Наша революция
книга Льва Троцкого Из Википедии, свободной энциклопедии
книга Льва Троцкого Из Википедии, свободной энциклопедии
«Наша революция» — книга Льва Троцкого, вышедшая в 1906 году под псевдонимом Н. Троцкий и представляющая собой сборник статей, написанных в 1904—1906 годах. Наиболее важной и известной стала заключительная статья «Итоги и перспективы», вызвавшая резонанс в среде революционеров начала XX века; в статье утверждалось, что Российская империя является отсталой страной «второго эшелона» капитализма, и делался вывод о слабости российской буржуазии, всесторонне зависимой от государства и самодержца. В книге Троцкий в целом завершил формирование своей концепции «перманентной революции» и «закона неравномерного и комбинированного развития», основанных на работах А. Парвуса, К. Каутского и П. Милюкова; согласно представлениям Троцкого именно пролетариату, способному, в отличие от торгово-промышленного сословия, парализовать экономику Российской империи, было суждено сыграть ключевую роль в будущей революции, которая должна начаться на национальной почве, развернуться на интернациональной и завершиться на общемировой. Российскому государству, таким образом, отводилась роль «детонатора» революционного подъёма на Западе, способного объединить Россию и Европу.
| Наша революция | |
|---|---|
| Наша революція | |
 Титульный лист издания 1906 года | |
| Жанр | публицистика, политика |
| Автор | Троцкий Л. Д. |
| Язык оригинала | русский |
| Дата написания | 1904—1906 |
| Дата первой публикации | 1906 |
| Издательство | Книгоиздательство Н. Глаголева (1906) |
 Текст произведения в Викитеке | |
 Медиафайлы на Викискладе | |
Взгляды Троцкого, которые в те годы были немного левее политической позиции В. Ленина, — будучи существенно искажены позднейшими критиками — стали восприниматься в Советской России 1920—1930-х годов как главная «ересь» Троцкого против ленинизма. Книга и заключительная статья были переведены на многие языки и неоднократно переиздавались; в 1922 году в СССР вышла книга Троцкого «1905», содержавшая фрагменты «Нашей революции».
Находясь после ареста, произошедшего 3 декабря 1905 года, в тюремной камере в Крестах, глава Петербургского совета рабочих депутатов Лев Троцкий — под «большим впечатлением» от той «удивительно важной» роли, которую рабочие Российской империи сыграли во время Революции 1905 года[1][2][3][4], — в основном завершил формирование своей концепции «перманентной революции»[5]. За время работы над теорией камера Троцкого, по мнению его сокамерников, «превратилась в какую-то библиотеку»[6][7]. После суда и побега из ссылки Троцкий изложил свои взгляды в ряде статей и выступлений — только «исследование о земельной ренте» было потеряно и так и не увидело свет[8]. В 1906 году данные работы были собраны в книгу, получившую заголовок «Наша революция». Основные статьи, вошедшие в сборник, включали в себя: «До 9 января», «Капитал в оппозиции», «Как делали Государственную Думу», «Открытое письмо проф. Милюкову» и «Господин П. Струве в политике» (опубликована ранее под псевдонимом Н. Тахоцкий[8]). Особенно важной, в смысле окончательного формирования авторской концепции перманентной революции, была заключительная статья книги, имевшая заголовок «Итоги и перспективы»[9][10], — её название являлось отсылкой к аналогично озаглавленной статье Парвуса[11][12]; именно заключительная статья Троцкого позже стала предметом «ожесточённых споров» (англ. bitter controversy)[13][14].
После выхода книги в свет полиция царской России конфисковала тираж: до читателей дошли только несколько копий произведения революционера[15][16]. При этом ещё в брошюре «До 9 января», написанной до событий Кровавого воскресенья, Троцкий приходил к выводу, что «спасти Россию может только пролетариат», и предсказывал в ближайшие месяцы или даже недели начало «всероссийского вооруженного восстания»[17] (см. Революция 1905 года).
