Геноци́д чече́нцев — обиходное обозначение массовых потерь, понесённых чеченским народом на разных этапах российско-чеченского конфликта второй половины XVIII — начала XXI веков[1][2][3][4][5][6][7][8][9][10][11][12]. Термин не имеет юридического наполнения[13].
Краткие факты Геноцид чеченцев, Дата начала ...
Закрыть
В 1817 году главнокомандующий русской армией на Кавказе генерал Алексей Ермолов, испытывавший особую неприязнь к чеченцам[14], принимает решение перенести Кавказскую укреплённую линию, служившую южной границей Российской империи[15][16], с берегов Терека на земли чеченцев у реки Сунжи[17]. Это стало поводом для начала Кавказской войны 1817—1864 годов[18][19][20][21][22].
Занятие Сунжи сопровождалось частичным выдавливанием чеченцев в горы[23] — «на пищу св. Антония»[24][a], по выражению Ермолова. Последний надеялся, что, захватив нивы и пастбища чеченцев и создав у них голод[27], те «от стеснения» лучше него «друг друга истреблять станут»[24] или, во всяком случае, покорятся ему[28][b].
В домах, по стогнам площадей,
В изгибах улиц отдалённых
Следы печальные смертей
И груды тел окровавлённых.
Неумолимая рука
Не знает строгого разбора:
Она разит без приговора
С невинной девой старика
И беззащитного младенца;
Ей ненавистна кровь чеченца,
Христовой веры палача, —
И блещет лезвие меча!
«Проконсул Кавказа», как любил называть себя Ермолов[31], обвинял так называемых «мирных» надтеречных чеченцев в содействии и соучастии в нападениях на линию[32]. «Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустынные степи, — заявлял он, — нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои[c]». В подкрепление своих слов в 1819—1820 годах он сравнял с землёй селения Дади-Юрт, Исти-Су, Алаяр, Ноим-Берды, Кош-Гельды и Топли[38]. В тот же период были проведены карательные экспедиции против аулов Большой Чечен, Шали, Герменчук, Автуры, Гельдиген, Майртуп[39]. Аналогичные операции с разорением и истреблением аулов, изъятием заложников, уничтожением хлебов и посевов, вырубками лесов, переселениями жителей на плоскость под надзор царских сил, строительством новых укреплений на завоёванных землях осуществлялись и в последующие годы, в течение всей Кавказской войны[40].
По словам историка Евгения Анисимова, Ермолов является «основателем политики геноцида горцев Кавказа»[41][d] и «инициатором создания „мёртвых зон“, в которых сплошному уничтожению подвергалось всё живое»[46]:
Он показал себя как жестокий, неумолимый колонизатор. <…> Если его приказы о переселении горцев на равнины (там было легче их контролировать) не исполнялись, то он приказывал уничтожать аулы, сжигать дома и посевы, вырубать сады и леса. Так создавались «мёртвые зоны», в которых уже никто не жил, а горцы изгонялись выше, в горы, где они, лишённые всего, умирали от голода, болезней и холода[16].
Политика Ермолова привела к эскалации насилия на Кавказе[45][43][38]. Видный советский историк 1920-х годов Михаил Покровский отмечает, что «даже желанием „полного подчинения“ трудно объяснить такие меры, как <…> сознательное отнятие у чеченцев тех земель, которые были совершенно необходимы для их хозяйства: если и допустить, что горцы могли отказаться от своей свободы и своего права, то привычка есть слишком неискоренима в человеке»[47][38]. Существует мнение, будто Ермолов умышленно спровоцировал истребительную войну против чеченцев, не видя иного пути для долговечного закрепления в регионе: он считал чеченцев «опаснейшим» народом[48], который подаёт плохой пример остальным северокавказцам[49]. По его словам, занятие Сунжи позволяло решить две задачи: оградить себя от «хищничеств» «час от часу наглеющих» чеченцев и наделить их землями «стеснённых» казаков и лояльных к империи ногайцев. В случае, если чеченцы согласятся признать себя подданными России, следовать новым «правилам для жизни», предложенным Ермоловым, отправлять повинности и надлежащим образом повиноваться, то им определялось «по числу их нужное количество земли», а остальное распределялось между казаками и ногайцами. В случае отказа, добавлял Ермолов, «предложу им удалиться и присоединиться к прочим разбойникам [к так называемым „немирным“ чеченцам], от которых различествуют они одним только именем, и в сём случае все земли останутся в распоряжении нашем»[50][24]. В штабе Ермолова бытовал стереотип, согласно которому «непросвещённые» «азиаты» понимают только силу, поэтому любое смягчение колониального режима там рассматривали как контрпродуктивное[41][51][52][53]. Так, в 1818 году за вооружённое сопротивление, оказанное жителями русскому отряду во время фуражировки, была полностью уничтожена и разграблена одна из богатейших чеченских деревень — аул Сунджи-Юрт. После этого бо́льшая часть «мирных» аулов левого берега Сунжи бежала в горы[54].
При преемниках Ермолова военные действия продолжились. Так, например, с 18 по 28 декабря 1830 года генерал Алексей Вельяминов предпринял с большими силами экспедицию для «наказания и истребления непокорных чеченских деревень»:
Вельяминов <…> прошёл Малую Чечню[e] вдоль и поперёк, обрушивался внезапно на чеченские аулы, предавая всё огню и мечу, уничтожая и угоняя скот, сжигая запасы сена и хлеба, захватывая в плен стариков и старух, преследуя в лесах уходящие чеченские семейства. Так были в несколько дней превращены в пепел аулы Малой Чечни[57].
В январе 1831 года Вельяминов перешёл Аргун, в Большую Чечню, и применил те же методы против аулов Майртуп, Герменчук, Автуры, Шали, Гельдиген: «сжигались чеченские жилища, истреблялись хлебные запасы, роскошные сады и плантации, уничтожался скот, разбегались в леса семейства»[58].
Участник Кавказской войны, мемуарист Владимир Полторацкий вспоминал, как ночью 5 марта 1847 года русские «солдатики набожно перекрестились и в торжественном молчании зашагали вперёд»[59] к аулу наиба Дубы, по прибытии куда, на рассвете следующего дня,
страшною волною ворвались в аул, беспардонно на всём пути обливая всё теплою чеченскою кровью… Ружейных выстрелов послышалось два, три, не больше, — видно, что в ходу был русский штык, без промаха и милосердия разивший виновных и невинных. Стоны умирающих, застигнутых врасплох, доносились со всех сторон и раздирали душу. Резня людей всех полов и возрастов совершалась в широком, ужасающем размере…[60][f]
Как рассказывает Полторацкий, «из всех жителей обширного аула» скрыться, скорее всего, удалось одному Дубе[60]. Ещё три старика и шесть женщин были взяты в плен, благодаря заступничеству ординарца командира Куринского егерского полка, барона Петра Меллер-Закомельского, организовавшего поход на аул[62]. «Большинство, застигнутое врасплох полунагими, стар и млад, женщины, дети и грудные младенцы, утонули в своей крови от остро наточенных штыков, никого не помиловавших, не пощадивших»[60], — добавляет Полторацкий.
Чечня окончательно пала в июле 1859 года[63][g]. К тому времени она неоднократно становилась театром опустошительных экспедиций имперских войск, так что временами её жителям действительно приходилось питаться травой, как и предвидел когда-то Ермолов[65].
В 1864 году после завершения Кавказской войны царская администрация воспринимала Чечню как наиболее уязвимую, беспокойную и взрывоопасную точку Северного Кавказа: «Тут всё сложилось против нас: и характер народа, и общественный быт его, и местность». Чтобы снизить конфликтогенный потенциал края, наместник императора на Кавказе Михаил Николаевич инспирировал в 1865 году добровольное переселение в Османскую империю 22 491 чеченца, что составляло почти 20 % от общего количества чеченцев того времени (считая вместе с ингушами и аккинцами). Русскому двору пришлось приложить большие усилия, чтобы турецкие партнёры, в соответствии со взятыми на себя обязательствами, отогнали переселенцев вглубь Турции и не позволяли им селиться вблизи российских границ, где для них имелись готовые жилища. В последующие шесть лет, обнаружив, что отведённые для их поселения местности внутри Анатолии малопригодны для сельского хозяйства, 3098 изнурённых и оборванных чеченцев незаконно пересекли российскую границу. Некоторым из этих нелегалов из жалости разрешили обосноваться в Терской области, остальных выдворили в Турцию. За шесть лет, с 1865-го по 1871 год, численность переселившихся в Османскую империю чеченцев снизилась вдвое из-за лишений, болезней и неблагоприятных климатических условий[66].
В опустошённой несчастной Чечне
Сейчас неуютно и боязно мне.
В раздумье сижу я на этой скале:
«Что натворили мы в Итум-Кале?!!»
Четверостишие, написанное в марте 1944 года начальником штаба 141-го горнострелкового полка НКВД Николаем Булановым
[h] на обороте своей фотографии, снятой в районе
Итум-Кали на фоне старинных развалин
[70][71].
23 февраля 1944 года началась операция «Чечевица» — поголовное переселение чеченцев и ингушей в Среднюю Азию, ставшее самой крупной и самой жестокой этнической депортацией в истории СССР[72][73]. Причинами депортации советская власть назвала измену Родине в виде перехода многих чеченцев и ингушей на сторону напавшей на СССР гитлеровской Германии, их вооружённые выступления на протяжении ряда лет против советского строя, а также совершаемые ими в течение продолжительного времени бандитские налёты на колхозы соседних областей, сопряжённые грабежами и убийствами советских граждан[74]. В действительности массового сотрудничества с немцами в Чечено-Ингушетии не было, так как здесь «не с кем было сотрудничать»[75][76][77]: гитлеровцы смогли ненадолго овладеть только городом Малгобек, в то время населённом в основном русскими[78].
