Loading AI tools
немецкий философ Из Википедии, свободной энциклопедии
Макс Шти́рнер (нем. Max Stirner), настоящее имя Иога́нн Каспа́р Шми́дт (нем. Johann Caspar Schmidt; 25 октября 1806, Байройт, Германия — 25 июня 1856[5], Берлин) — немецкий философ, близкий к левым гегельянцам. Считается основателем философии индивидуалистического анархизма и предшественником нигилизма, экзистенциализма и постмодернизма[6]. Главный труд — книга «Единственный и его достояние»[7] (нем. Der Einzige und sein Eigentum).
Прозвище «Штирнер», от нем. Stirn — «лоб», Иоганн Каспар Шмидт получил от товарищей в студенчестве, за свой высокий лоб. Впоследствии его звали так в кругу друзей и знакомых, так же он стал подписывать и свои печатные работы[8].
Отец — Генрих Шмидт, мастер духовых инструментов, занимался изготовлением флейт. Мать — София Элеонора Рейнлейн, из семьи почтальона[9]. Отец умер от чахотки спустя полгода после рождения Иоганна Каспара, 19 апреля 1807 года. Через два года мать вторично вышла замуж. Отчимом Иоганна Каспара стал провизор придворной аптеки Генрих Фридрих Людвиг Баллерштедт[10].
В 1809 году семья переехала в Западную Пруссию, в город Кульм, где Баллерштедт купил аптеку. В 1810 году мать перевезла Иоганна Каспара из Байройта к себе. В семье Баллерштедта он воспитывался до 12 лет, после чего в 1818 году вернулся в Байройт. Там он поселился в семье своего крёстного отца Иоганна Каспара Мартина Штихта, который был женат на Анне-Марии Шмидт, сестре Генриха Шмидта[11]. В 1819 году поступил сразу в высший класс латинской подготовительной школы, где получил пятое место из 75 учеников. На протяжении всего обучения в байрейтской гимназии считался одним из лучших учеников и занял третье место в рейтинге выпускников гимназии 1826 года[11].
18 октября 1826 года поступил на философский факультет Берлинского университета[12]. В университете слушал лекции Гегеля по философии религии, истории философии, психологии и антропологии[13]. Прослушав четыре семестра, осенью 1828 года поступил в Эрлангенский университет, но по окончании зимнего семестра отправился в продолжительную поездку по Германии[14]. Осенью 1829 года поступил в Кёнигсбергский университет, но был вынужден прервать обучение, так как находился по семейным обстоятельствам у родителей в Кульме. Осенью 1830 года в Кёнигсберге по своему желанию получил увольнение от военной службы по состоянию здоровья[14]. В октябре 1832 года восстановился в Берлинском университете, но вследствие болезни возвратился к занятиям только в 1833 году[15]. 27 марта 1834 года получил выпускное свидетельство о прохождении трёхлетнего университетского курса, что по прусскому законодательству требовалось для преподавания в гимназии. За время обучения у Шмидта не было взысканий за «участие в запрещённых студенческих сообществах»[16].
Летом 1834 года обратился в Королевскую научно-испытательную комиссию с прошением о допущении к экзамену на право преподавания[16]. По семейным обстоятельствам и состоянию здоровья получил отсрочку для устного экзамена[17], и 29 апреля 1835 года получил испытательное свидетельство с условным правом преподавания[18]. Весной 1835 года поступил преподавателем на испытательный срок в Королевское реальное училище в Берлине, где получил 8 еженедельных уроков латинского языка в низшем четвёртом классе. «Из любви к делу и к учебному заведению» продлил своё преподавание в училище на полгода, до осени 1836 года[19]. В марте 1837 года подал прошение в Королевскую учебную коллегию Бранденбургской провинции о назначении на платную должность, но вследствие отсутствия вакансий ему было предложено обратиться непосредственно к директорам гимназий. Впоследствии так и не получил штатной должности в государственных учебных заведениях. Вопреки встречающейся в биографических справках информации, никогда не был учителем гимназии[20].