Авторы четырёхтомной биографии Троцкого Юрий Фельштинский и Георгий Чернявский считали, что одним из важнейших исходных положений новой концепции революционного процесса, разработанной Троцким и ставшей составной частью «Нашей революции», была констатация того факта, что Российская империя являлась в XIX — начале XX века страной «второго эшелона» капитализма — при этом она постоянно стремилась догнать более развитые (западноевропейские) страны[9][18][19]. Самодержавная Россия, по мнению Троцкого, не была в состоянии «совершить инновационный прорыв»: автор пытался в самых общих чертах проследить тенденцию к отставанию от Киевской Руси до «великих реформ» и отмены крепостного права в середине XIX века; последняя имела своей целью облегчить формирование вооружённых сил империи и сбор налогов, не создавая при этом реальных перспектив для самих освобождённых крестьян[20]. Троцкий, по мнению Фельштинского и Чернявского, показывал, что заимствование зарубежных технических, хозяйственных и иных достижений не вело к интенсивному экономическому развитию в Российской империи: иначе говоря, вошедшее в традицию стремление «догнать» не приводило к реальному достижению западного уровня жизни и технического развития[9]. Но и само отставание Российской империи не было тотальным — что отличало её от традиционных азиатских обществ, подобных Индии и Китаю начала XX века, не имевших с Европой общей границы[21].
.jpg)
«Догоняющая тенденция» — являясь результатом «навязывания сверху» (со стороны государей-правителей), а не снизу (по инициативе общественных организаций, стремившихся в те годы преимущественно к хозяйственной и управленческой самостоятельности) — не была в состоянии привести к созданию такого «фундаментального института противостояния Средневековью», каковым являлись европейские города, отличавшиеся всё более интенсивной самостоятельной экономической и политической жизнью[9]. В то время как города России являлись лишь административными, военными и налоговыми центрами[22][23] — крепостями[24].
Когда во второй половине XIX века началось у нас широкое развитие капиталистической индустрии, оно застало не городское ремесло, а главным образом деревенское кустарничество[24].
Троцкий, по версии Фельштинского и Чернявского, обращал внимание на то, что Российская империя и её предшественники, в согласии с марксистскими идеями[25], развивались как надстройка над медленно эволюционировавшим примитивным обществом: государство совершенствовалось и укреплялось, подчиняясь инстинкту самосохранения[26] и превращаясь во всё более самостоятельную (относительно общества) и мощную структуру. По Троцкому, это происходило под внешним давлением: прежде всего в виде татаро-монгольских, польско-литовских и шведских нашествий. Выживание государства под подобным давлением требовало «величайшего напряжения сил», поэтому оно поглощало непропорционально большую долю материальных благ и ресурсов, производимых обществом, а также активно занимало деньги на Западе[27][28]. Государство также одновременно нуждалось и в мощном аппарате насилия и контроля — в жёсткой иерархической (военной) структуре[9], которая, согласно подсчётам Троцкого, поглощала более половины государственного бюджета империи и бюрократизировала жизнь страны. Основное финансовое бремя при этом ложилось на крестьян, экономическая жизнь которых, и без того осложнённая «суровым климатом и огромными пространствами»[24], таким образом окончательно подрывалась[29].
[Российское] государство сформировалось не под влиянием импульсов, исходящих от самого русского общества, но под враждебным давлением сильных европейских держав[30].
В отличие от Запада, в Российской империи само государство, в понимании Троцкого, породило сословия (данную мысль ранее высказывал Милюков[24][23]) и заложило фундамент современной промышленности — прежде всего военной[26]. Отсюда Троцкий делал вывод, что российский буржуазный класс, ведший практически паразитическое существование, является объективно слабым и целиком зависит от самодержавной власти: он неспособен стать самостоятельным социальным субъектом — носителем хозяйственной и политической альтернативы самодержавию (как это произошло в странах Западной Европы)[31][32]. Иначе говоря, торгово-промышленное сословие в империи было обречено на всестороннюю зависимость от государства, то есть в конечном счёте от самодержца. Из этого следовал вывод Троцкого, что в российских условиях чисто буржуазная революция, способная свергнуть царизм и «очистить страну от полуфеодальных пережитков»[30], была невозможна[9][33]. Российский царизм, согласно анализу будущего наркома, являлся промежуточной формой между европейским абсолютизмом и азиатским деспотизмом[34]. Именно эти особенности как российской истории, так и классовой структуры российского общества в начале XX века, означали, что пролетариату Российской империи — сконцентрированному на крупных передовых предприятиях[35], имплантированных зарубежными предпринимателями[36] — было суждено, по версии Троцкого, сыграть ключевую роль в революции[37], неизбежной по причине внутренних конфликтов искусственной системы, в которой отсутствовал средний класс[38].