В Чечне убеждены, что 27 февраля 1944 года в конюшне высокогорного селения Хайбах сотрудники НКВД заживо сожгли несколько сот человек всех половозрастных категорий из-за трудностей, связанных с их транспортировкой[79][80][81][82]. Некоторые историки сомневаются в достоверности данного эпизода[83]. «Исторической фальшивкой» охарактеризовало его в 2014 году и Министерство культуры РФ[84]. Негодование вызывает эта история и у многих пользователей рунета, воспринимающих её как провокацию[85][86].
Из 496 460 (под другим данным, 520 055[87]) чеченцев и ингушей, депортированных в 1944 году, к январю 1949 года на учёте числилось 364 220 человек[88]. При этом до 48 % чечено-ингушского спецконтингента составляли дети младше 16 лет[89].
Выжившие жертвы депортации вспоминают, что их везли в холодных и нередко переполненных «телячьих» вагонах без туалетов. Умершие в пути следования выбрасывались или наспех закапывались в снег[90][91][92][93]. По прибытии на место чеченцы и ингуши столкнулись с отсутствием базовых условий жизнеобеспечения. Официально полагавшаяся им помощь мало до кого доходила и была недостаточна[94][95][96][97]. Ссыльные питались травами, отбросами, яйцами и птенцами диких птиц и прочей живностью, собирали опавшие колосья и зёрна, прибегали к воровству, просили милостыню. Представители власти, а в первое время и местное население, среди которого якобы был пущен слух о том, что к ним везут «людоедов», подозрительно относилось к спецпереселенцам. Последних обзывали «предателями», «бандитами», «врагами народа», «изменниками Родины», «зверьми»[98][99][91][100][101][102][103][104][105][106]. В обществе о них формировалось мнение, как о «головорезах», «немецко-фашистских пособниках» и т. п.[94]
Весной 1944 года 46 чеченских семей подали следующее обращение на имя председателя райисполкома Кировского района Фрунзенской области Киргизской ССР:
От чеченского народа. Прошу вас не оставлять нашей просьбы, так как нас 23 февраля 1944 г. выселили сюда в Киргизию, наш народ погибает, до сегодняшнего дня более 30 чел. голодает, остальные лежат без сил, у нас в каждом хозяйстве осталось от 3 до 5 коров и по сорок-пятьдесят овец, много хлеба, мы с собой ничего не взяли, если государство не окажет помощи, то мы уже пропащий народ, или нам дайте помощь, или отвезите назад, если не сделаете помощи, прошу всех вместе с семьями нас расстрелять[107].
10 октября 1953 года спецпереселенец Сулейманов Мовла, уроженец села Шали, проживающий в городе Кзыл-Орда Казахской ССР, написал заявление в Москву, ходатайствуя снять с себя ограничения и прося разъяснить ему, за какие преступления и на основании какого закона он наказан. Не дождавшись ответа, 10 декабря 1953 года Сулейманов повторно обратился в Генеральную прокуратуру СССР, которая переслала его жалобу прокуратуре Грозненской области. Как докладывал в своём ответе от 16 января 1954 года заместитель Грозненского областного прокурора, проведённая проверка показала, что Сулейманов, его мать и две сестры «принадлежали к чеченской национальности и по этой причине были подвергнуты выселению с территории быв. ЧИАССР». С учётом этого, добавлял зампрокурора, он полагает жалобу Сулейманова «не подлежащей удовлетворению»[108][109].
В связи с тем, что единственным критерием для депортации служила этническая принадлежность спецпереселенцев, что смертность среди них была очень высокой, а в дороге и в местах депортации не были созданы должные условия для их транспортировки, приёма и обустройства, что культура и национальная идентичность депортируемых обрекались на исчезновение, что их ссылка была вечной, статус спецпереселенцев — наследственным, а «самовольный выезд (побег)» из мест «обязательного и постоянного поселения» карался до 20 лет каторжных работ[110][111], некоторые исследователи считают, что «фактически (а то и строго юридически)» «Чечевица» является геноцидом[112][113][114][115][116][117][118][119]. 26 февраля 2004 года это признал Европейский парламент[120][121][122].
С этим не согласны, в частности, специалист по принудительным миграциям в СССР Павел Полян, председатель правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов и французский советолог Николя Верт. Они полагают, что геноцидом можно квалифицировать только те действия, которые преследуют цель полного физического уничтожения какого-либо этноса, а это не входило в планы советского руководства. Оно стремилось не к тому, чтобы убить каждого члена репрессированной этнической общности, а к тому, утверждает Верт, чтобы лишить эту общность её специфических национальных, культурных и исторических черт, — одним словом, провести «этно-историческую эксцизию»[111]. Полян и Черкасов рассматривают сталинские депортации как превентивные или карательные операции, направленные против политически неблагонадёжных контингентов населения: «У тех же чеченцев между 1917-м и 1941 годом по весне обязательно возникало какое-нибудь восстание, не было мирных лет, кроме двух-трёх во второй половине 30-х годов: вырвать этот опасный этнический сорняк!»[75]
Историки Николай Бугай и Аскарби Гонов, солидаризуясь со своим коллегой из Адыгеи Адамом Хунаговым, находят спорным и «легковесным» включение понятия «геноцид» в Закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» от 26 апреля 1991 года, поскольку это понятие подразумевает «комплекс более жёстких мер», чем депортация. По мнению Бугая и Гонова, правительство СССР, прибегая к «весьма жестоким мерам» в виде «Чечевицы», в целом верно расставляло «акценты, базировавшиеся на праве наведения должного порядка в тылу». Однако народ целиком не мог быть виновным, подчёркивают они, а потому «вряд ли» стоило подвергать депортации женщин, стариков и детей, среди которых лучше было бы «проводить работу, вырабатывать новые формы и методы взаимоотношений»[123].
Публицисты Игорь Пыхалов, Сергей Кара-Мурза, Арсен Мартиросян считают, что депортация явилась сравнительно гуманным и спасительным наказанием для чеченцев, так как если следовать букве закона, предусматривавшего за дезертирство, предательство и бандитизм смертную казнь или длительное заключение, то «практически всё взрослое население» республики надлежало бы «поставить к стенке» или «отправить в лагеря». Авторы убеждены, что «Чечевица» не является геноцидом, так как «сознательного уничтожения чеченцев и ингушей не было», а высокая смертность среди них объясняется поразившим СССР голодом, в условиях которого «государство должно было в первую очередь заботиться о лояльных гражданах, а чеченцы и прочие поселенцы во многом оказались предоставлены сами себе»[124][125][126].
Как указывает ряд экспертов, в частности историк Дмитрий Фурман, депортация не «изобретение» большевиков[75][127][128][129]: «Это — очень старая российская колониальная идея, но реализовать её смогла лишь тоталитарная сталинская власть»[130]. Так, в 1806 году некий коллежский асессор Лофицкий во всеподданнейшем прошении императору Александру I постулировал необходимость воздать «заслуженное наказание» горцам Кавказа за многолетние нарушения присяг[i], «дабы и потомства их имели в преданиях последствия измены престолу». Особые меры он советовал принять против чеченцев и ингушей:
Чеченцев же и ингушевцев весьма бы полезно было вывесть вовсе из ущельев настоящего их жительства на другие пустопорожние российские земли, ибо народы сии, по закоренелости в разбойничестве, ничем уняты быть не могут, как или истреблением вовсе наций тех, или выводом на другие земли. <…> Земли же, лежащие между кавказскими горами и рр. Малкою и Тереком, населять природными россиянами, поелику те земли наивыгоднейшие для земледелия, скотоводства и других заведений, при хорошем климате, и коими без пользы для человечества доселе владеют оные хищные народы[138].
В 1990-е и 2000-е годы на территории Чечни, провозгласившей себя в 1991 году независимым государством, но не получившей российского и международного признания, прошли две военные кампании, официально именуемые в Российской Федерации восстановлением конституционного порядка (1994—1996) и контртеррористической операцией (1999—2009).
И дело тут ни в каком не в Дудаеве, не в независимой Ичкерии
(е…. они Ичкерию с её независимостью) —
дело в далекоидущих планах по уничтожению людей, <…>
дело в убийстве чеченцев,
только потому что они — чеченские чеченцы,
и всех остальных, потому что они — соседи
чеченских чеченцев, проживающих на территории Чечни.
Уже о первой из этих кампаний некоторые комментаторы отзывались как о геноциде[140][141][142][143][144].
По словам корреспондентки агентства «Франс-Пресс» Изабель Астигарраги, мало-помалу в ходе войны стало очевидным, что «русские <…> решили просто-напросто бомбить мирное население», либо с целью лишить поддержки президента Чечни Джохара Дудаева, либо с целью наказать население за эту поддержку, либо, «как утверждают чеченцы, чтобы уничтожить их народ или, по меньшей мере, терроризировать его»[145]. При этом в бомбимых жилых кварталах чеченской столицы гибли и мирные русские[146][147][j].