В 1836 году у него завязались близкие отношения с Агнессой Кларой Кунигундой Буртц (род. 26 ноября 1815), племянницей (или внучкой — достоверно неизвестно)[21] его квартирной хозяйки. 12 декабря 1837 года они обвенчались в евангелической Церкви Святой Марии в Берлине. 22 августа 1838 года супруга скончалась при преждевременных родах.
1 октября 1839 года начал давать уроки немецкого языка в частной женской школе[22]. С 1842 года стал там же преподавать историю[23].
В 1841 году стал посещать собрания неформального кружка левых гегельянцев, группировавшихся вокруг Бруно Бауэра. Кружок собирался в пивной Якова Гиппеля на Фридрихштрассе и получил название die Freien, с нем. — «свободные» (в русских переводах используется название «Вольница»). Основу кружка составляли Бруно и Эдгар Бауэры, писатель Людвиг Буль, литератор Эдуард Мейен, журналисты Фридрих Засс и Герман Марон, доктор Артур Мюллер и преподаватель Карл Фридрих Кеппен[24]. В разное время к кружку примыкали молодые берлинские журналисты, издатели, писатели и поэты либеральных и социалистических взглядов. В начале 1840-х годов кружок посещали Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Также из числа участников кружка возник Союз свободной торговли Юлиуса Фоше[25].
В течение ряда лет Шмидт был одним из постоянных посетителей пивной Гиппеля. Был наиболее дружен с К. Ф. Кеппеном, Г. Мароном и А. Миллером, находился в приятельских отношениях с братьями Бауэрами, Л. Булем, Э. Мейеном, Ф. Энгельсом и рядом других участников кружка[26]. Был берлинским корреспондентом двух ежедневных газет: «Лейпцигской всеобщей газеты» (Leipziger Allgemeine Zeitung)[27] Хайнриха Брокхауса и «Рейнской газеты» (Rheinische Zeitung)[28] Карла Маркса. Первые его статьи не имели большого значения[29]. В «Лейпцигской газете» его имя ни разу не появлялось[30]. В 1842 году в приложениях к «Рейнской газете» под псевдонимом были опубликованы его большие статьи «Ложный принцип нашего воспитания, или Гуманизм и реализм» (Das unwahre Prinzip unserer Erziehung oder der Humanismus und Realismus)[31] и «Искусство и религия» (Kunst und Religion)[32].
21 октября 1843 года сочетался браком с Марией Вильгельминой Денгардт (род. 1 июня 1818, Гадебуш, Мекленбург-Шверин), также посещавшей кружок в пивной Гиппеля, где она получила прозвище «Мариус Денгардиус»[33]. Церемония прошла на квартире Штирнера. Свидетелями были Бруно Бауэр и Людвиг Буль, среди гостей были поэт Вильгельм Йордан и Юлиус Фоше. Перед обрядом венчания, который проводил приглашённый Бруно Бауэром либеральный пастор, у присутствующих не оказалось Библии, кольца для молодожёнов также не были заказаны. Выход из положения нашёл Бруно Бауэр, предложивший медные кольца, снятые со своего кошелька[34].
Мария Денгардт обладала состоянием в 10 тысяч талеров[35]. Женитьба доставила Шмидту небольшие средства и дала возможность оставить преподавание и посвятить себя исключительно философскому труду[29].
В 1844 году в первом и единственном номере «Берлинского ежемесячника» Людвига Буля, статьи которого годом ранее были запрещены к изданию прусской цензурой[36], были напечатаны его работа «Нечто предварительное о государстве любви» (Einiges Vorläufige vom Liebesstaat) под псевдонимом «Штирнер»[37], и критический разбор романа Эжена Сю «Парижские тайны» (Über »Die Mysterien von Paris«), подписанный «Макс Шмидт»[38].