Даже русская мысль и наука кажутся продуктом государства[24].
При этом видимая мощь империи — состоявшая из набора атрибутов, свойственных западным Великим державам, и позволявшая русским царям регулярно вмешиваться военным путём в европейскую политику — была лишь иллюзией безопасности как от внешних, так и от внутренних угроз[28]. Малочисленность российского пролетариата не являлась, по мысли Троцкого, существенным препятствием для революционного захвата рабочими власти: в частности потому, что именно рабочие обеспечивали функционирование железнодорожной сети страны, без которой не могла функционировать и её экономика в целом[39] («тысяча бастующих железнодорожников политически более эффективна, чем миллион рассеянных по стране крестьян»[40]). Иначе говоря, российским пролетариям было даже проще прийти к власти, чем их западноевропейским коллегам[41][42]; «эмбрионом» подобного рабочего правительства являлся сам Петербургский совет, который возглавлял Троцкий[1].
В книге будущий наркомвоенмор затрагивал и военные аспекты надвигающейся революции: уже в 1906 году Троцкий выступал против партизанской тактики военной борьбы, являясь сторонником массового вооружения населения (особенно рабочих, разделяющих идеи социализма) и построения регулярной армии, способной разбить буржуазного противника в открытом сражении[43] (см. Царицынский конфликт):
Вооружить революцию, значит у нас прежде всего вооружить рабочих.
Профессор Дэвид Дэвис, в своём обзоре английского перевода книги «1905», писал о четырёх «чётко проработанных идеях» (англ. clear elaboration of ideas) Троцкого, которые вытекали из его опыта 1905 года и которые в совокупности создали революционеру его «отличительную позицию» (англ. distinctive position) в истории русской революционной мысли. К этим идеям будущего наркома Дэвис относил: проницательное понимание особенностей России как государства и того факта, что революция в Российской империи не пойдёт в соответствии с западными прецедентами; признание того, что ход истории определяется не столько рациональным расчётом людей, сколько их готовностью к активным действиям; осознание важности военной силы в революции и решающей роли армии в подведении окончательного итога борьбы за власть; понимание значения Совета рабочих депутатов как революционного института[44]. При этом недостатком ключевого тезиса Троцкого о возможности перманентной революции в конечном счёте было нежелание автора отвечать на вопросы, беспокоившие других участников событий 1905 года: о связи между социал-демократической партией и Советами, о взаимоотношениях пролетариата с крестьянством, о связи между русской революцией и европейским пролетариатом, а также между инстинктом масс и реалистичной мудростью отдельных людей; все эти пункты оказались «не столь гладкими», как предполагал в то время Троцкий[45].
.jpg)
Фельштинский и Чернявский отмечали, что уже значительно позже — в конце 1920-х и начале 1930-х годов — Троцкий более чётко сформулировал те общие положения, которые лежали в основе его рассуждений о предпосылках перманентной революции; он назвал их «законом неравномерного и комбинированного развития»[46][47][48][10][49]. По существу, положения закона к тому моменту уже содержались в публикациях Троцкого, увидевших свет ещё в начале века в рамках книги «Наша революция»[9][50] — с данным утверждением был согласен и историк Георг Лихтхейм, отмечавший, что более зрелые формулировки из книги «Перманентная революция» и «Сталин» по существу не расходятся с исходным тезисом[51][52][53][54], а лишь являются его защитой от последующей критики[55].
Закон неравномерного и комбинированного развития, в формулировке Троцкого, отрицал наличие обязательной прямой связи между развитием производительных сил (см. Марксистская политическая экономия) и политической ролью пролетариата в той или иной стране, на том или ином этапе её развития[56]: в частности, несмотря на десятикратное превосходство США над Российской империей по уровню промышленного производства в начале XX века, политическая роль российского пролетариата была, по мысли Троцкого, несравнимо выше таковой у американского[57][58].