Осенью 1995 года правозащитник Игорь Каляпин назвал происходящее в Чечне «одной из самых жутких войн двадцатого столетия», в ходе которой удары сознательно и целенаправленно наносились в первую очередь по гражданским объектам и местам скопления людей[152]:
Про так называемые же фильтрационные пункты сказано уже достаточно много — я не буду повторять, что творится там. Такого не увидишь ни в одном кино. <…>
Повторюсь, тут сложно говорить о правах человека, надо говорить о геноциде, о воинских преступлениях, требовать суда над теми, кто это конкретно устроил. <…>
А если подвести краткий итог — можно взять Всеобщую декларацию прав человека, ратифицированную Россией, зачитать статьи, и не останется ни одной, которая не была бы нарушена[153].
Весной 1996 года сотрудник международной гуманитарной организации «Врачи без границ» Франсуа Жан расценивал действия российских войск как «тотальную войну, направленную не только против комбатантов, но против всего населения, будь то молодые, старые, мужчины, женщины или дети», войну, «в которой не считаются ни с мирными людьми, ни с больницами и в которой открыто нарушаются все международные нормы и обязательства при всеобщем равнодушии» мирового сообщества[154].
Вторая кампания в Чечне, начавшаяся в 1999 году, была ещё более ожесточённее, чем предшествующая[155][156]. По словам правозащитников, российские войска в массовом и систематическом порядке совершили в Чечне следующие преступления: разрушение городов и сёл, не оправданное военной необходимостью; обстрелы и бомбардировки незащищённых населённых пунктов; суммарные внесудебные казни и убийства гражданских лиц; пытки, жестокое обращение и посягательство на человеческое достоинство; серьёзные телесные повреждения, умышленно причинённые лицам, не принимающим непосредственного участия в военных действиях; преднамеренные удары по мирному населению, гражданским и медицинским транспортным средствам; незаконные задержания гражданского населения; насильственные исчезновения; разграбление и уничтожение гражданского имущества и общественной собственности; вымогательство; захват заложников с целью получения выкупа; торговля трупами[157][158][159]. Отмечались также изнасилования[160][161][162], которым наряду с женщинами подвергались и мужчины[3][163][164][165][166]. Журналист Андрей Бабицкий считал, что сообщения об изнасиловании нескольких десятков мужчин в ходе зачистки села Серноводское летом 2001 года не оставляют сомнений в том, что «квалификация действий федеральной группировки в Чечне как геноцида имеет все основания, ибо геноцид — это не только физическое истребление этноса, это ещё и сознательное разрушение нравственно-психологических основ его общежития»[167]. Кроме того, как и во времена Кавказской войны XIX века[168], фиксировались случаи демонстративного загаживания российскими военными жилых и общественных помещений чеченцев[169][170][171][172].
О том, что в Чечне совершается геноцид против чеченского народа, в разные годы упоминали правозащитницы Елена Боннэр[173] и Ванда ван Зидлер[174], Общество защиты уязвимых народов из немецкого Гёттингена[142][175][176][177], адвокаты Патрик Бодуэн[178] и Ольга Цейтлина[179], ряд журналистов[180][181][182][118][5][183], публицистов[4][184][185][186][187] и артистов[188][189][190][191], российские эмигранты в Великобритании Владимир Буковский[192][193], Борис Березовский[194] и Александр Литвиненко[195], представители общественных организаций Чеченский комитет национального спасения[196] и датский Комитет поддержки Чечни[197], отдельные западные депутаты[6][198][199][200][201][202][203][204], американский политолог Збигнев Бжезинский[205][206], бывший председатель армянского парламента Бабкен Араркцян[207], бывший представитель Украины в Совете ООН по правам человека Владимир Василенко[208], чеченские сепаратисты[209][210][211][3][212][213][214][215] и обыватели[216][217]. Пикеты или петиции под лозунгом «прекратить геноцид чеченцев» проходили в разное время в Тбилиси[218], в Берлине[219], в Таллине[220], в Чехии[221], в Греции[222], в самой Чечне[223]. Часть обозревателей характеризовала ситуацию в республике как близкую к геноциду[224][225][226][227][228] или чреватую им в перспективе[209][229]. 18 октября 2022 года Верховная Рада Украины приняла постановление с осуждением геноцида чеченского народа, совершённого Российской Федерацией во время двух войн в республике, и поставила его в один ряд с действиями царских властей в 1817—1864 годах и советского руководства в 1944 году[230][231][232]. Данное решение должно содействовать «восстановлению исторической справедливости», считают украинские парламентарии[233].
Согласно некоторым авторам, насилие против населения Чечни осуществлялось при попустительстве, а то и фактическом подстрекательстве российского истеблишмента[234][235][236][237]. С своей стороны, политическое и военное руководство России настаивало на том, что силовики действуют избирательно и соразмерно, нанося точечные удары исключительно по военным целям, или вообще отрицало факты ударов. В первую войну оно отвергало причастность России к бомбардировкам, заявляя, что чеченцы в провокационных целях сами взрывают свои дома, или утверждая, что самолёты не российские, а прилетели извне[238][239][240][241][242]. Отдельные правонарушения российские власти объясняли «законами военного времени» и принципиальной невозможностью соблюдения прав человека на должном уровне в условиях боевых действий[243][244]. После резонансных зачисток селений Серноводское и Ассиновская летом 2001 года командование Объединённой группировки войск на Северном Кавказе впервые в истории конфликта заявило о том, что имели место «широкомасштабные преступления»: при проверке паспортного режима в этих сёлах военные «совершили беспредел, прошли, как Мамай, и сделали вид, что ничего не знают»[245][246][247].
Некоторые источники XIX века описывали чеченцев как буйный, вероломный, «жалкий» народ[248], чьи понятия «не превышают скотов»[249], не имеющий «никаких нравов, ничего, чтоб могло отличить его от дикого зверя»[250], «грязн[ый] душою и телом, чужд[ый] благородства, незнаком[ый] с великодушием», отличающийся от всех кавказских этносов «особенным стремлением к разбоям и хищничеству, алчностью к грабежу и убийствам, коварством, воинственным духом, смелостию, решительностью, свирепством, бесстрашием и необузданною наглостию»[251], а также «злобою»[252]. Ермолов считал, что чеченцы «даже не постигают самого удобопонятного права — права сильного»[253] и что «сего народа, конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее»[254]. В 1895 году путешественница Анна Россикова писала, что бурная история и самобытные черты чеченцев издавна посеяли недоверие к ним со стороны русских: «Для большинства русских людей чеченец не больше, не меньше, как разбойник, а Чечня — притон разбойничьих шаек»[255].
По словам Дмитрия Фурмана, чеченцы и для советской власти продолжали оставаться «неблагонадёжным» и «подозрительным» народом. «Это естественно, — полагает историк, — после того, как ты причинил кому-то много зла, доверять ему ты уже не можешь»[256]. В самой Чечено-Ингушетии, как утверждали доцент ЧИГПИ Джамал Межидов и профессор ЧГУ Ибрагим Алироев, негласно поощрялось всё, что могло воспрепятствовать «нормальному существованию и развитию чеченского и ингушского народов», которые на своей родной земле «оказывались на положении иностранных граждан из враждебного государства»[257].
Согласно некоторым аналитикам, две войны в Чечне конца XX—начала XXI веков сопровождались античеченской великодержавной пропагандой[258][259][260][261][262][263], в результате чего чеченцы стали в 1990—2000-е годы наиболее демонизированной этнической группой в СМИ и общественном сознании страны: им приписывалась врождённая склонность к бандитизму, терроризму, паразитизический образ жизни, неспособность интегрироваться в цивилизованное общество и т. д.[264][265] В 2003 году политолог Эмиль Паин, цитируя приводившееся выше замечание Россиковой от 1895 года, указывал, что оно «выглядит как цитата из современного социологического обзора»[266]. Отрицательное или пренебрежительное отношение к чеченцам наблюдалось как в обывательской среде, так и у интеллигенции[267][264][268]. «Понимание того факта, что чеченцы — это не другое название террористов, бандитов и вообще плохих людей, а обычный народ со своими особенностями, <…> утрачено практически полностью. Чеченцы воспринимаются и подаются <…> как нечто странное и непонятное, не вполне люди и, возможно, даже вовсе не люди», — резюмировал в 2007 году информационно-аналитический центр «Сова»[269].
На фоне вооружённого конфликта в Чечне, особенно после террористических актов чеченских боевиков за пределами республики, происходила дискриминация чеченцев, проживавших в других регионах России[270]. Многие из них жаловались, что им приходится ходить с зашитыми карманами, чтобы стражи правопорядка не подбросили им наркотики или оружие для последующего ареста и уголовного преследования[271][272][273][274]. «Сначала мы были бандиты, потом стали террористами, а теперь становимся швеями», — цитировала одного чеченца из Москвы в 1999 году Amnesty International[275]. При этом внимание правоохранителей уделялось и другим выходцам с Кавказа. Так, в феврале 1995 года вице-спикер верхней палаты парламента РФ Рамазан Абдулатипов обращал внимание своих коллег на то, что его, как «лицо кавказской национальности», навестила милиция, чтобы проверить его благонадёжность. Это обстоятельство, по мнению политолога Владимира Прибыловского, ярко иллюстрирует «шовинистическую истерию» в российском обществе в период военных действий в Чечне[276].