С 1 октября 1844 года отказался от преподавания и впоследствии не занимал никакой должности[23].
В ноябре 1844 года в лейпцигском издательстве Отто Виганда[нем.] вышла книга «Единственный и его собственность» (Der Einzige und sein Eigentum) под псевдонимом «Макс Штирнер». Книга сразу обратила на себя внимание и вызвала оживлённую полемику[29]. Договорившись с Вигандом о работе над книгой «Английские и французские национальные экономисты», приступил к переводу учебника Жана Батиста Сэя «Трактат по политической экономии», который вышел четырьмя томами в 1845—46 годах[39]. Начал перевод работы Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», также вышедшей четырьмя томами в 1846—47 годах[40]. Эти переводы, по свидетельству Джона Генри Маккея, считались лучшими из существующих на немецком языке и в конце XIX века[41].
В 1845 году, после выхода в «Трёхмесячнике Виганда» критической статьи Людвига Фейербаха «О Сущности христианства в отношении к Единственному и его собственности», публикует там же статью «Рецензенты Штирнера» (Recensenten Stirners), содержащую развёрнутый ответ на критику со стороны Фейербаха, Селиги и Мозеса Гесса[42].
Весной 1845 года решил отказаться от дальнейшей литературной деятельности и тем же летом предпринял попытку заняться молочной торговлей в Берлине[43]. Вместе с женой они вложили в это предприятие остаток состояния. Их компаньоном стал учитель из Шарлоттенбурга Рольфс, так же неопытный в деловом отношении[44]. Средства были вложены в аренду складских и конторских помещений, но закупленное в окрестных деревнях молоко не было распродано, что привело предприятие к краху[45]. Летом 1846 года в «Фоссовой газете» вышло объявление, подписанное «М. Штирнер», где он просил о ссуде в 600 талеров сроком на пять лет[46].
В конце 1846 года произошёл разрыв в их отношениях с Марией Денгардт[47]. В начале 1847 года она уехала в Лондон[48] и в 1850 году был официально оформлен их развод[49].
В 1847 году под псевдонимом «Г. Эдвард» опубликовал в ответ на критику со стороны Куно Фишера статью «Философские реакционеры» (Die philosophischen Reaktionäre) в журнале «Эпигоны»[50].
В 1848 году он продолжал посещать кружок в пивной Гиппеля, с интересом наблюдая за событиями Мартовской революции, но в самом движении не принял никакого участия[51]. В 1852 году в издательстве Allgemeine Deutsche Verlags-Anstalt[нем.] вышел его труд «История реакции» (Geschichte der Reaction). Первоначально к выпуску предполагалась серия книг под названием «Реакционная библиотека», но было издано только по одному тому каждой части[52]. Первый том первой части, «Предшественники реакции» (Die Vorläufer der Reaction), был посвящён реакции после Великой французской революции, а вышедший вслед за ним первый том второй части, «Современная реакция» (Die moderne Reaction), — реакции в 1848 году[52]. Труд этот был в значительной степени компилятивным, представлял мало оригинального и прошёл совершенно бесследно[29]. Самому Штирнеру принадлежали только введения, связующие замечания и выбор материала[53].
Следующей задуманной работой стало составление всеобщего словаря учёных, но он не нашёл для неё издателя[54]. В марте 1853 года он был арестован за долги на три недели. 1 июля выписался в Науэн, но был вынужден скрываться от кредиторов в Моабите. Накануне нового года был заключён под арест на 36 дней и вышел на свободу только 4 февраля[55]. Свои последние годы жил в Берлине, работая комиссионером[56].
С наступлением реакции имя Штирнера оказалось забыто. Вышедший в 1854 году Энциклопедический словарь Брокгауза ничего не мог сказать о его жизни и сообщал, что имя автора сочинения «Единственный и его собственность» — предположительно, «Макс Шмидт»[54].