По мнению профессоров Ховарда и Кинга, идеи Троцкого из «Нашей революции» — «самого радикального из произведений русского революционного социализма»[59] — отрицали мысль, высказанную ранее Карлом Марксом и развитую в сочинениях Георгия Плеханова и Владимира Ленина — «страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину её собственного будущего» — и, таким образом, революционные идеи будущего наркома меняли представление о самом пути вестернизации России. Троцкий сформулировал принципы политической экономии, благодаря которым глубже, чем любой другой теоретик, приблизился к пониманию как структуры, так и противоречий царской модернизации Российском империи — а, следовательно, и природы русского революционного процесса. Троцкий, по мысли Ховарда и Кинга, утверждал, что как в прошлом Россия не шла по следам развитого Запада, так и её будущий путь являлся иным[60]: в частности, демократический путь построения социализма на территории империи исключался революционером[61] .
Составной частью рассуждений Троцкого стал вывод как о необходимости, так и о неизбежности общемировой революции[9]. Раздел «Европа и революция» был заключительным в статье «Итоги и перспективы» и, по мнению Фельштинского и Чернявского, рассматривался автором как наиболее весомый. В нём утверждалось, что российский пролетариат — даже если бы ему удалось прийти к власти вследствие временной конъюнктуры буржуазной революции — неизбежно встретился бы с враждебностью со стороны мировой реакции, заинтересованной, помимо прочего, и в выплате царских долгов[35][62], и в безопасности своих капиталов[63]; в то же время российские рабочие после начала революции могли рассчитывать на поддержку мирового пролетариата. Троцкий предполагал, что если пролетарская власть в России окажется «предоставленной самой себе», то она — как и в любой другой отсталой стране — неизбежно будет уничтожена контрреволюцией. Таким образом, пролетариату «ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе[64]»[65][66]. Троцкий полагал, что западноевропейские рабочие примут сторону российских товарищей при попытке международной буржуазии сокрушить русскую революцию[35][67]; он считал пролетариат европейских стран более надёжным союзником, чем российская буржуазия или крестьянство империи[68]; аграрная проблема империи способствовала подготовке революции, однако после осуществления революционных преобразований становилась препятствием[69].
.jpg)
Фельштинский и Чернявский отмечали, что создатель концепции не вдавался в детали, полагая, что конкретные пути превращения российской революции в международную — точно так же, как и конкретные сроки, — предсказать невозможно. Читателям лишь давалось понять, что перманентная революция — вопрос не столетий, а сравнительно близкой перспективы. Для того чтобы «оградить себя от упреков в маниловщине», Троцкий многократно подчёркивал условность приведённых им схем: их зависимость от конкретных исторических событий[70][71][72]. Сущность же концепции перманентной революции, по мнению Фельштинского и Чернявского, состояла в том, что социалистическая революция начнётся на национальной почве, «развернётся» на интернациональной и завершится на общемировой[73][74][75][35]. Последствия же революции только в России, без распространения на развитые страны, были предсказаны Троцким как «уничтожение» или «эрозия», по причине примитивности экономики, культуры и социума[76][67][77]. Профессор Николай Васецкий в 1990 году сформулировал данный принцип как «либо всё, либо ничего»[78][79].
Восточная революция заражает западный пролетариат революционным идеализмом и рождает в нём желание заговорить с врагом «по-русски»[80]
Израильский историк Шмуэль Галай, анализируя проблемы, с которыми столкнулась марксистская теория в начале XX века, отмечал, что Троцкий (в отличие от Владимира Ленина) сумел дать более теоретический ответ на события 1905 года: в противоречии с марксистской мыслью своего времени глава Санкт-Петербургского совета пришёл к выводу, что революционный потенциал пролетариата определяется не его бедностью или численностью, а способностью «парализовать капиталистическую экономику». Из данного положения Троцкий, собственно, и делал вывод о возможности социалистической революции в отсталых государствах с малочисленным рабочим классом[81].
