Владимир Леонтьевич Киселёв

Владимир Леонтьевич Киселёв

Статья в Википедии

Владимир Леонтьевич Киселёв ( 3 мая 1922 — 1 марта 1995) — советский русский писатель и журналист.

Из произведений

Воры в доме (1963)

Если увидишь гадину, не раздумывай о том, что отец ее был гадом, а мать — гадиной, что всю жизнь обращались с нею гадко и что вокруг себя она видела преимущественно гадов, а просто раздави ее. Если сможешь…

— Обыкновенно мужчина любит сперва одну, потом другую, а потом третью женщину, и за жизнь человеку случается любить много раз, — медленно и тихо сказал мулло. — И каждый раз ему кажется, что женщина, какую он любит сейчас, это и есть та единственная, та неповторимая, без которой нельзя ни жить, ни дышать. Правда, бывают, очень редко, но бывают случаи, когда человек полюбил навсегда. Как это было с Фархадом и Ширин. Но это большое несчастье. Это огромная радость, но и огромное горе, и случается оно в жизни не часто. И ин ша алла — если аллах соизволит — ты не окажешься несчастным Фархадом, а полюбишь другую девушку, с которой будешь счастлив.

Когда она была маленькой, в их дворе жил мальчик без обеих ног. Она с ним дружила. Затем они расстались и встретились уже взрослыми. Он ходил на протезах, и было совсем незаметно, что он калека. — Никому я в детстве не был так благодарен, так признателен, как вам, — сказал он. — Вы были единственным человеком, который у меня ни разу не спросил, почему у меня нет ног.

…нетрудно убедиться, что культура наложила лишь некоторую печать на стадные чувства, но совсем не ослабила их, большинство современных людей так же подвержены стадности, как и их предки; разница лишь в том, что современный человек находит больше случаев становиться стадным элементом, чем его предки, потому что его жизнь разнообразнее и богаче своим содержанием. Этим и объясняется, почему человек вообще более склонен к бессознательному подражанию или к психической заразе, чем животное. Чувства человека интенсивнее и разнообразнее, чем чувства животного, а раз это так, то у него и больше данных для психического заражения. Но раз существует стадо, существует и пастух. Поэтому, говоря о стадности, всегда следует помнить о том, что лучше быть пастухом, чем рядовым членом стада…

В этом году деду моему Шаймардону исполнится восемьдесят лет. Это мудрый человек и большой оптимист. Он говорит, что в этом мире всё очень хорошо устроено. Вот, например, есть аллах — очень хороший аллах. Он ни во что не вмешивается. В их кишлаке есть мулла. Тоже очень хороший мулла. Потому, что ни во что не вмешивается. И даже председатель колхоза почти ни во что не вмешивается.

Грише очень хотелось отправиться в космос. Но это вовсе не значило, что ему не нравилась жизнь здесь, на Земле. Нет, наоборот, он находил ее замечательной. Правда, имелись отдельные недостатки, или, как говорил старший лейтенант Федоров, руководивший у них строевой подготовкой, недоработки. В частности, в Африке. Грише не нравилось, что империалисты протянули туда свою руку и не дают расправиться плечам угнетаемых колонизаторами африканских народов. Не нравилось Грише и то, что, как об этом правильно писала «Комсомольская правда», разлагающееся искусство Запада оказывает тлетворное влияние на отдельных несознательных советских людей. Гриша имел в виду неприличный, по его мнению, танец рок-н-ролл, которым, как это выяснилось на заседании комсомольского бюро, увлекался даже один из комсомольцев, солдат их подразделения, а также абстракционистские картины, фотографии с которых публиковали журналы «Огонек» и «Крокодил». Но в остальном все было очень хорошо.

«Когда вор приходит в дом, он не берет с собой колокольчика», — часто повторял Коваль старую английскую пословицу. Его, Коваля, профессия и состояла в том, чтобы незаметно подвесить такой колокольчик.

Люди, которые утверждают, что дурак легко разглашает военную тайну, — сами дураки… Тайну легче разглашает умник. Потому что считает — ничего страшного нет, если я скажу о своей военной специальности, ведь таких, как я, в армии сотни тысяч. Или если назову номер своей части — это и так всем известно. Умник думает, что все в этом мире относительно и поэтому ничего не стоит принимать всерьез. А дурак… всегда полон сознания ответственности за порученное дело. Умнику кажется, что он больше своего дела. А дураку — что он меньше. Поэтому никто так строго не выполняет всех инструкций, как дураки. Они в этом отношении поступают так, как поступают лишь самые умные люди. Лишь по-настоящему умные люди.

Машеньке нравились ученые люди. Правда, она пока знала только двух ученых — своего дедушку, Николая Ивановича, и этого толстого человека, которого она про себя звала Володей, а вслух Владимиром Владимировичем. Но и по этим двум людям она составила себе ясное представление о том, кто такие ученые. Это люди, которые чего-либо не знают. Большой, и как говорили о нем все, когда его не было, ученый Володя, например, не знал, как кричит ишак. И когда увидел заспиртованного богомола, спросил, не кусается ли этот жук. Дедушка за столом спрашивал, где находится какой-то город с названием, похожим на ужа — длинным и вьющимся, — она забыла каким. Или: как зовут какую-то живую королеву? Очевидно, ему, как и ей, было странно, что где-то до сих пор есть, как в сказках, живая королева. А вот бабушка и мама, например, всегда все знали.