Умер 25 июня 1856 года от заражения крови[56], как считается, в результате укуса ядовитой тропической мухи[57][58][59]. Его смерть осталась незамеченной[29]. На похоронах присутствовали Бруно Бауэр и Людвиг Буль. Известно, что по просьбе Бауэра был выполнен портретный рисунок умершего, но он оказался утрачен[60]. Рукописи Штирнера забрал Людвиг Буль, однако после его смерти они погибли[61].
 | Этот раздел не завершён. |
В период работы над книгой Штирнер ни с кем о ней не говорил и никому не показывал. Но среди посетителей кружка в пивной Гиппеля ходили слухи о том, что он работает над обширным сочинением[62].
Первоначально работа должна была называться «Я». Это название затем было использовано для второй части книги[63].
Работа состоит из двух частей, «Человек» и «Я». Первая часть предваряется введением, которое озаглавлено «Ничто — вот на чём я построил своё дело». Этой же фразой оканчивается её вторая часть. Книга открывается посвящением «Моей возлюбленной Марии Денгардт».
Первая часть состоит из глав «Человеческая жизнь» и «Люди древнего и нового миров». В первой главе рассматриваются три возраста человека: детство соотносится с земным, юношество — с небесным, духовным, идейным, а зрелость — с плотским, личным, эгоистическим интересом. Вторая глава делится на три раздела: «Древние», «Новые» и «Свободные». Древние люди — это дети, реалисты, язычники. Люди нового времени — мечтатели, идеалисты, христиане. Свободные — современники, всё ещё погружённые в предрассудки христианства. Древние стремились постигнуть мир, новые люди постигали бога. Гуманисты, подобно софистам, сделали свободной игру разума, а Реформация, как в древности Сократ, взялась за воспитание сердца, освободив его от доктрины христианства. Дух сделался свободным и жаждет исправить мир по своему усмотрению, чтобы искупить его.
Раздел «Новые» содержит три части: «Дух», «Одержимые» (также содержит части «Призрак» и «Помешательство») и «Иерархия». Дух — творец духовного мира, который существует только в своём творении. Он нечто другое, чем «я»: «Я — ни бог, ни человек, ни высшее существо[англ.], ни моя сущность». Нас окружает мир привидений, в котором мы все являемся привидениями, «сущностями». Признак «священного» — его чуждость. Над нами стоят истина, право, закон, добро, брак, общее благо, порядок, отечество, человечество, которые являются навязчивыми идеями. Нельзя освободиться от религии, не освободившись от морали, нравственности, человечности и бескорыстия. Внушённому противопоставляется собственное — то, чем можно распоряжаться по своему произволу. Иерархия — это господство мыслей, которое и есть господство духа. Философия — это всевластие духа. Диалектика Гегеля является триумфом духовного деспотизма и находится в полном согласии с протестантизмом, который стремится сделать всё мирское священным. Понятия решают всё, регулируют жизнь и господствуют в мире.
Раздел «Свободные» также содержит три части: «Политический либерализм», «Социальный либерализм» и «Гуманитарный либерализм».
Первая часть книги завершается примечанием.
Вторая часть состоит из глав «Принадлежность себе (Своеобразие)», «Собственник» и «Единственный».
Первое издание вышло в известном издательстве Отто Виганда[нем.], которое в то время выпускало большинство наиболее значительных радикальных произведений[64]. Книга была помечена 1845 годом, но появилась в продаже уже в первых числах ноября 1844. Писатель Джон Генри Маккей свидетельствует: «Первое издание „Единственного“ было, по внешности, одним из лучших изданий фирмы: объёмистый том, почти в пятьсот страниц, был напечатан на прекрасной бумаге, с широкими полями, крупным, чётким шрифтом, и почти без опечаток. Это первое издание, ставшее ныне библиографической редкостью и стоившее в то время, в обложке, два с половиной талера, во всех отношениях лучше двух позднейших»[64].