.jpg)
Профессор русской истории и директор Института Восточноевропейских исследований Университета Амстердама Бруно Наарден отмечал, что Троцкий говорил о перманентной революции как о явлении, способном объединить Россию и Европу. В начале XX века данный тезис не был нов, поскольку восходил своими корнями к подобной идее, высказанной ещё Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, с которой к тому моменту уже «забавлялись» (англ. toyed) западноевропейские социалисты[82]. Российский экономист, доктор экономических наук Егор Гайдар считал, что в книге Троцкого была наиболее ярко выражена линия, получившая широкое распространение в российском обществе тех лет и заключавшаяся в возможности для русской революции стать «детонатором» для революционного подъёма на Западе: после чего «социалистическая Европа», в свою очередь, поможет построить социализм и на территории Российской империи (в рамках единых «Соединённых Штатов Европы»[83]). По версии Гайдара, данная цепочка рассуждений позволяла «затолкать» российский социально-экономический кризис в «узкую логику действий радикальной партии» — давала возможность совместить «светскую религию и политическую практику»[84][85][41].
Нельзя сомневаться и в том, что социалистическая революция на Западе позволит нам непосредственно и прямо превратить временное господство рабочего класса в социалистическую диктатуру[86].
Профессор Ивер Нейман[англ.] обращал внимание на то, что в «Нашей революции» Троцкий наделяет некоторые части света «эксклюзивной исторической миссией»: прогрессивная Европа для Троцкого является синонимом цивилизации, в то время как весь остальной мир представляет собой разные степени варварства. Иначе говоря, зависимость России от западного развития — как в прошлом и настоящем, так и в будущем — виделась Троцкому «непреодолимой» (англ. adamant)[87]. По мнению профессора Ричарда Стайтса, «высокоинтеллектуальное партнёрство» Троцкого с Парвусом породило теорию, которая российскими рабочими того времени воспринималась, скорее всего, наподобие карго-культа, который уже в те годы фиксировался среди жителей островов Тихого океана: некая внешняя сила придёт из-за границы, чтобы «дать» землю и другие блага цивилизации[88].
.jpg)
Профессор Орест Мартышин, говоря о статье «Итоги и перспективы» как о первом источнике, в котором Троцкий чётко изложил свои представления о перманентной революции, отмечал, что автор «охотно» поддержал суждение Александра Парвуса[89] о том, что если социал-демократия возглавит будущую российскую революцию, то было бы резонно, если она же и сформирует новое правительство: в результате чего, по Троцкому, буржуазная революция почти сразу превратится в социалистическую. Мартышин утверждал, что именно эта идея и получила известность как теория перманентной революции и что данная концепция представляет собой попытку «форсировать события», избежав таким образом двух революций, разнесённых во времени, с этапом капитализма между ними[90]; иначе говоря, на территории отсталой России буржуазная республика была невозможна[69]. Профессор Ян Тэтчер, обсуждая в своей биографии Троцкого его работы «Наша революция» и «1905», утверждал, что, несмотря на то, что ряд элементов концепции революционера был уже известен к 1906 году из работ Парвуса, Каутского, Милюкова[91], а также ряда социалистов-революционеров[92][93] (включая Михаила Гоца[94][95]), их синтез был оригинальным[96][97][98]. Иначе говоря, используя те же предпосылки, что и Парвус, Троцкому удалось создать теорию перманентной революции, отличную от концепций других авторов начала XX века[99][100][101]. Профессор Перри Андерсон считал «Итоги и перспективы» (Результаты и перспективы) первым стратегическим политическим анализом научного характера в истории марксизма[102].
Биограф Троцкого Исаак Дойчер, считавший, что события в России 1917 года подтверждали прогнозы Троцкого[103][104], в своей трилогии, посвящённой жизни революционера, говорил о статье «Итоги и перспективы» как о работе, в которой автор дал «полное, почти математически сжатое изложение теории „перманентной революции“» («достиг пика своего развития»[105]): Троцкий проанализировал недавние ключевые события в перспективе «извечных течений» истории России и определил место российской революции в мире. Дойчер также считал, что Троцкий недвусмысленно противопоставил своё видение будущей революции общепринятым взглядам марксистов своего времени, считавшим, что в «старых капиталистических странах» почва для революции уже подготовлена, и ожидавшим «победы социализма» сначала на Западе (в то время как в странах Востока буржуазия только будет приходить к власти): работа Троцкого по-новому сформулировала или даже радикально пересмотрела перспективы социалистической революции как таковой — чего не делалось со времен «Коммунистического манифеста» 1847 года[106]. При этом только «отвращение» Троцкого к анализу текстов, по версии Дойчера, помешало революционеру «забить» свою книгу «полезными» цитатами из трудов основателей марксизма[40]. Дойчер также добавлял, что «Троцкий ни на минуту не мог себе представить, что русская революция будет десятилетиями выживать в изоляции»[71]: революционеру «не приходило в голову», что пролетарская партия сможет длительное время управлять огромной страной против воли крестьянского большинства[107].