На то, что «каждый чеченец виновен до тех пор, пока не докажет свою невиновность»[277] и что быть чеченцем — это «почти всегда отягчающее обстоятельство»[278] в российских судах, сетовали в 2000-е годы правозащитница Светлана Ганнушкина и адвокат Мурад Мусаев. «Для многих чеченцев отбывать в России наказание, связанное с лишением свободы, часто равносильно смертной казни», — говорилось в 2019 году в статье журналиста Эммануэля Гриншпана, опубликованной швейцарским отделением Amnesty International[279]. Общее количество чеченцев, отбывающих наказание в российских тюрьмах за участие в вооружённом мятеже сепаратистов, оценивается правозащитниками в 20-25 тысяч человек. Утверждается, что они подвергаются наибольшей дискриминации на почве расовой и религиозной нетерпимости со стороны сотрудников исправительных учреждений, среди которых имеется якобы большое число ветеранов боевых действий в Чечне, проникнутых ксенофобией и крайне негативным отношением к своим вчерашним врагам. Аналогичным образом работники пенитенциарной системы относятся также к ингушам и другим осуждённым из Северного Кавказа[279][274][280][281]. В 2005 году президент Чечни Алу Алханов объявил, что намеревается просить правоохранительные органы России подвергнуть ревизии уголовные дела против чеченцев, осуждённых за хранение оружия или наркотиков, ссылаясь на вероятность того, что эти дела были сфабрикованы «оборотнями в погонах». Однако федеральная власть не поддержала инициативу Алханова[274]. О систематических фальсификациях в уголовных делах, возбуждённых против чеченцев в 1999—2003 годах, заявляли в 2008 году неправительственные организации России[282][259].
По некоторым данным, в наибольшей степени этническая ненависть к чеченцам проявилась среди военнослужащих, участвовавших в боевых действиях в республике, что якобы и мотивировало отчасти их противоправное поведение[283][284]. Так, военный обозреватель Вячеслав Измайлов утверждал, что генерал Владимир Шаманов «называет чеченцев зверьками, обезьянами, гориллами и соответственно настраивает своих солдат»[285]. По словам журналиста Владимира Воронова, окружение Шаманова любило повторять: «Победить здесь можно только одним способом — закатать в асфальт всю Чечню вместе с „чехами“»[286]. «Народом-паразитом» назвал чеченцев в марте 2000 года генерал Сергей Макаров[287]. Российские военные часто говорили: «Хороший чеченец — мёртвый чеченец»[288][289][290][291]. Журналистка Анна Политковская утверждала, что на её вопросы военным о том, почему они убили того или иного человека, те отвечали: «Потому что чеченец». «Это и есть геноцид», — заключала журналистка[292].
Следует подчеркнуть, что чеченофобия на стыке XX—XXI веков объяснялась не только разгоревшейся с регионом войной и памятью о «двухсотлетнем» сопротивлении его жителей имперскому центру[293][294][295], но и разгулом чеченского криминала[130]. Так, если в первой половине 1996 года на чеченцев приходилось 0,16 % преступлений, совершённых в Москве[296], то в сентябре 1999-го, по данным газеты «Аргументы и факты», почти каждый второй официально зарегистрированный в столице чеченец (около 3000 человек) состоял в рядах организованной преступности, не говоря уже об участии их соплеменников в преступной деятельности в остальной части страны[297]. Тем не менее, зампредседателя Общественного совета при Министерстве культуры Чеченской республики, поэт Шарип Цуруев уверял в 2014 году, что «люди Чечни в абсолютном большинстве своём жили мирной жизнью»: «Это к нам пришла война, это нас начали бомбить, грабить, убивать, насиловать»[298]. Изабель Астигаррага, касаясь проблемы чеченского преступного бизнеса, принёсшего республике дурную славу, отмечала также и то, что эта проблема была раздута и инструментализирована в СМИ: «В газетах и на телевидении русская мафия — это бандиты, а чеченская мафия — это чеченцы»[299]. На привычку российских журналистов уточнять национальность преступника, только если он не является русским или славянином, указывал также центр «Сова»[300]. По мнению же аналитика Андрея Илларионова, высказанному в 2021 году, упоминание этничности в криминальной хронике практикуется только в отношении чеченского народа[301].
«Чечевица» и другие этнические депортации первой половины XX века были осуждены Кремлём в постсталинский период[302], но ни в СССР, ни в РФ никто не был предан суду за их планирование и осуществление[303].
Случаи привлечения к уголовной ответственности российских военных, предположительно совершивших тяжкие преступления против мирного населения Чечни в 1990—2000-е годы, носят единичный характер[304][305]. К ним относятся, в частности, дела Буданова, Лапина, Ульмана, Аракчеева и Худякова.
В 2007 году журналисты Наталья Козлова и Сергей Птичкин из правительственной «Российской газеты», осуждая уголовное преследование группы спецназа ГРУ, обвинявшейся в убийстве шести мирных чеченцев в январе 2002-го (см. дело Ульмана), утверждали, что «вся армия тогда действовала на территории Чечни вне рамок правового поля, о чём прокурорские работники почему-то предпочитают не вспоминать»[306].
По мнению некоторых экспертов, Россия на протяжении первого двадцатилетия XXI века ведёт поиски и уголовное преследование выживших участников чеченской стороны конфликта, обвиняемых в убийствах, терроризме и других особо тяжких преступлениях, — причём, по сведениям правозащитников, зачастую это делается юридически небрежно, с выбиванием признаний под пытками, — в то время как абсолютное большинство представителей Российского государства, потенциально ответственных за военные преступления на территории Чечни, пользуются безнаказанностью и занимают в ряде случаев высокие должности[307][308][309][310].
Согласно авторам монографии «Международный трибунал для Чечни» (2009), провозглашение независимости в 1991 году воспринималось чеченским обществом как естественный итог двухвековой борьбы и как гарантия от повторений трагедий, подобных «Чечевице»[311]. О том, что историческая травма, связанная с депортацией 1944 года, сыграла ключевую роль в курсе на независимость, говорили также историк Майрбек Вачагаев[312] и журналист Михаил Шевелёв[313].
Правозащитник Виктор Попков писал в 1996 году, что лидерами чеченского «сопротивления» движет желание обеспечить для своего народа гарантии «мирного, безопасного навеки и достойного себя существования» и понимание того, что этого можно достигнуть только через «становление и укрепление собственной государственности»[314]. Изабель Астигарраге неоднократно приходилось слышать от чеченцев разговоры о том, что «каждые 50 лет русские нас истребляют, нужно, чтобы это было в последний раз», иначе Россия «в любое время под любым предлогом» сможет возобновить «истребление» чеченцев, поэтому и необходима независимость, «чтобы в случае, если русские снова нападут на нас, мир признал это агрессией, а не внутренним делом России»[315].
В годы, следующие за победой федеральных войск и восстановлением российского контроля над республикой в 2000 году, ряд комментаторов высказывал опасения по поводу возможного рецидива чеченского сепаратизма в будущем[313][316][268][317][213].
В 2006 году, отвечая на вопрос иностранного журналиста о том, почему у Чечни нет права «решать свою судьбу», президент России Владимир Путин ответил, что такое право было предоставлено Чечне во время конституционного референдума 23 марта 2003 года, посредством которого подавляющее большинство населения республики проголосовало за нахождение Чечни в составе Российской Федерации[318].
Комментарии
Ещё в 1783 году один из предшественников Ермолова, Павел Потёмкин, констатируя «наглые противности», возобновляемые чеченцами «невзирая даже на своих аманатов» (заложников, удерживаемых царскими завоевателями в качестве гарантов покорности горцев), пришёл к следующему выводу: «Унять их от сих поступков не остаётся иных средств, как только или истребить их совершенно, жертвуя немалую часть своих войск, либо отнять у них все плоские места, толико нужные им для скотоводства и хлебопашества». Однако из-за недостатка сил ни один из этих сценариев не был на тот момент реализуем[29]. Как и другие европейские державы, видевшие в выступлениях против своего владычества в Африке и Азии бандитизм, хроническую склонность к анархии и неприятие прогресса и цивилизации[33] и объяснявшие расширение своих колониальных владений необходимостью защитить себя от «разбойников и подонков»[34], Российская империя не признавала справедливый характер борьбы горцев и называла их сопротивление и партизанские рейды «грабежом», «хищничеством», «дикостью» и «своевольством», а самих горских ополченцев — «хищническими партиями», «сборищами», «скопищами» и т. п. Между тем набеги часто были ответом на отгон казаками или солдатами скота у чеченцев и носили таким образом обоюдный характер[35][36][37]. Аналогичного мнения придерживается дагестанский историк Хаджимурад Доного[42] и представители чеченских властей 2000-х годов[43][44]. С подобными оценками не согласны многие другие российские авторы. «Представлять чеченцев невинными агнцами, которых русский генерал обрёк на заклание в силу изначально присущей ему жестокости, — значит передёргивать факты», — заявлял, например, в 1999 году заместитель главного редактора «Военно-исторического журнала», полковник Александр Пронин[45]. Чечня разделялась на Большую (возвышенную, к востоку от реки Гойты) и Малую (низменную, к западу от Гойты), а её горная юго-восточная часть называлась Ичкерией[55][56]. Неделей ранее Дуба стремительным ударом вывел из строя до 80 солдат из посланной против него колонны царских войск. Уничтожение аула было отместкой за смерть этих солдат и удостоилось «самой искренней благодарности, самых лестных похвал» от главнокомандующего армией, наместника царя Михаила Воронцова, который распорядился представить участников «дела» к наградам. Часть нижних чинов получила знаки отличия в лазарете, куда они попали из-за ран, полученных на обратном пути в укрепление от рук чеченцев окрестных сёл, которые подняли тревогу, узнав «о появлении в их пределах незваных гостей — русских»[61]. При этом на протяжении ещё нескольких лет местами вспыхивали восстания и волнения[64]. В 1942—1944 годах Н. М. Буланов участвовал в борьбе с вооружённым подпольем на Северном Кавказе[67]. 8 марта 1944 года «за образцовое выполнение специальных заданий правительства» (в частности, по депортации чеченцев и ингушей) удостоен орденом Отечественной войны 1-й степени[68]. Указ о награждении Буланова и других работников органов внутренних дел и госбезопасности, отличившихся в депортациях на Кавказе, был отменён 4 апреля 1962 года Президиумом Верховного Совета СССР[69]. Под давлением превосходящих имперских сил ряду горских обществ приходилось присягать российской короне. Зачастую это делалось для спасения населения[131], во избежание разорительных карательных экспедиций[132], и носило конъюнктурный, временный характер[133][134]. Чеченцы при этом не считали себя вассалами[135] и подданными российского государства, воспринимая свой статус как одну из форм союзнических отношений[136]. Позднее, вступив в свою должность на Кавказе, Ермолов примется развеять это «заблуждение» плоскостных чеченцев и разъяснить им, что они не союзники, а подданные российского государя[137]. С другой стороны, ещё до войны, с начала 1990-х годов, чеченцы стали массированно вытеснять русских из республики, сопровождая это актами насилия[148]. Это вызывало встречные гонения против чеченцев в приграничном Ставропольском крае[149][150][151]. Термин «геноцид» неоднократно использовался в Российской Федерации, в том числе официальными лицами, применительно к судьбе русскоязычного населения Чечни (см. статью «Этнические чистки в Чечне»).