Окружное цензурное управление в Лейпциге распорядилось о немедленном аресте книги, но было задержано только 250 экземпляров. Несколько дней спустя арест был снят министерством внутренних дел на основании того, что книга «слишком нелепа» и поэтому не представляет опасности[65].
Второе издание книги появилось в 1882 году; в 1891 году она была перепечатана в «Universalbibliothek» Антона Филиппа Реклама[29].
Количество серьёзных и подробных отзывов о книге было сравнительно невелико[66]. Молодой философ Куно Фишер дал резкую оценку книге в своей брошюре «Die modernen Sophisten». Резко отнёсся к ней и Фейербах, который опубликовал ответ на критику Штирнером его «Сущности Христианства». Из социалистического лагеря она подверглась отрицательной оценке со стороны Гесса. Сочувственный отзыв она встретила в статье Тальяндье в «Revue des Deux Mondes»: «De la crise actuelle de la Philosophie Hegélienne. Les partis extrêmes en Allemagne»[29]. Фридрих Энгельс написал письмо Карлу Марксу, где настаивал на пересмотре их отношения к философско-антропологической концепции Фейербаха. Чуть позже Маркс и Энгельс раскритиковали концепцию Штирнера в «Немецкой идеологии».
Абсолютное «Я» Фихте превращается у Штирнера в индивидуальное и отождествляется с эмпирической личностью, которая таким образом получает значение единственной и абсолютной реальности[29]. Исходя из личности, как центра мироздания, Штирнер совершенно логично доходит до отрицания понятия о долге, об обязанности и т. д.; моё дело, говорит он, не должно быть ни добрым, ни злым делом, ни божьим, ни человеческим, ибо добро, зло, Бог, человечество — всё это мои субъективные понятия; «кроме меня, для меня нет ничего». Я люблю, я ненавижу не потому, что любовь и ненависть — мой долг, а потому, что они черты моей натуры; любя, я только проявляю самого себя. «Так как мне тягостно видеть складку грусти на любимом лице, то я ради самого себя стараюсь изгладить её поцелуем. Любовь не есть долг, но есть моё достояние (mein Eigenthum). Я люблю людей, но люблю их с полным сознанием моего эгоизма, люблю потому, что любовь доставляет мне счастье… Только в качестве одного из моих чувств я культивирую любовь, но я отвергаю её, когда она представляется мне в качестве верховной силы, которой я обязан подчиняться, в качестве нравственного долга»[29]. Развивая эту идею в применении к обществу и государству, Штирнер естественно приходит к отрицанию этих последних как явлений, имеющих самостоятельную ценность, и видит в них исключительно орудие интересов отдельных человеческих личностей. Право человека преследовать свои интересы безгранично. Таким образом, полное отрицание какой бы то ни было нравственности и совершенная анархия — вот главные черты учения Штирнера. Но анархизм бывает двух родов: анархизм, вытекающий из стремления человеческой личности к возможно большей свободе, и анархизм, вытекающий из вражды к тому общественному строю, который создаёт неравенство и давит человека. Анархизм Штирнера в значительной степени сближается с анархизмом первого вида[29].
 | Возможно, этот раздел содержит оригинальное исследование. |
Главный философский труд — «Единственный и его достояние» (также переводился как «Единственный и его собственность»).
Диалектик Штирнер продолжил младогегельянское «исправление» Гегеля на «земной» лад: высвобождение реального индивида из-под гнёта отчуждённых абстракций. Помимо собственной «теории» индивидуализма в книге представлена критика учения Л. Фейербаха о христианизированном человеке в религии, учения первого теоретика немецкого коммунизма В. Вейтлинга о праве, собственности, справедливом распределении и сущности труда; представлена развёрнутая критика апологетов «патерналистского государства» из числа немецких «государственных социалистов».
Новый подъём интереса к Максу Штирнеру наметился только в связи с Фридрихом Ницше, когда выяснилось, что многое из того, что проповедовал Ницше, уже содержалось в «Единственном»[67].