.png)
Профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и бывший президент Венгерской академии наук Иван Беренд[англ.]* обращал внимание на то, что, утверждая в книге о необходимости общемировой революции, Троцкий по сути переформулировал тезис Маркса и Энгельса из их работы «Немецкая идеология», написанной ещё в 1847 году, но изданной только в 1932 году в СССР. Идея основателей марксизма заключалась в том, что при отсутствии высокоразвитого общества революция приведёт «только к распространению бедности, и борьба за самое необходимое начнётся снова» (англ. only poverty would be distributed and the struggle for the necessities would start again)[76][109].
 |
Троцкий никогда не отрицал, что материальные условия в России недостаточно развиты, чтобы позволить совершить [социалистическую] революцию. Но он утверждал, что это не подрывало самой возможности начать её[110].
|
После публикации «Нашей революции» Троцкий «стяжал себе известность» в кругах социалистических теоретиков и практиков, но большинство из них, согласно Фельштинскому и Чернявскому, отнеслись к концепции резко отрицательно или, как минимум, с подозрением[73]. При этом вывод о возможности избежать длительного капиталистического этапа существенно отличал позицию Троцкого от мнения Парвуса[111]. Взгляды Троцкого также были немного левее политической позиции Ленина в те годы — в частности, в вопросе о роли крестьянства в будущей революции[112][113][114][115], которому Троцкий отводил роль «младшего партнёра» при диктатуре пролетариата[116][117][118][119]; позже Иосиф Сталин «чрезмерно преувеличил» (англ. magnified out of all proportion)[120] или «фальсифицировал»[121] данное расхождение, сделав перманентную революцию главной «ересью» Троцкого против ленинизма[122][123][124][125][126][127][128] (см. Внутрипартийная борьба в ВКП(б) в 1920-е годы).
При этом в самом 1905 году Роза Люксембург, Каутский и Ленин ссылались на «перманентную революцию» в своих работах[129][130]: Ленин вновь вернулся к идеям перманентной революции уже в годы Первой мировой войны[131]. Меньшевики Александр Мартынов, Юлий Мартов, Павел Аксельрод и Фёдор Дан[132] также обсуждали концепцию Троцкого, хотя постепенно и охладели к ней, ссылаясь на невозможность самого захвата власти российскими рабочими («посчитали очередной краткий очерк „троцкизма“ пустым мечтанием»[15][133][134]). В частности, ещё в марте 1905 года Мартынов опубликовал в «Искре» серию статей под общим названием «Революционные перспективы»[135][136][137], где отстаивал тезис о существовании в России городской буржуазной демократии, у которой, по его мнению, были «определённые революционные потенции»[138]. При этом в последней декаде апреля 1905 года[139], на конференции в Женеве, меньшевистская фракция приняла резолюцию, которая допускала саму возможность социалистической революции в Российской империи, если русская революция затем сможет перенестись и в развитые страны Западной Европы[68], а через год, в марте 1906, меньшевики опубликовали свою платформу, в которой содержались отголоски теории Парвуса—Троцкого[140].
В результате книга «Наша революция», в которой автор предвидел пролетарскую революцию в России[141][142][101], не только стала новым этапом в политической мысли Троцкого, но и привела к его изоляции в социал-демократическом движении начала XX века[143] — он стал «чужим среди своих»[15]. При этом исторические данные, собранные уже в конце XX — начале XXI века, подтверждали верность в целом анализа Троцкого экономики Российской империи в последние годы её существования[144][145][146].