Источники
Хизриев Х. А. Затеречные чеченцы // Актуальные проблемы истории Чечни : [сб. статей] / Сост. Х. А. Хизриев. — Грозный : Чеченский государственный университет, 2011. — С. 27. — 197 с. Débats (фр.). Parlement européen (16 января 2003). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Pasquier S. Le combat sans fin des Tchétchènes (фр.). L’Express (28 ноября 2002). — «Restés prisonniers de l’empire russe après l’effondrement de l’Union soviétique, les Tchétchènes vivent aujourd’hui l’un des pires cauchemars de leur histoire, dernier avatar d’une politique de génocide à l’œuvre depuis deux siècles». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 1 июня 2022 года. Цекатунова Л. Б. Чеченский кризис // Вестник Московского университета МВД России. — 2009. — № 11. — С. 145. Архивировано 21 апреля 2022 года. Ghebali V.-Y. Le rôle de l’OSCE en Eurasie, du sommet de Lisbonne au Conseil ministériel de Maastricht (1996—2003) : [фр.]. — Bruxelles : Bruylant, 2014. — P. 670—671. — 813 p. — ISBN 978-2-8027-4477-1. — «La guerre lancée par la Russie de Poutine contre la Tchétchénie fut menée à l’aide de méthodes d’anéantissement de type génocidaire, dans le sens générique (ou non-juridique) du terme. Dès la fin de l’année 1999, certaines personnalités comme Zbigniew Brzezinski (ancien conseiller du Président Jimmy Carter) n’hésitèrent pas à parler de „génocide“. Du côté des ONG, la Fédération internationale des ligues des droits de l’homme (FIDH), Human Rights Watch, Amnesty International, ainsi que l’association russe Mémorial, dénoncèrent sans cesse des atrocités relevant — en tout cas de facto — d’un tel registre. En 2003, le gouvernement pro-russe, celui mis en place par Moscou, fournit lui-même des données accablantes sur les atrocités. Par-delà les arguties sur l’existence ou non d’un génocide au sens juridique du terme, un fait reste certain : le traitement infligé aux Tchétchènes depuis 1999 ne le cède pas en monstruosité à celui de la déportation de l’époque stalinienne». Hoesli E. À la conquête du Caucase : Épopée géopolitique et guerres d’influence : [фр.]. — Paris : Syrtes, 2006. — P. 42. — 687 p. — ISBN 2-84545-130-X. — «De tous les peuples qu’il affronte, le bouillant général voue une hostilité toute particulière aux Tchétchènes, „les plus vicieux des brigands qui attaquent la Ligne“, consigne-t-il dans ses notes». Максим Ульянов. Герои Кавказской войны (неопр.). Министерство обороны Российской Федерации (2007). — «Ермолов перенёс укреплённую линию, бывшую южной государственной границей, с берегов Терека на берега Сунжи». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 1 августа 2021 года. Колосов Л. Н. Славный Бейбулат. — Грозный : Чечено-Ингушское издательско-полиграфическое объединение «Книга», 1991. — С. 35, 40. — 176 с. — ISBN 5-7666-0419-X. Nadskakuła, 2013, pp. 52—53: «The next stage of bilateral relations was the Caucasian war that lasted from 1816 till 1864. The cause of the conflict was a plan made by General Aleksey Yermolov, the Viceroy of the Caucasus, to move Russian fortifications from the existing line on the Terek river to the Sunzha river deep inside Chechen lands. The tzar accepted Yermolov’s plan in 1818, which meant that the Chechen people’s most fertile lands would become incorporated into the empire». Мозжухин А. «Сопротивление приняло форму джихада». Зачем Россия захватила Кавказ и продолжает его кормить (неопр.). Lenta.ru (21 октября 2017). — Интервью кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН и Нидерландского института перспективных исследований в области гуманитарных и общественных наук Владимира Бобровникова. — «200 лет назад, в октябре 1817 года, на реке Сунжа была построена русская крепость Преградный Стан (ныне село Серноводское в Чеченской Республике). Это событие считается началом Кавказской войны, продолжавшейся до 1864 года». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Военная энциклопедия : в 8 т. / Председатель Главной редакционной комиссии П. С. Грачёв. — М. : Воениздат, 1995. — Т. 3 : «Д» — Квартирьер. — С. 437. — 543 с. — ISBN 5-203-00748-9. — «В 1817—18 левый фланг Кавказских укреплённых линий перенесён с Терека на р. Сунжа, в среднем течении к-рой в окт. 1817 заложено укрепление Преградный Стан. Это событие явилось началом проникновения рус. войск на Кавказ». Анчабадзе Г. З. Абхазия и Кавказская война 1810—1864 гг. : [арх. 6 августа 2021]. — [Б. м.], 2018. — С. 11. — 105 с. — Пособие к лекционному курсу, который доктор исторических наук, профессор Георгий Анчабадзе преподаёт магистрантам исторического факультета Абхазского государственного университета. Опубликовано при финансовой поддержке COBERM — совместной инициативы Евросоюза (ЕС) и Программы развития ООН (ПРООН). Фёдоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка : ок. 13 000 фразеологических единиц. — 3-е изд., испр. — М. : Астрель; ACT, 2008. — С. 615. — 878 с. — ISBN 978-5-17-049014-1. — ISBN 978-5-271-19014-8. Полежаев А. И. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст., сост., подг. текста и примеч. В. С. Киселёва-Сергенина. — Л. : Советский писатель, 1987. — С. 317—318. — 576 с. Гордин Я. Ермолов. — М. : ООО «Книга по Требованию», 2017. — С. 489. — 639 с. — (Великие россияне). — ISBN 978-5-521-00353-2. — «„Проконсул Кавказа“ — а не главноуправляющий Грузией и командир корпуса… Он упорно настаивал именно на этом звании». Rémond R. Introduction à l’histoire de notre temps : [фр.] : en 3 vol. — Paris : Seuil, 1989. — Т. 3 : Le XXe siècle : de 1914 à nos jours. — P. 208—209. — 298 p. — ISBN 2-02-010656-6. — «Si les résistances ont été relativement faibles en Afrique noire où les Européens n’ont plus trouvé de grands États constitués <…>, la conquête fut beaucoup plus dure et longue en Afrique du Nord. Abd el-Kader tint tête aux Français dix ans: ensuite la soumission de la Kabylie mobilisa des troupes en nombre et il fallut encore réduire des insurrections. Au Maroc, la pacification prit un quart de siècle, de la signature en 1912 du traité de Fez, qui instituait le protectorat, à 1935, et en plusieurs circonstances les Français se trouvèrent en difficulté, notamment lors de la guerre du Rif en 1925. En Asie aussi les Européens se heurtèrent à de tenaces résistances : les Français en Indochine, les Hollandais à Sumatra dans le sultanat d’Atjeh. Les Allemands ne triomphèrent de la résistance dans le Sud-Ouest africain qu’au prix d’une répression dont la cruauté révolta l’opinion européenne. Aux Indes, la Grande-Bretagne avait dû faire face à la révolte des Cipayes qui compromit un temps sa présence (1857). On peut légitimement s’interroger sur la signification de ces résistances initiales et de ces brusques sursauts de rébellion : étaient-ils bien les précurseurs de la lutte pour l’indépendance ? <…> Les Occidentaux ne voulurent y voir que du banditisme ou une forme d’anarchie endémique réfractaire au progrès et à la civilisation. La décolonisation conduit à reconsidérer ces jugements et à réviser l’interprétation traditionnellement proposée de ces mouvements par les historiens des puissances coloniales». Ferro M. Colonialisme russe-soviétique et colonialismes occidentaux: une brève comparaison : [фр.] : [арх. 21 апреля 2022] // Revue d’études comparatives Est-Ouest. — 1995. — Vol. 26, № 4 (décembre). — P. 77—78. — «Quant à l’extension des possessions françaises au Maghreb, elle s’effectue toujours „au nom de la défense de l’Empire“, menacé par „les pillards et les salopards“. Il est significatif que la même formulation soit employée par les Anglais, s’agissant de la „défense“ de l’Inde, et par les Russes, lors de la conquête du Caucase et du Turkestan <…>. Il s’agit toujours de „préserver l’Empire“». Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. — М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. — С. 29, 309. — 511 с. — ISBN 5-8243-0078-Х. Айдамиров А. Собрание сочинений в шести томах. — Грозный : Центр гуманитарных исследований Чеченской Республики, 2005. — Т. 6 : Хронология чеченской истории. — С. 41. — 402 с. Анисимов Е. В. Исторические корни имперского мышления в России (неопр.). Slavic Research Center (1996). — «Основатель политики геноцида горцев Кавказа генерал А. П. Ермолов писал: „Между народами, загрубелыми в невежестве, чуждыми общих понятий, первый закон есть сила. Один только страх оружия может удержать горцев в покорности“. По этим стереотипам воспринимали Восток несколько столетий <…>». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 25 марта 2022 года. Юсупов А. «Ермолов на Кавказе оставил только кровавый след». Правозащитники выразили недовольство попыткой российских властей героизировать генерала (неопр.). МК в Дагестане (17 апреля 2015). — «Негодяй из негодяев, — сказал о Ермолове наш собеседник. — Его направили на Кавказ в качестве наместника царя, а он здесь учинил настоящий геноцид, расправы над беззащитными людьми». Архивировано из оригинала 2 октября 2018 года. Нухажиев Н. С. «Смирись, Кавказ, идёт Ермолов!» (неопр.) Чечня Сегодня (23 октября 2008). — Комментарий Уполномоченного по правам человека в ЧР Нурди Нухажиева по поводу установления памятника А. П. Ермолову в г. Минеральные Воды. — «О какой торговле и просвещении может идти речь, если была объявлена война на полное уничтожение чеченского народа. Нет народа — нет проблемы — вот какой была главная составляющая политики Ермолова, самыми жестокими способами проводимая в жизнь на территории не только Чечни, но и всего Кавказа». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 20 октября 2021 года. Nadskakuła, 2013, p. 53: «In a letter to the tzar, Yermolov admitted that annexing the Caucasus would not be possible without a final confrontation with the Chechens, who „appear to be the strongest and most dangerous nation“. In literature it is often stated that Yermolov intentionally sought to provoke a war in order to get a pretext to exterminate the Chechen people. He saw no other way for the permanent seizure of the Caucasus». Колосов, 1991, с. 41: «Конфликт [вокруг инцидента в ауле Сунджи-Юрт] налицо. Его можно было уладить, как теперь говорят, „политическим путём“ (переговоры и т. д.). Однако возглавлявшийся Ермоловым военный аппарат был твёрдо убеждён, что чеченцы признают только силу, и малейшее ослабление оккупационного режима лишь усилит натиск горцев на крепость Грозную». Виноградов Б. С. Чечня // Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В. А. Мануйлов. — М. : Советская энциклопедия, 1981. — С. 615. — 784 с. Баранов В. В. А. И. Полежаев : биографический очерк // Стихотворения / Полежаев А. И. ; ред., биограф. очерк и примеч. В. В. Баранова. — М.—Л. : Academia, 1933. — С. 97. — 703 с. Воспоминания В. А. Полторацкого // Исторический вестник. — СПб. : Типография А. С. Суворина, 1893. — Т. LI. — С. 73. Кровяков Н. Шамиль : Очерк из истории борьбы народов Кавказа за независимость. — М. : Интербук, 1989. — С. 67. — 95 с. — «Ермоловская „система голода“ снова стала популярной среди кавказского начальства. Правда, к этой системе пытались возвращаться и раньше. В 1840—1841 гг. ряд экспедиций Граббе и Галафеева настолько опустошили Чечню, что горцы буквально питались травой, но тем не менее не сдавались. В последний период своей деятельности в качестве наместника и главнокомандующего Воронцов стремится вновь к осуществлению своего „принципа голода“, причем с 1850 г. военные действия происходили главным образом на Чеченской плоскости. Результаты сказались не сразу, но были значительными». Берже А. Выселение горцев с Кавказа // Русская старина. — СПб. : Типография В. С. Балашева, 1882. — Т. XXXVI. — С. 4—30. Кашурко С. Неуловимая пантера : (Из материалов секретных архивов) : [арх. 16 мая 2007] // Объединённая газета. — 2005. — № 8 (64) (март). Denis J. De la condamnation à l’expulsion: la construction de l’image de collaboration de masse durant la Grande Guerre patriotique // Les déportations en heritage : Les peuples réprimés du Caucase et de Crimée, hier et aujourd’hui : [фр.] / Sous la direction d’Aurélie Campana, Grégory Dufaud et Sophie Tournon. — Rennes : Presses Universitaires de Rennes, 2009. — P. 46. — 248 p. — ISBN 978-2-7535-0986-3. — «Le déroulement des opérations est marqué par une extrême brutalité dans tous les territoires <…>. Mais la plus grande violence se manifeste sans conteste envers les Tchétchènes et les Ingouches». Орлова К. Особое мнение (неопр.). Эхо Москвы (12 июня 2014). — Программа «Особое мнение» на радио «Эхо Москвы» с участием журналиста Максима Шевченко в качестве гостя. Архивировано из оригинала 19 февраля 2017 года. Черкасов А. Крот истории (неопр.). Полит.ру (3 сентября 2004). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 1 апреля 2022 года. Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы / Сост. А. Н. Артизов, Ю. В. Сигачев, В. Г. Хлопов, И. Н. Шевчук. — М. : Международный фонд «Демократия», 2003. — Т. II : Февраль 1956 — начало 80-х годов. — С. 654—655. — 960 с. — ISBN 5-85646-099-5. — «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 марта 1944 года за операцию по выселению чеченцев и ингушей Берия, непосредственно руководивший операцией, и начальники секторов, бывшие заместители наркомов внутренних дел и госбезопасности СССР Серов, Круглов, Кобулов и Аполлонов были награждены полководческими орденами Суворова первой степени. Всего же за эту операцию награждено орденами и медалями свыше 700 человек. <…> По данным НКВД СССР всего в 1943—1944 годах выселено: <…> чеченцев и ингушей — 496 460 человек <…>. Однако за несколько лет число переселенцев уменьшилось. По учётным данным органов МВД к январю 1949 года на поселении находилось: <…> чеченцев и ингушей — 364 220 человек <…> (Архив ЦК КПСС, д. 41 „О выселении, ссылках и поселении“)». Шабаев Д. В. Правда о выселении балкарцев. — 2-е изд., доп. — Нальчик : Эльбрус, 1994. — С. 55, 102—103. — 288 с. — ISBN 5-7680-0867-5. — «Начальник 3-го управления НКГБ СССР Мильштейн в справке на имя Б. Кобулова сообщал, что „уплотнение погрузки спецконтингента с 40 человек до 45 человек в вагоне, при наличии 40—50 % детей в составе спецконтингента, вполне целесообразно“. Эта „целесообразность“ стоила немало жизней чеченцев, ингушей и балкарцев. <…> На 1 октября 1946 года на спецпоселении находилось всего 2 463 940 человек. Из них мужчин — 655 674, женщин — 829 084, детей до 16 лет — 979 182. <…> В их числе находились: чеченцы, ингуши (в документе даны вместе) — 400 478 (мужчин — 97 441, женщин — 110 818, детей — 191 919)». Канафина Ж. Операция «Чечевица» (неопр.). Караван (5 апреля 2005). Дата обращения: 21 апреля 2022. Белая книга : Из истории выселения чеченцев и ингушей. 1944—1957 гг. Воспоминания, архивные материалы, фотодокументы / Сост. и отв. ред. Л. Яхъяев. — Грозный — Алма-Ата, 1991. — С. 13, 27, 63, 83, 95, 98, 110, 111—112. — 235 с. — ISBN 5-7666-0267-8. Белая книга, 1991, с. 13, 23, 29, 32, 36, 39, 41, 43, 49, 55, 60 и след. Козлов В. А., Бенвенути Ф., Козлова М. Е., Полян П. М., Шеремет В. И. Вайнахи и имперская власть : Проблема Чечни и Ингушетии во внутренней политике России и СССР (начало XIX — середина XX в.) / Сост. и авт. коммент. И. А. Зюзиной, В. А. Козлова, М. Е. Козловой, Н. Л. Поболя, П. М. Поляна, Т. В. Царевской-Дякиной, В. И. Шеремета. — М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. — С. 739. — 1094 с. — ISBN 978-5-8243-1443-4. Ибрагимов М. М. Борьба чеченского народа за сохранение национальной и конфессиональной идентичности в экстремальных условиях сталинской депортации // Репрессированные народы: история и современность : Материалы Всероссийской научной конференции (г. Элиста, 26—28 ноября 2013 г.). Ч. II / Отв. ред. Н. Г. Очирова, Б. К. Салаев. — Элиста : КИГИ РАН, 2013. — С. 58. — ISBN 978-5-903833-53-5. Werth N. Les déportations des «populations suspectes» dans les espaces russes et soviétiques 1914—1953 : Violences de guerre, ingéniérie sociale, excision ethno-historique : [фр.] // Communisme. — Lausanne : L’Âge d’Homme, 2004. — № 78/79 : Violence, guerre, révolution: l’exemple communiste. — P. 35, 43. — ISBN 2-8251-1942-3. — «<…> Les „peuples punis“ étaient condamnés à perdre leur identité nationale. <…> Dans un environnement particulièrement hostile, la mortalité des déportés resta, plusieurs années durant, à un niveau très élevé. <…> Le 26 novembre 1948, un décret du Présidium du Soviet suprême de l’URSS stipula que les „peuples punis durant la Grande Guerre patriotique“ conserveraient leur statut infamant „à perpétuité“. Cette décision sous-entendait que chaque membre de la communauté „punie“ transmettait, d’une génération à l’autre, la „faute collective“ commise par ses aïeuls. Peut-on en déduire pour autant que „des éléments de politique raciale s’étaient subrepticement glissés dans le nettoyage ethnique stalinien“? <…> Son but n’était pas d’éliminer telle ou telle race ou ethnie, mais d’éradiquer toute forme ou manifestation de particularisme ethnique ou national <…>, le traitement infligé aux „peuples punis“ et aux „nations ennemies“ s’apparentait davantage à une forme d’„excision