Написанная более 150 лет назад, книга с неизбежностью несёт на себе отпечаток своего времени, хотя иной раз даже полемические места, направленные против Бруно Бауэра или Людвига Фейербаха, остаются актуальными для нас. Сегодня важнее осмыслить ту фундаментальную установку, базируясь на которой Штирнер выстраивает здание своей концепции[67].
Если бы мы додумывали каждую мысль до конца, нам бы хватило всего одной. Достаточно прочесть первую (и последнюю) фразу «Единственного», чтобы вывести всё остальное самому[67]:
Ничто — вот на чём я построил своё дело.
Мы живём в мире, полном призраков и одержимых, — говорит нам Штирнер. Везде и всюду нам стремятся доказать, что смысл и цель нашего существования лежат где-то вне нас. Что просто необходимо найти этот смысл и пожертвовать своими интересами и своей жизнью ради воплощения этой цели, другими словами, стать одержимыми. Не проще ли, не лучше ли, не выгоднее ли, наконец, отбросив жадные идеалы строить своё дело на себе самом — на «преходящем, смертном творце», короче говоря, на Ничто?[67]
Итак, на пути к полному самоосуществлению первым шагом явилось самоопределение, то есть тотальное освобождение от всего «не моего». А «то, что для меня свято, уже не моё собственное». «Бог», «Родина», «Народ» и прочие вызывающие ужас и благоговейный страх понятия, перед которыми веками преклонялись люди, были взвешены и найдены слишком лёгкими. Это — приведения, лучшим средством от них будет отсутствие веры[67].
Несколькими десятилетиями спустя философы с «ужасом» скажут об укоренённости человеческого существования в Небытии. Но Штирнеру нет никакого дела и до человека, ибо человек — это такой же миф, как и любое Верховное Существо, в честь которого производятся кровавые жертвоприношения. Поэтому Единственный станет свободным, только отбросив навязанного ему человека, и только вместе с кожей человеческого слезут с него ороговевшие наросты «святого»: государство, нация, традиция[67].
Небо человека — мышление, дух. Всё может быть у него отнято, только не мышление, не вера.
Способность мыслить — критерий принадлежности к человеческому роду. Однако, что верно для человека, то не подходит Единственному. Моё мышление — это не я, не моя собственность. Наоборот, любые попытки придания мне формы и включения через это в иерархию основаны на моем стремлении к идеалу, который вначале необходимо помыслить. Штирнер идёт дальше Декарта с его cogito, ergo sum: «Только бессмысленность спасает меня от мысли». Снявши кожу по небесам не плачут[67].
Отказавшись от всякого обоснования чем-либо вне себя, Единственный вдруг очутился в той точке, где «зубы догматиков и критиков» уже не ранят его. Что Афины и Иерусалим Единственному? «Снявши кожу вашего шёпота не слышу уже», — мог бы сказать нам Единственный, если бы не отказался бы и от слова[67]:
Переход за пределы этой области (области мысли) ведёт в неизречимое. «Слово» — ЛОГОС есть для меня «только слово».
Освобождение от одержимостей мира даёт свободу от мира одержимых. Однако, находясь уже на границе абсолютной свободы, Единственный делает следующий шаг, когда освобождается и от идеала свободы[67].
Быть свободным от чего-нибудь — значит только избавиться или не иметь чего-либо. Но отказавшись от следования «истине», от воплощения идеала, а значит, и от дуализма греха — святости, «единственная личность» выходит за рамки не только от всемирной истории, но и от своей собственной, "ибо совершеннейшее самоотрицание тоже сводится именно к свободе, к свободе от самоопределения, от собственного «я», и стремление к свободе как к чему-то абсолютному, за что стоит заплатить какую угодно цену, лишило нас своего своеобразия; оно создало самоотречение, самоотрицание.