.jpg)
Книга Троцкого была впервые легально[16] издана в книгоиздательстве Н. М. Глаголева — редактора газеты «День»; возможно, издателем являлся Николай Матвеевич Глаголев (род. 1880) — редактор журнала «Вестник воздухоплавания», выходившего в начале XX века в Санкт-Петербурге[147]. К середине XX века оригинальное издание стало «библиографической редкостью»[14] — в частности, в 1990 году профессору Николаю Васецкому, при подготовке первого с конца 1920-х годов переиздания в СССР работ Троцкого, «не удалось разыскать» дореволюционное издание[148]:
Часть из собранных в книге статей выходили в виде отдельных брошюр и ранее 1906 года:
.jpg)
После октября 1917 года статья «Итоги и перспективы», которую иногда ошибочно считают вышедшей раньше самой книги[149], была «достоверно»[14] перепечатана в виде отдельной брошюры, а также — к концу года — вышла на русском языке в Берлине под заголовком «Перспективы русской революции»[51]. Последняя глава и два последних предложения предшествующей главы, предсказывавшие европейскую социалистическую революцию как результат войны, были исключены из немецкого издания «из уважения» (англ. out of respect) к цензуре времён Первой мировой войны[150].
В 1919 году статья «Итоги и перспективы» вышла в Советской России отдельным изданием[148], получив широкую известность[151]:
В предисловии к данной брошюре сам Троцкий отмечал[70], что:
В отношении оценки внутренних сил революции и её перспектив автор не примыкал [в 1906 году] ни к тому ни к другому из главных течений в русском рабочем движении. Защищавшаяся автором точка зрения может быть схематически формулирована так. Начавшись как буржуазная по своим ближайшим задачам, революция скоро развернёт могущественные классовые противоречия и приведёт к победе, лишь передав власть единственному классу, способному встать во главе угнетённых масс, то есть пролетариату. Встав у власти, пролетариат не только не захочет, но и не сможет ограничиться буржуазно-демократической программой. Он сможет довести революцию до конца только в том случае, если русская революция перейдёт в революцию европейского пролетариата[152].
В 1922 году в Москве вышла книга Троцкого «1905», составленная из двух ранее издававшихся текстов автора о событиях 1905 года: «Нашей революции» и немецкоязычной книги «Rußland in der Revolution»[153], изданной в Дрездене в 1909 году[154][36]. Вследствие этого книгу «1905» иногда датируют 1909 годом, а московский тираж 1922 считают переизданием[155][156][157][158]:
.jpg)
В 1918 году в Нью-Йорке был опубликован сокращённый английский перевод, выполненный Моисеем Ольгиным, всей книги Троцкого от 1906 года — под названием «Our Revolution»[51]:
В данной версии, включавшей в себя ряд биографий и пояснений, статья «Итоги и перспективы» — «Prospects of a Labor Dictatorship (results and prospects)» — появилась практически целиком: предложения из предпоследней главы и большая часть последней главы, опущенной в берлинском издании, стали доступны англоязычным читателям[150][13][159]. В англоязычных источниках используется несколько вариантов перевода названия статьи: «Itogi i perspektivy», «Results and prospects», а также — версия, изданная в Москве в 1921 году, — «A review and some perspectives»[160][161].
В 1909 году в Дрездене вышла немецкоязычная книга Троцкого «Rußland in der Revolution», являвшаяся отчасти переводом «Нашей революции»[51], — текст статей при переводе был существенно адаптирован автором для не русскоязычных читателей[162]:
Уже в 1919 году книга Троцкого была переведена на идиш[163]; к 1989 году часть «Итоги и перспективы» была издана на арабском (1965), китайском (1966, переиздана в 1984), французском (1968, переиздана в 1969 и 1974), нидерландском (1971), фарси (1976), итальянском (1976), японском (1961, переиздана в 1967), сербскохорватском (1971), португальском (1973), испанском (1971), шведском (1972) и турецком (1976) языках[164].
.jpg)
Seamless Wikipedia browsing. On steroids.
Every time you click a link to Wikipedia, Wiktionary or Wikiquote in your browser's search results, it will show the modern Wikiwand interface.
Wikiwand extension is a five stars, simple, with minimum permission required to keep your browsing private, safe and transparent.