ethno-historique“. Le régime aspirait davantage à éradiquer les identités nationales, culturelles et historiques d’une communauté qu’à éliminer physiquement chaque membre de celle-ci. <…> Ce même décret stipulait que toute fuite serait désormais passible de 20 ans de travaux forcés dans un camp à régime particulièrement dur (bagne) <…>». Solovej V. Groznyi et Sébastopol, deux villes-frontières russes / Traduit par Vincent Decaestecker // L’Europe et ses villes-frontières : [фр.] / Sous la direction de Joël Kotek. — Bruxelles : Complexe, 1996. — P. 132—133. — 329 p. — ISBN 2-87027-663-X. — «Les événements pendant la Deuxième Guerre mondiale sont probablement la troisième catastrophe qui a frappé les Tchétchènes — après la colonisation et l’élimination de l’élite nationale. Les Tchétchènes furent accusés de collaboration avec les Allemands et déportés avec leurs voisins ingouches vers l’Asie centrale, en mars 1944. Cette déportation était un véritable génocide, car l’appartenance ethnique était le seul critère de sélection. Un quart des Tchétchènes moururent pendant le transfert ou en déportation. <…> Ce traumatisme a laissé chez les Tchétchènes une douleur semblable à celle des survivants de la Shoah pendant la Deuxième Guerre mondiale». Naimark N. M. Les génocides de Staline : [фр.] = Stalin’s Genocides : 2010 : [пер. с англ.] / Traduit par Jean Pouvelle. — Paris : L’Arche, 2012. — P. 91—93, 119, 121. — 143 p. — ISBN 978-2-85181-781-5. — «<…> Il y eut un très fort taux de mortalité durant le transport même. Quelque 10 000 Tchétchènes et Ingouches moururent en route. Il y avait peu d’eau et de nourriture disponibles pour les déportés et les conditions d’hygiène étaient sommaires, voire inhumaines. <…> Les responsables sanitaires du NKVD déploraient le manque total de mesures visant à garantir la santé et le bien-être des populations déplacées. Quand les trains arrivaient à destination et que les survivants étaient acheminés vers les colonies spéciales qui devaient les accueillir, <…> il n’y avait pas de matériaux pour leur construire des abris, pas de nourriture pour soulager leur faim et pas d’outils pour entreprendre quoi que ce fût. <…> Les déportés, condamnés à chercher leur nourriture dans les détritus, terrassés par une épidémie de typhus, moururent, d’après les historiens tchétchènes et ingouches, par centaines de milliers : soit pratiquement 40 % de la population. Les statistiques du NKVD indiquent qu’entre 20 et 25 % des Tchétchènes et des Ingouches moururent durant les quatre premières années de leur exil, la mortalité infantile étant la plus élevée. <…> Nous savons aussi que les Tchétchènes et les Ingouches furent dispersés parmi la population kazakhe à seule fin de les „dénationaliser“, sinon de les éliminer en tant que nations. Jusqu’à ce jour, les historiens tchétchènes et ingouches considèrent cet épisode comme un génocide. Et beaucoup d’éléments confirment leur thèse. Le territoire tchétchène devait être repeuplé par d’autres nationalités, les cultures tchétchène et ingouche devaient s’évanouir dans les steppes du Kazakhstan. Il s’agissait là, pour le moins, d’une tentative de génocide culturel. <…> Certaines ethnies <…> étaient désignées comme „ennemies“ et envoyées en exil, avec l’idée qu’elles disparaîtraient par un phénomène d’érosion liée à l’exil permanent loin de leur patrie et à l’assimilation dans de nouveaux contextes. <…> Les Tchétchènes et les Ingouches <…> étaient, durant les années de guerre, destinés à l’élimination, sinon physique, du moins en tant que nationalités ayant leur identité propre. <…> S’il est vrai que le régime soviétique ne prononça jamais de sentence générale de mort à leur égard, ils étaient tout de même contraints de vivre sous la menace imminente de la mort». Courtois S. Le génocide de classe: définition, description, comparaison (фр.) // Les Cahiers de la Shoah. — 2002. — Vol. 6, no 1. — P. 110—111. Архивировано 21 апреля 2022 года. — «Ces déportations présentent un caractère génocidaire incontestable. Pour celles visant les peuples du Caucase et de Crimée, elles intervinrent alors que les hommes étaient au front en train de „défendre la Patrie socialiste“, et donc entre 40 et 50 % des déportés étaient des enfants de moins de seize ans. Et elles se révélèrent extrêmement meurtrières, soit pendant le transport qui durait des semaines, soit à l’arrivée où aucun accueil n’avait été organisé, sinon de manière très sommaire <…>. La plupart de ces décès semblent dus à l’incurie; mais cette prétendue incurie participe du génocide: le gouvernement soviétique a mis lui-même ses propres populations dans une situation d’impossible survie ou de survie très difficile. Enfin, ces déportations participaient d’un plan d’ensemble et avaient été précédées par l’assassinat des élites traditionnelles, opéré lors de la collectivisation et de la Grande Terreur pour les populations soviétiques <…>. Le fait que Staline ait déporté des peuples non-russes situés à la périphérie de l’URSS ajoute à la dimension de classe du génocide une dimension ethnique/nationale réactivant le vieux colonialisme russe devenu soviétique. Il s’est donc bien agi de „l’exécution d’un plan concerté tendant à la destruction totale ou partielle d’un groupe social, national ou ethnique“, encore souligné par le fait que ces opérations distrayaient de l’effort de guerre soviétique d’énormes moyens en hommes et en matériel <…>». Ghebali, 2014, pp. 660: «Pour les Tchétchènes, la période stalinienne s’avéra même littéralement catastrophique. <…> Un tiers environ de la population périt lors de la déportation qui dans les faits (sinon en droit strict) revêtit le caractère d’un génocide». Акулов М. Государство ограниченного благоденствия: Об утопии и терроре в Третьем Рейхе и Советском Союзе // Живая память : Сталинизм в Казахстане — Прошлое, Память, Преодоление : [арх. 27 декабря 2021] / Под ред. Ж. Б. Абылхожина, М. Л. Акулова, А. В. Цай. — Алматы : «Дайк-Пресс», 2019. — С. 39. — 272 с. — ISBN 978-601-290-110-8. Пыхалов И. Местечковые страсти в чеченских горах // Великая оболганная война-2 : Нам не за что каяться! : сб. / Ред.-сост. А. Дюков. — М. : Яуза, Эксмо, 2008. — С. 73—74, 96. — 432 с. — ISBN 978-5-699-25622-8. Nadskakuła, 2013, p. 55: «<…> the Caucasian war is proof that mass deportations were not an „invention“ of Joseph Stalin, but were already successfully implemented by the tsarist regime». Tsaroieva M. La déportation des Ingouches et des Tchétchènes : Purges ethniques en URSS : [фр.]. — Paris : Cygne, 2016. — P. 38. — 235 p. — ISBN 978-2-84924-465-4. Дмитриевский С. М., Гварели Б. И., Челышева О. А. Международный трибунал для Чечни : Правовые перспективы привлечения к индивидуальной уголовной ответственности лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений и преступлений против человечности в ходе вооруженного конфликта в Чеченской Республике : [арх. 7 апреля 2022] : Коллективная монография : в 2 т. — Нижний Новгород, 2009. — Т. 1. — С. 43—44. — 530 с. Partchieva P., Guérin F. Parlons tchétchène-ingouche : Langue et culture : [фр.]. — Paris : L’Harmattan ; Montréal : L’Harmattan, 1997. — P. 25—26. — 232 p. — ISBN 2-7384-5486-0. — «Ne réussissant pas, malgré cette épreuve de force, à faire céder les indépendantistes tchétchènes, les Russes vont mener un conflit dévastateur et sanglant, que les observateurs occidentaux ont depuis qualifié de génocide». Чечня в моём сердце : специальное издание российского независимого исторического и правозащитного журнала «Карта» : [арх. 4 апреля 2022]. — Карта. — 1997. — № 15. — С. 30, 41, 51. Astigarraga I. Tchétchénie : Un peuple sacrifié : [фр.]. — Paris : L’Harmattan, 2000. — P. 82. — 444 p. — ISBN ISBN 2-7384-8782-3. — «Ils cherchent à comprendre, les habitants de ce quartier tout à coup happé par la guerre. À trouver une explication qui ne soit pas celle qui deviendra peu à peu évidente au cours des semaines qui vont suivre : les Russes, peut-être parce qu’ils espèrent ainsi éroder le soutien à Doudaïev, peut-être pour les punir de ce soutien, peut-être, comme l’affirment les Tchétchènes, pour détruire leur peuple ou tout du moins pour le terroriser, ont décidé de bombarder purement et simplement les populations civiles». Jean F. De l’Éthiopie à la Tchétchénie : [фр.] : [арх. 26 июня 2022]. — [S. l.] : Médecins Sans Frontières, 2004. — P. 149, 150. — 289 p. — «En Tchétchénie, la population civile est la principale victime de la guerre. Ce terrible constat ne relève pas des trop fameux „dommages collatéraux“ <…>; il renvoie plutôt au type de guerre mené par les troupes fédérales en Tchétchénie: une guerre totale qui vise non seulement les combattants mais toute la population, jeunes et vieux, hommes, femmes et enfants. <…> Elles [les organisations humanitaires] sont enfin une cible comme une autre, dans cette guerre où ne sont respectés ni les civils, ni les hôpitaux et où toutes les normes et engagements internationaux sont ouvertement violés, dans l’indifférence générale». Obrecht Th. Russie, la loi du pouvoir : Enquête sur une parodie démocratique : [фр.]