Когда он еще учился в школе, военруком у них был уволенный из армии по болезни старший лейтенант Мельников… Когда он слышал о том, что кто-то из учеников читает книги, или огорчен тем, что получил плохую отметку по естествознанию, он в изумлении разводил руками: «Для чего это нужно? Лучше научитесь как следует располагать бруствер индивидуальной ячейки или займитесь материальной частью ручного пулемета системы Дегтярева. Немецкие фашисты готовят войну. А на войне вам будет нужен не Пушкин или этот Фирдоуси, нужно будет знать, сколько патронов помещается в диск и как устранить из патронника патрон с оторванной шляпкой». … И все-таки не только военрук Мельников, который считал свой предмет главным, сделал из них хороших воинов, а сделали их такими, что они могли противостоять великолепно обученной и отлично подготовленной немецкой армии, учитель таджикского языка, который прививал им любовь к Фирдоуси, Хайяму, Руми, и учитель русского языка, который читал им Пушкина и Грибоедова, и учитель истории и географии, и математики и физики. Попробуй теперь скажи, что здесь было главным, что второстепенным?

Веселый Роман (1972)

Говорят, наше время — время высоких скоростей. Только кто их ощущает? В реактивном самолете совсем не чувствуешь движения. Сидишь в кресле, а под тобой медленно движутся облака. В просветы между облаками земля проглядывает. Я летел на ТУ из Киева в Москву. Поезд? Квартира на колесах. Нет даже того ритмичного постукивания на стыках рельсов, которое так мне нравилось, когда я ездил на поезде в детстве. Теперь укладывают бесстыковые рельсы, а на вагоны ставятся какие-то новые подшипники и амортизаторы, так что вроде и не едешь. Автомашина? Я обкатывал Федину «Волгу». Из-за ограничителя больше шестидесяти при обкатке не выжмешь. Так вот, при шестидесяти километрах в час кажется, что твоя автомашина ползет как черепаха. Грузовики обгоняют. Только мотоцикл. Только мотоцикл дает человеку настоящее ощущение скорости. Ты близко к земле, и дорога летит под тобой, и ветер бьет в лицо, и шмель, как пуля, врезается в прозрачный щиток. Мотоцикл — вот единственное средство ощутить настоящую скорость конца двадцатого столетия.

Сегодня в обеденный перерыв нас собрали на лекцию. Прямо в цехе. «Труд — жизненная потребность». Читал какой-то профессор Соловьев — еще молодой парень, здоровенный, толстый, рыжий, с облупленной физиономией и огромным количеством веснушек, которые у него в виде коричневых пятен были разбросаны по лицу, по шее, по рукам. Голос у этого профессора был такой, что он мог бы без мегафона регулировать движение в день футбольного матча. — Стимулы к труду в коммунистическом строительстве, — говорил профессор Соловьев, — это внутренние побуждения, возникшие в результате отражения насущных потребностей. От стимулов к труду следует отличать стимулирование и мотив труда. Если стимул представляет собой внутреннее побуждение к трудовой деятельности, то стимулирование есть внешнее побуждение, обязательно связанное с поощрением и ответственностью за порученное дело. А закончил он так: — Каждый из нас осознает простую и ясную задачу, которая стоит перед ним, — добиться счастья для всего человечества. Можно было бы, конечно, пропустить это мимо ушей. И все-таки мне было неловко за него и противно. Ну не осознает же каждый из нас такую задачу. И лектор ее не осознает. Потому что, если бы он хоть раз подумал, что собирается добиваться счастья для всего человечества, так он бы не кричал об этом, а тихонько, наедине с собой порадовался, какой он хороший, и испугался бы, как трудно, а может, и невозможно это выполнить. А так слова его — просто треп. Мы привыкли и уже не замечаем.

Девочка и птицелет (1969)

Это все взрослые выдумали про счастливое детство. Чтобы им было не так стыдно. Есть только счастливая взрослость. А счастливого детства нет и не может быть. Спросите у любого ребенка. Начнем с работы. У взрослых в нашей стране семичасовой рабочий день. У школьника — шесть уроков в школе, а потом еще, даже если учиться на тройки, как я, нужно дома готовить уроки не меньше трех часов. Значит, выходит девятичасовой рабочий день, как в самых отсталых колониальных странах. Когда у взрослого что-нибудь не получается на работе, ему все сочувствуют, все его жалеют. Когда мамин отдел завалил какой-то проект, так все говорили: «Ах, Елена Павловна, как мы вас понимаем, не нужно ли вам какой-нибудь помощи, не поедете ли вы на курорт?», а мама в ответ делала жалкие губки и говорила, что она очень переживает. Но когда я схватила двойку по алгебре, весь двор смеялся, и, кто бы меня ни встретил, все спрашивали, на какой вопрос я не ответила, и продавщица мороженого — ей-то какое дело! — сказала, что двоечницам мороженое вредит. Но самое худшее не это. Самое худшее... Даже в самых отсталых капиталистических государствах, по-моему, уже отменены физические наказания. Для взрослых. А детей бьют. Даже в нашей стране. Даже у нас взрослый сильный человек может ударить ребенка. Ударить девочку. И это называется счастливое детство!

Почему детские именины всегда у нас празднуют не дети, а взрослые - мне совершенно непонятно. Взрослые пили вино и водку, ели холодное, винегрет и фаршированную рыбу, а затем перед сладким стали петь. Запевала, как всегда, жена папиного начальника Вера Сергеевна, немолодая женщина с неестественно громким голосом, с таким громким голосом, словно у нее в теле нет ни сердца, ни желудка, ни других человеческих органов, а одни только легкие. Они хором весело пели песню про Стеньку Разина, а я смотрела на них и удивлялась: как им не стыдно? Ведь это ужасно, и не может быть, чтобы так было на самом деле. Что получается? Степан Разин полюбил персидскую княжну, женился на ней, так они и поют "свадьбу новую справляет", и достаточно было кому-то сказать, что он "наутро бабой стал", как он схватил девушку и бросил ее в реку. Утопил. И об этом поют в песне. Не осуждая Степана Разина, а восхищаясь им!

Примечания