Поэтому, вместо мечты свободы, которая всегда будет вызывать раздражение против всего, что может её ограничить, а, стало быть, против всего, что не является «Мной», Единственный начертал на своём знамени девиз своеобразия и особенности. Он снова возвращается в мир, но только для того, чтобы окончательно противопоставить его себе[67].
Я не стану Единственным и свободным, пока между нами существует хотя бы одно взаимоотношение; и не стану Единственным и «своеобразным» пока не освобожу мир для того, чтобы сделать его Своей собственностью. Отныне только Моя воля и Моя Мощь ставят пределы моему отношению с реальным миром, созданным Мной лишь для того, чтобы стать Моим и доставлять Мне наслаждение. Nihil humanum a Me alienum puto[67].
Однако Единственный не подпадает вновь под власть мира. Особенность не уничтожает свободу как раз потому, что мир — это всего лишь собственность Единственного, и потерю его он не считает потерей для себя. Даже то, что делает Единственного Единственным — его особенность, — остаётся, в итоге, не более чем предикатом, который он сам себе приписывает. Между Единственным и его качествами по-прежнему существует непреодолимая пропасть, на которую он указывает своим торжествующим смехом[67].
Конечно, как собственник мыслей, я также буду защищать мою собственность, как и будучи собственником вещей, я не позволял посягать на них; но я буду с улыбкой на устах смотреть на исход битвы, с улыбкой прикрою щитом трупы моих мыслей и моей веры, с улыбкой буду торжествовать, если буду побеждён.
 | В разделе не хватает ссылок на источники (см. рекомендации по поиску). |
Искромётная диалектика Штирнера пробудила в молодых Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе полемический задор и интерес к немецкому социализму, побудив тем самым к исследованию действительных отношений в политической экономии капитализма, изучению вопросов о буржуазном гражданском обществе, моральных, правовых, политических и прочих отношениях в нём. Итогом этого полемического интереса явилась рукопись под издательским названием «Немецкая идеология», основное внимание в которой уделено разбору тезисов Штирнера.
Только в 1866 году И. Э. Эрдман посвятил Штирнеру страницу в своей «Gesch. der Philosophie», и тогда же остановился на нём Ф. А. Ланге в «Истории материализма». Через два года о нём обстоятельно заговорил Гартман в «Философии бессознательного» и теперь его не обходит ни одна история философии XIX века. В особенности значение Штирнера выросло после того, как философия Ницше приобрела широкое распространение; в Штирнере нашли одного из предшественников Ницше, во многом с ним сходного, хотя вряд ли Штирнер имел прямое влияние на Ницше; возможно даже, что Ницше вовсе его не читал[29]. Сам Штирнер называет свою систему философией чистого эгоизма (причём слово «эгоизм» нужно понимать не в этическом только смысле, а в смысле общефилософском). «Эгоист, — по определению Штирнера, — тот, кто ищет ценность вещей в своём „я“, не находя самостоятельной или абсолютной ценности». Таким образом философия Штирнера есть философия чистого субъективизма или индивидуализма и Штирнер — последовательный солипсист. Он расширяет положение Фихте, что «я есть всё» (Ich ist alles) в положение «я есмь всё» (Ich bin alles)[29].
Лучшую и до сих пор единственную биографию Штирнера по ничтожным отрывкам из метрических, полицейских и т. п. книг, из весьма немногих уцелевших писем Штирнера, из столь же отрывочных воспоминаний немногих оставшихся в живых его знакомых, и по сочинениям самого Штирнера написал горячий его поклонник, анархист Дж. Г. Маккей: «Max Stirner. Sein Leben und sein Werk» (Берлин, 1898)[29]. Он же собрал и издал его мелкие статьи[68].
Книга Единственный и его собственность (1845) была переведена на русский язык и издана несколько раз. Статья Неверный принцип нашего воспитания, или: Гуманизм и Реализм (1842) была переведена на русский язык и размещена в интернете.
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