. — Paris : Autrement, 2006. — P. 71, 104. — 189 p. — ISBN 2-7467-0810-8. Дмитриевский С. М., Гварели Б. И., Челышева О. А. Международный трибунал для Чечни : Правовые перспективы привлечения к индивидуальной уголовной ответственности лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений и преступлений против человечности в ходе вооруженного конфликта в Чеченской Республике : [арх. 31 марта 2022] : Коллективная монография : в 2 т. — Нижний Новгород, 2009. — Т. 2. — С. 16—17, 22—26, 29—35, 55—56, 58—60, 62—65, 67, 104—105, 113, 130, 161, 175, 206, 226, 230, 339, 349—350, 378, 380, 388, 405, 474—475, 508. — 607 с. Baiev Kh. Le serment tchétchène : Un chirurgien dans la guerre : [фр.] = The Oath: A Surgeon Under Fire : 2003 : [пер. с англ.] / Avec Ruth et Nicholas Daniloff ; Traduit de l’anglais (États-Unis) par Luc Baranger. — Paris : Jean-Claude Lattès, 2005. — P. 167, 312—313, 325, 413. — 432 p. — ISBN 2-7096-2644-6. Sylvaine P., Alexandra S. Grozny, ville fantôme (фр.). L’Express (23 марта 2000). — «Des femmes et des adolescentes sont battues et violées, tout comme les hommes». Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Allaman J. La guerre de Tchétchénie ou l’irrésistible ascension de Vladimir Poutine : [фр.]. — Genève : Georg Éditeur, 2000. — P. 114. — 152 p. — ISBN 2-8257-0703-1. — «Dans un communiqué publié le 16 février 2000, le Mouvement contre le racisme et pour l’amitié entre les peuples (MRAP) dénonce „I’ampleur et la brutalité des exactions commises“ et fait état „de viols systématiques d’hommes et de femmes, de sévices destinés à produire des invalidités permanentes. La volonté de détruire et de dégrader rappelle, selon I’ONG, les pages les plus sombres du XXe siècle“». Hoesli, 2006, p. 621: «Les soldats russes avaient semble-t-il l’habitude de déféquer dans les rues des villages après les avoir capturés». Боннер Е. Елена Боннер: Владимир Потёмкин. Андрей Сахаров перевернулся бы в гробу, если бы я позволила его имени и его образу стать частью потёмкинской деревни, которую российское правительство пытается построить для благодушного Запада (неопр.). ИноСМИ (17 июня 2003). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Мигиц С., Агаев В. Права человека (неопр.). Deutsche Welle (11 апреля 2002). Дата обращения: 21 апреля 2022. Трагедия Чечни. Запад снова меняет свое отношение к Чечне (неопр.). ИноСМИ (6 февраля 2002). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Gessen M. Poutine : L’homme sans visage : [фр.] / Traduit par Odile Demange, Sylvie Lucas et Marie-France de Paloméra. — Paris : Fayard, 2012. — P. 235. — 333 p. — ISBN 978-2-213-66856-7. Хольштайн М. Чеченцы обвиняют Европу. Немцы снова возвращаются к чеченской проблеме (неопр.). ИноСМИ (11 февраля 2002). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 19 апреля 2022 года. Чечня: хроника насилия : Части 2/3. Январь 2001 года : [арх. 28 февраля 2022] / Сост. У. Байсаев, Д. Грушкин. — М. : Звенья, 2006. — С. 235, 272, 295, 376, 430, 534. — 680 с. Le Huérou A., Sieca-Kozlowski É. Un «syndrome tchétchène»? Les vétérans russes de la guerre de Tchétchénie, acteurs et vecteurs d’une transposition de la violence de guerre // L’adieu aux armes? Parcours d’anciens combattants : [фр.] / Sous la direction de Nathalie Duclos. — Paris : KARTHALA, 2010. — P. 51. — 426 p. — ISBN 978-2-8111-0347-7. — «En effet, les forces russes ont eu systématiquement recours à la détention illégale, à la torture, aux disparitions et aux exécutions sommaires, aux massacres collectifs tant vis-à-vis de la population civile que des combattants. <…> Leur brutalité et leur caractère systématique ont été rendus possibles par un discours politique qui non seulement ne réprouvait pas mais autorisait, voire encourageait le recours à la violence contre l’ensemble de la population tchétchène, désignée comme terroriste potentielle». Материалы опроса свидетелей : Первая сессия : Москва, 21—25 февраля, 1996 год : [арх. 13 августа 2021] / Международный неправительственный трибунал по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике. Комитет обвинителей. — М. : Общественный фонд «Гласность», 1996. — С. 41, 46. Межидов Д. Д., Алироев И. Ю. Чеченцы: обычаи, традиции, нравы. Социально-философский аспект. — Грозный: «Книга», 1992. — С. 27. — 207 с. Дадашидзе И. Права человека (неопр.). Радио Свобода (18 октября 2000). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Петровская А. Особое мнение СПб (неопр.). Эхо Москвы (18 июня 2019). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано из оригинала 19 июня 2019 года. Obrecht, 2006, p. 151: «D’après Svetlana Gannouchkina <…>, „chaque Tchétchène est coupable aussi longtemps qu’il ne peut pas prouver son innocence“. Elle est bien placée pour le savoir puisque son comité représente le dernier recours pour beaucoup de Tchétchènes, qui vivent généralement comme des parias en Russie, pays qui reste pourtant leur patrie, de gré ou de force». Воронов В. Очень суровый (неопр.). Частный корреспондент (26 мая 2009). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 15 августа 2018 года. Новопрудский С. Пейс-контроль (неопр.). Газета.Ru (13 января 2006). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Чеченофобия (неопр.). Аргументы и факты (29 сентября 1999). Дата обращения: 21 апреля 2022. Astigarraga, 2000, pp. 64—65, 67: «La Russie naissante est entraînée dans une vague de criminalité sans précédent, que le pouvoir ne peut ou ne veut pas enrayer. Les mafias, russes, caucasiennes ou d’Asie centrale, poussent comme des champignons sans être sérieusement inquiétées ni par les policiers ni par les hommes politiques, dont beaucoup, chacun à leur niveau, empochent leur dîme. Il est alors bien commode, face à une opinion indignée, de pouvoir montrer du doigt la Tchétchénie, „indépendante“ donc incontrôlable, paradis selon Moscou des bandits et des trafiquants en tous genres, et base arrière des mafias tchétchènes opérant dans le reste du pays. Les médias russes s’en donnent à cœur joie, jouant sur le fort racisme des Russes envers les Caucasiens. Dans les journaux, à la télévision, une mafia russe, ce sont des bandits, une mafia tchétchène, ce sont des Tchétchènes. Pour tous les Russes bientôt, le mot „Tchétchène“ devient synonyme de „mafieux“. Le pouvoir russe encourage cette tendance. <…> Eliminer Doudaïev aurait l’avantage politique pour le gouvernement d’être une victoire visible contre ce que beaucoup de Russes, grâce à l’activité des mafias tchétchènes dans la capitale et les principales villes russes, et surtout grâce à la propagande russe qui depuis trois ans amplifie très largement leur importance, voient comme un foyer majeur de criminalité en Russie». Козлова Н., Птичкин С. Ульман в бегах. Подсудимые исчезли. Проблема — нет (неопр.). Российская газета (17 апреля 2007). Дата обращения: 21 апреля 2022. Архивировано 21 апреля 2022 года. Международный трибунал для Чечни. Т. 2, 2009, с. 25, 31, 35, 61, 64, 69, 75, 77, 379, 380, 503. Astigarraga, 2000, pp. 192, 329, 344: «Chaque 50 ans les Russes nous exterminent. Il faut que ce soit la dernière fois. <…> Nos pères, nos grands-pères, nos arrière grands-pères, pratiquement chaque génération depuis que les Russes sont arrivés dans la région a eu à souffrir d’eux. Il faut chasser les Russes une fois pour toutes. <…> С’est pour ça qu’il faut qu’on devienne indépendants. Pour que plus jamais on ne puisse se heurter à ce mur, pour que, si les Russes nous attaquent à nouveau, le monde reconnaisse cela comme une agression, et non comme une affaire intérieure russe. <…> C’est tout simplement impossible. Il n’y a même plus de raisonnements, de grands slogans, de politique. Juste cette impossibilité totale d’accepter l’idée de se soumettre maintenant à la Russie, à la Russie qui depuis un an et demi tente de les exterminer, qui, si la Tchétchénie ne devient pas indépendante, sera libre de recommencer n’importe quand, sous un prétexte quelconque».
