Ф. Одоевский (комментарии) // Русская фантастическая проза эпохи романтизма. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1990. — С. 629.)
4. ↑ См. в статье о сборнике ироничное сравнение в «Мыслях, родившиеся при чтении «Пёстрых сказок»…».
5. ↑ Одоевский отрицательно относился к новейшей итальянской музыке.
6. ↑ Молва. — 1833. — № 14 (2 февраля). — С. 54.